— Не отец. Я сама. Я так захотела. Я Исхана со школы знаю.

Он всегда мне нравился. Нас сосватали еще когда я маленькая была.

Андрей рывком меня к себе привлек, сжимая мои руки чуть выше локтей. Сильно сжимая, так, чтобы вырваться не могла. — Ты что сейчас несешь? Какая, нахрен, свадьба? Стонала только что подо мной и кончала, а теперь свадьба? Это ты играешь в какие-то игры, а у меня нет на них времени, понимаешь? Я не играться сюда пришел, а за тобой. Попыталась вырваться, продолжая смотреть в глаза его горящие и чувствуя, как решимость трещину за трещиной дает. А что, если… что, если получилось бы все? Забрал бы меня от отца. Увез далеко, спрятал… И что? Всю жизнь так прятаться?

Бояться собственной тени? Я не хочу нам жизни такой. — Говорить можно что угодно. Да и какое отношение имеет свадьба к моим стонам под тобой? Не вижу связи. Отпусти меня. Мне больше нечего сказать тебе, Андрей. Прости.

Прости меня, пожалуйста, не смогу я уйти с тобой. — Какое отношение? Не смогу? Не хочу, верно? Это ведь именно не хочу, или я ошибаюсь?

— Да. Не хочу. Ты не ошибаешься. Не хочу уходить с тобой.

Уже не хочу.

Сильнее сдавил руки и даже чуть приподнял, а я поморщилась, потому что кости все еще болели после ударов отца.

— Зачем лжешь мне? Зачем вот эта игра сейчас долбаная?

Спектакль. Ты для меня его три дня эти репетировала?

Думаешь, я синяков на тебе не видел и страх в глазах не читаю? Сколько лет тебе, девочка, а сколько мне? Я в такие игры играл, когда тебя еще в проекте не было. Правду говори мне.

Не изворачивайся.

Смотрит мне в лицо, и я вижу, как на его скулах широких желваки играют и в глазах появляется тот самый холодный блеск, который я видела в них раньше. И уже успела забыть, как сильно и больно он может резать азотом по нервам.

— Ты же просто боишься. Думаешь, я не смогу тебя защитить?

Не веришь мне? А, Александра? Не веришь? Отвечай.

Тряхнул сильно, так что в голове зашумело.

— Да. Да. Я боюсь. Ясно? Боюсь. Ни хрена ты меня не защитишь. Никого не защитишь. Ты ни дочь, ни жену не смог.

Сестру и племянницу не смог. А меня сможешь, думаешь? Уходи. Не трогай меня. Я жить хочу. Ясно? А не прятаться и вечно бояться. Вот она — правда. Несерьезно все у меня к тебе. Я это поняла и не хочу уходить с тобой. Можешь не верить, но это и есть правда, которую ты хотел услышать.

Я видела, как искажается его лицо по мере того, как я говорила и разжимаются пальцы на моих руках, а в глазах еще больше льда, он сковывает радужку, делая ее почти черной. Как же мне хотелось в этот момент кричать, что ложь… что я вру, что ни одно слово здесь не настоящее, что да, я боюсь, но не за себя. Я бы умерла ради того, чтобы он жил, улыбался, был счастлив. Я каждый день Бога молю, чтоб уберег его… только с ним во что-то верить начала. Никого ближе и роднее нет у меня и никогда не будет.

— Сильнее мой отец. Тебя и всех твоих… сильнее. Ты за все это время убить его так и не смог. А он… он всю семью твою.

Как ты защитишь меня? Себя защити.

Несколько секунд смотрел мне в глаза, а я чувствовала, как рыдание поднимается изнутри, вверх, к горлу, и душит, давит горло, и я вот-вот взвою, заору, не смогу сдержаться. Вцеплюсь в воротник его рубашки и жалко проиграю сама себе, а потом никогда не прощу себя за это.

— Уходи. Не пытайся больше. Дай мне жить своей жизнью. Услышь меня. Ты ведь сам всегда говорил, что право выбора — это самое важное, что есть у человека. Оставь мне мое право выбора. Я выбрала не тебя. Знаю, что в это трудно поверить… и что ты не умеешь проигрывать…

А он вдруг снова к себе привлек, не давая отвернуться, не давая отвести взгляд.

— Я не играл. Мать твою, я не играл с тобой, — я зажмурилась, тяжело дыша, чтобы не видеть вблизи этой едкой боли в его глазах. — Зачем? О любви зачем… все это зачем?

На хрена сегодня со мной?

— На память. Сегодня на память.

Усмехнулся, даже расхохотался. Истерически, громко и ударом кулака зеркало за моей спиной разбил, а я вскрикнула и глаза широко распахнула.

— Ну, смотри, не забудь, когда под орангутанга своего ляжешь. Кстати, ты не боишься, что подпорченная уже? Что муженьку своему скажешь, а? Оправдание придумала?

— А я операцию сделаю, не узнает никто. А тебе спасибо за опыт, Андрей. Буду мужа ублажать. Все, как ты научил…


Не успела договорить — ударил. Вроде по щеке, а болит в груди. Во рту появился привкус крови, но я даже ладонь к лицу не прижала. Смотрим друг другу в глаза, и я понимаю, что вот теперь это конец. Глаза закрыла сильно, до боли в веках, и не хочу открывать, не хочу видеть, иначе не сдержусь. Уходи-и-и, пожалуйста, Андрей, уходи.


— Платье это идет тебе. Надеюсь, мы его не запачкали.

Веселой свадьбы тебе, Лекса. С меня свадебный подарок.

Счастлива будь. И да, ты права, я всегда уважаю чей-то выбор. Развернулся и вышел из примерочной, а я, тяжело дыша, смотрела на свое отражение, а потом беззвучно заплакала, сжимая руки в кулаки с такой силой, что ногти впились в кожу до крови. Несколько секунд, чтобы отдышаться и прийти в себя, чтобы связать себя железной проволокой изнутри и не броситься за ним. Только сейчас я вдруг поняла, что в салоне магазина стоит гробовая тишина. Потом кто-то громко всхлипнул, и я почувствовала резкий приступ тошноты и головокружения, вышла, пошатываясь, и посмотрела на дизайнерш, которых под дулами пушек все еще держали люди Андрея. Женщины дрожали от ужаса и по их щекам катились слезы. Едва я появилась, люди Андрея опустили руки со стволами и вышли из помещения. Женщины бросали взгляды на витрины магазина и всхлипывали от страха. А я смотрела, как люди в черных костюмах садятся в машины, и у меня в голове играет реквием Моцарта. Сильными аккордами, от которых разрывает барабанные перепонки. Вот и все. Я ведь этого хотела. У меня получилось. Да, это было правильное решение. Теперь ему ничего не угрожает. Сама перевела взгляд на витрины магазина и с трудом сдержала спазм в желудке, хватаясь за горло — на стеклах, с обратной стороны, остались кровавые отпечатки и смазанные пятна. Светочка зарыдала в голос и осела на пол, вторая женщина начала лихорадочно рыться в сумочке — наверняка, чтоб сотовый достать. Слышались крики на улице. Видимо, люди наткнулись на трупы моих охранников. И опять смерть. Везде смерть. Вокруг меня все умирают. Как в каком-то боевике… только это не кино, а моя жизнь, и люди гибнут настоящие.

Я повернулась к Антонине — директору магазина — и почему-то тихо сказала.

— Я выбрала. Я возьму именно это платье.

Пошатнулась, и одна из женщин подхватила меня под руку.

Вдалеке слышался вой сирен полицейских машин и скорых. Меня увезли из салона еще до того, как приехала первая машина. Вывели через черных ход и посадили в джип с тонированными стеклами. Пока мы ехали домой, меня тошнило прямо на пол салона автомобиля и жуткими спазмами скручивало напополам. Когда приехали, я выскочила из машины и бросилась к себе в комнату, заперлась на ключ и упала на пол, чтобы рыдать там в голос от бессилия и отчаянного страха, что теперь не будет пути назад. Это на самом деле конец. Андрей отступился от меня, как я и хотела, больше никого рядом нет. Я совсем одна… Словно в ответ на эти мысли в дверь комнаты постучались. Я приподняла голову, не видя ничего затуманенными от слез глазами.

— Лекса, открой. Это я. Саид. Впусти меня, девочка. Поговорить хочу.


АНДРЕЙ


Кожа до сих пор ладонь горела после пощечины. Так, словно только что ударил. Еще несколько часов назад я поклялся бы чем угодно, что никогда не сделаю ей больно. Никогда руку не подниму. Каким бы злым ни был. Чтобы ни делала или ни говорила. И перед глазами все эти месяцы пролетели, как краткометражка. На перемотке. А мозг лишь отдельные кадры выхватывает и выдает в виде стоп-кадров. Взгляды с вызовом, слова едкие и ядом пропитанные, которыми друг друга хлестали. Выходки ее, разбитая ваза, запах гари, когда дом гореть начал. Как сломать ее пытался, только на самом деле жалел каждый раз, сам тогда еще не понимая, почему. Миллион раз по стенке размазать хотел, и останавливало что-то. И нежность эта… долбаная нежность, которая пробилась словно росток из-под асфальта. Такая нереальная, нелогичная, у которой не было ни одного шанса, но… Я самого себя за нее ненавидел. За то, что она менять меня начала. Потому что сам не понял, как подпустил ее настолько близко, как никого и никогда. Что дошло все до того, что готов был убивать любого, кто к Александре притронется, кромсать на части, не раздумывая. Десятки людей в расход пустить, на горло самому себе наступить, только чтобы вырвать у судьбы еще один шанс. А сейчас сам же и ударил. Смог… Да, бл***, смог. Наотмашь. Никогда на женщину руку не поднимал, а тут не выдержал. Не потому что больно было. Невыносимо. Настолько больно, что сдохнуть в тот момент хотелось, только чтобы не слушать. Разорвать грудную клетку и выдрать сердце это долбаное, которое не хотело прекращаться биться и трепыхаться от звука ее голоса. Того самого, которым раньше сводила меня с ума от страсти, а сейчас распинала. Хотел, чтобы замолчала наконец-то. Чтобы заткнулась, мать ее, и не говорила все это, не вела себя, как лживая сука. Чтобы не опускалась в моих глазах еще больше. Не летела вниз на бешеной скорости, разбиваясь на дне пропасти, из которой мы только-только начали выбираться. Вот почему ударил. За то, что посмела замарать то единственное, что оставалось незапятнанным.

Я ни одному ее слову не верил. Ни одному лживому слову. Да и лгать можно по-разному. Даже больше — каждый из нас имеет право на ложь. И я знал, что она лжет. Не настолько наивен. И ушел я не потому, что поверил. А потому, что отказалась. От меня… себя… от нас. И плевать я хотел на ее какие-то намерения и страхи. Это все второстепенно, если действительно хочешь чего-то. А девочка испугалась. Поиграла и поняла, что все зашло слишком далеко. Слишком страшной сказка получалась. Это не игры в экстрим, это адреналин в чистом виде. Это запах крови с ее металлическим привкусом. Это могила тех, кто с тобой бок о бок был и понимание, что это кладбище лишь расти будет. Это та уродливая реальность, с которой не каждый сумеет жить, и она испугалась. Дьявол. Даже это я мог понять. Мог понять, бл***. Но только не то, что она оступилась. Чувствовал себя полным идиотом. Вспоминая каждый день, что был с ней, и понимал, как все это выглядело. Долбанные гонки. С самого начала. Бегал за ней, как идиот, поймать пытался. Для себя, чтоб навсегда, а она любой шанс использовала, чтобы сбежать. Наплевав на все. На то, что каждый раз за ней мосты горят, которые я по камню опять выстраивал. Придумывала потом миллион оправданий, в глаза смотрела и сладкие слова говорила, а я, дурак, и рад был слушать. Потому что чертовски хотелось верить. В эту искренность, чистоту, и пить жадными глотками ее наивность и свежесть, а наивным оказался я. Поверив девчонке, которая просо наигралась в любовь. О чем думал только? Какая, нахрен, любовь? Какие чувства? Ей еще по клубам бегать да со сверстниками на вечеринках гудеть… Попробовала что-то новое на вкус, только груз слишком тяжелым оказался. Вот и решила все для себя. Как умела… Наговорив всякой дряни, чтоб побольнее ударить. Я ее насквозь видел, и с каждым произнесенным словом она для меня словно в размерах уменьшалась. По красивому, такому родному и до боли любимому лицу поползли уродливые трещины разочарования. Тонкие, едва заметные, только разветвлялись с такой скорости, что покрыли кожу безобразным кружевом лицемерия. Зачем, Александра? Зачем, мать твою, ты сделала это с нами? И ловлю себя вдруг на мысли, что в душе нет ярости. Нет ненависти или злости. Мне не хочется выжать на полную педаль газа и врезаться в ближайший столб. Не хочется вернуться и убить ее, нахрен. Не было этого. Была лишь мертвенная пустота. Настолько тихая, что я на мгновение даже прислушался, продолжает ли биться сердце. Потому что там, внутри, все покрылось толстой коркой льда. Нет вьюги, нет метели или ярких переливов инея на солнце, только заставший холод. Наверное, это похоже на состояние шока. Или когда тебе сообщают о смерти близкого человека, только ни одно слово не дошло до сердца. Ты слышишь, даже смотришь на лицо собеседника, который прячет от тебя глаза, чтобы не выдать своей жалости, а ты НЕ ПОНИМАЕШЬ, что это конец. Я даже остановился, схватив в руки телефон, чтобы на фото ее посмотреть… ждал, что сейчас взорвусь, но… все та же тишина и пустота. Так забирает нашу душу разочарование. Когда тебе не хочется уже биться головой о стену, когда каждый момент из прошлого словно в другом свете виден, или это просто ты к каждому из них с иной стороны подходишь. Когда каждое произнесенное слово звучит иначе, превращаясь из вдохновляющей музыки в отвратительные фальшивые аккорды.