Предательница, террористка… чего я только там не читала. Вот так и закончилась моя карьера певицы. А была ли она? Скорее всего, нет. Отец просто позволил мне так думать. А потом жестоко разломал всю мою жизнь.

На примерку свадебного платья Башира со мной не поехала. Я подстроила ей расстройство желудка. Меня сопровождали охранники, которые не посмеют мешать мне и, если я прикажу ждать за дверью салона, они так и сделают.

Я не знала, когда Андрей приедет и приедет ли вообще. Пока вокруг меня суетились продавщицы, примеряя платья, лифы, фату, корсеты. Я стояла напротив зеркала и только кивала головой, чувствуя, как меня снова накрывает волной дикого отчаяния. Заходила в примерочную, смотрела на свое отражение в белоснежном наряде и начинала задыхаться.

Оказывается, я до безумия ненавидела белый цвет. — Вам подойдет более закрытое декольте, — кудахтала продавщица, а я усмехнулась — конечно, закрытое, потому что возле ключиц все еще остались следы от побоев. Заметив их, женщины многозначительно переглядывались, а мне было наплевать. Честно говоря, я бы и это платье надела. Они ведь не знают, что я себе не свадебный наряд выбираю. Мрачно улыбнулась своему отражению, а одна из дизайнеров поправила на мне фату, прикрывая лицо вуалью и расправляя воланы на подоле платья.

— Примерьте вот этот верх. — Протянула мне другой лиф, усеянный белыми розами. — Вы наденьте, а Светочка поможет вам зашнуровать. Вас даже в корсет затягивать не надо. Какая же точеная у вас фигурка. Такая стройная. Хрупкая. Пока вы примеряете, я пошлю девочек еще несколько платьев принести на примерку. Вижу, вам пока ничего особо не понравилось. Я кивнула и зашла в примерочную, чувствуя, как от духоты кружится голова, и в отчаянии спрашивала себя уже сотый раз, когда он приедет и приедет ли. Я уже здесь несколько часов. Этот кошмар нескончаемый. Я скоро не выдержу, меня и так трясет от всего этого фарса с примеркой и выбором. Так и хочется им сказать, что мне наплевать, в каком платье подыхать.

Смотрю на отражение свое застывшим взглядом, на вышитые белые цветы со сверкающими стразами, и глаза слезами наполняются, а потом вздрогнула, когда дверь в просторное помещение с зеркальными стенами приоткрылась и тут же беззвучно всхлипнула, глядя через зеркало на того, кто вошел в примерочную и прикрыл за собой дверь на ключ. Стоит за спиной и смотрит на меня. Ни слова не говорит. Потом руку на горло мне положил и к затылку губами прижался.

— Красивая… какая же ты красивая, Александра. Ты вообще представляешь, насколько ты красивая? — и кончиками пальцев по шее водит, по ключицам, лаская каждую выступившую бисеринку мурашек и вызывая новые щекочущим затылок дыханием.

И все… исчез весь мир к дьяволу. Как и всегда, когда Андрей рядом. По всему телу прошла дрожь от этого шепота и от ощущения его ладони на своем горле. Не сжимает, а ласкает подбородок и часто дышит сзади. А потом к себе рывком развернул и с яростью дернул вниз корсаж платья, обнажая меня до пояса, глядя в глаза и тяжело дыша, опустил взгляд к моей нервно вздымающейся груди, и соски под его взглядом мгновенно затвердели до боли. Рванул к себе за затылок и жадно впился в мой рот поцелуем, не говоря ни слова, задирая подол свадебного платья, сдвигая в бок полоску трусиков, лихорадочно проводя по мокрой плоти дрожащими пальцами, подхватил под колени и, приподняв, резко вошел в меня одним быстрым движением, мы оба глухо застонали, и мне показалось, что меня разрывает на части от болезненной наполненности им изнутри. Такой внезапной и жадной. Я запрокинула голову, впиваясь в его волосы негнущимися пальцами и сходя с ума от какого — то отчаянного приступа страсти, от того, что оба здесь, в этой примерочной, со страхом быть пойманными. Оба одетые, и я в платье этом стону, зажав зубами костяшки пальцев, пока он долбится в меня, кусая за шею и сжимая руками мои ягодицы, вбиваясь раскаленным членом все быстрее и быстрее, с каким-то остервенением и шепотом: "Моя… ты моя, слышишь? Моя-я-я, мать твою-ю-ю, моя".

И я шепчу в унисон его тихому рыку: "Твоя… только твоя".

Под каждый бешеный глубокий толчок и треск материи, со сбившейся набок фатой, щекочущей напряженный сосок и грубо сминаемой на затылке его голодными пальцами вместе с моими волосами. Пока не накрыло. Не скрутило все внутренности жгучим и острым наслаждением, запрокинула голову, ударяясь затылком о стену, и он тут же накрыл мне рот ладонью, зная, что я могу закричать, двигаясь быстрее и быстрее, глядя в мои закатывающиеся от оргазма глаза, и я впиваюсь зубами ему в ладонь, чтобы не выть, когда все тело простреливает острейшими волнами наслаждения, и он выходит из меня, чтобы, молча взяв за затылок, опустить на колени, продолжая сжимать фату пальцами и толкаясь блестящей головкой мне в губы. Почувствовала его вкус во рту, и скулы свело от бешеного фейерверка запретного и адского удовольствия. Вакханалия страсти посреди рек крови и необратимой невозможности нас обоих, как единого целого. В этом платье, которое мы с ним оба пачкаем самой прекрасной грязью на свете. И я морально кончаю от понимания, насколько это невероятно красиво ублажать его ртом в примерочной, в чужом свадебном платье, стоя на коленях и цепляясь руками в кружевных перчатках за его бедра, и проводить ими по каменному члену, заставляя его сдавлено стонать. Смотреть, как запрокинул голову и скалится в самом примитивном удовольствии, наполняя мое горло собой, судорожно толкаясь мне в рот с последними спазмами. А потом, тяжело дыша, смотреть ему в глаза. Оба пьяные, дрожащие. Осатаневшие от разлуки и проклятых препятствий, впивающиеся в друг друга, как умирающие с голода. Закрывает в изнеможении глаза и трется колючей щекой о мою щеку. — Девочка-а-а, моя маленькая девочка, как же я тосковал по тебе… — а мне рыдать хочется, потому что знаю, что скажу ему… знаю, что это конец. Только не хочется. Хочется еще пару минут счастья. Совсем немножко. Вот так побыть в его объятиях со вкусом нашего сумасшествия на губах, с саднящей болью между ног. А Андрей вдруг в глаза мне пристально посмотрел и снова к себе привлек, сминая мою голую спину горячими ладонями.

— Переодевайся. Мы уходим отсюда. Никакой свадьбы не будет. — Хрипло прошептал мне на ухо. — Все. Хватит. Я забираю тебя отсюда прямо сейчас.

Где-то в моей сумке вибрирует мой сотовый, и я чувствую, как волны паники ползут вдоль позвоночника липкой ледяной паутиной. Вот и настал день моей смерти. Ведь умирают не тогда, когда врачи констатируют конец, а когда дышать не имеет больше никакого смысла, и палец дрожит на рукояти ножа, чтобы полоснуть поглубже.

ГЛАВА 17. Лекса. Андрей

— Нет… — сказала и забыла вдох сделать, перед глазами точки заплясали черные.

Вот он — первый порез. Еще не выступила кровь. Он пробный, очень слабый, и рука только начала предательски дрожать. Я знаю, что взмахну ею еще множество раз, нанося себе раны снова и снова. Себе и ему… но пусть лучше такие, чем настоящие. Я должна вытерпеть. Я же сильная.

— Я не поеду с тобой, Андрей… — каждое слово тяжелое, как камень, падает вниз, скатываясь с губ, и разбивает между нами пропасть, раня осколками обоих.

Смотрит на меня непонимающе, а потом затыкает рот поцелуем, а я вырываюсь и отталкиваю его от себя, лихорадочно натягивая корсаж белого платья обратно на грудь, застегивая крючки дрожащими пальцами.

— Не поеду, Андрей, понимаешь? Не выйдет у нас ничего. Да и нет нас вообще, и ты это знаешь. Так… страсть, адреналин от запрета. Но я больше не могу играть в эти игры.

— Игры? Это ты что играми назвала?

И от этих вопросов еще больнее становится, я даже чувствую, как они меня режут по венам, полосуют.

— Игра — это вид культурной человеческой деятельности, направленный на то, чтобы себя или кого-то развлечь, — сказала очень тихо, потому что собственные слова были слишком болезненными.

В его же глазах неверие… сомнение. Чуть прищурился и сам рубашку застегивает, только его руки не дрожат, как мои. — Почему ты мне это говоришь? — отчеканивая каждый слог и заправляя рубашку в штаны, а мне не верится уже, что несколько минут назад я извивалась в его руках, пока он жадно брал меня у вот этого зеркала. Сейчас мне казалось, что это было где-то в прошлой жизни. Очень давно. Так давно, что от тоски по его ласкам и нежному шепоту мне на ухо свело скулы и засаднило в груди.

— Потому что нет у нас будущего. Нет его. Ты до сих пор не понял? Не дадут нам вместе быть.

— Кто не даст? Отец твой? Или кто?

— Никто. И твоя семья, и моя. Разные мы.

Усмехается, а в глазах еще до сих пор всполохи огня беснуются. Он пока не понимает, что я серьезно, что я приняла решение, и ему меня не убедить. Когда поймет, я уже с ума сойду от отчаяния.

— Конечно, разные. Ты женщина, а я мужчина. Что за бред, Александра? Какого дьявола мы вообще говорим об этом? К чему эти слова? Да, разные, да, все не просто. Но разве это имеет значение, если мы верим друг в друга? Если хотим быть вместе? С каких пор это стало проблемой?

С каких? С тех самых, когда я начала бояться, что убьют тебя, что боль причинят, что это я во всем виновата буду.

— Не верю я в нас. Ненастоящее все.

Отступая назад и срывая фату, чтобы волосы обратно в хвост заколоть. Мне хочется истерически закричать, чтобы просто ушел, не заставлял меня резать себя и его словами, не заставлял боль невыносимую причинять. Просто пусть уйдет… но это не про него. Андрей никогда не отступится просто так. Он слишком сильный, пойдет до самого конца и не свернет с пути из-за препятствий.

— Свадьба у меня. Решено все. Дата уже назначена и гостей созвали. Нет пути назад. Кончено все между нами. Я увидеть тебя хотела, чтобы сказать об этом, чтоб не искал больше и забыл про нас.

— Свадьба? С этим вот? Отец заставил. Я знаю. Разве это препятствие, девочка? Это так — незначительное недоразумение.