Тамара Шатохина - Мистика

-  Вставайте, Алена, пойдемте, мне нужно объяснить вам кое-что.

-  Вы о полиции?  Ко мне остались вопросы? – струхнула я, даже сердце дернулось.

-  Нет-нет… когда будете в городе, просто  подойдете туда. Ознакомитесь  и распишетесь в предварительном заключении о прекращении дела.    Не думаю, что будет продолжение. Я должен  рассказать вам  другое...

-  Может, сначала… -  обернулась я в сторону дома.

-  Нет.  Я прошу вас пройти со мной…   куда  здесь можно сходить?

-  А вы не знаете?  Это же ваша малая родина, кажется?

-  Именно.  Но был я здесь всего пару  раз – в детстве, а свою бабушку не знаю совсем,  даже не видел.

   Я  медленно встала, не отрывая взгляда от его лица.  Он нахмурился, сдвинув брови и сжав губы в тонкую полоску,  и отвернулся, оглядываясь вокруг:

-  Так куда мы с вами пойдем?

-  А давайте – к церкви?  Я уже побывала здесь во всех  интересных  местах,  но до церкви так и не дошла.  Там разруха и запустение, но  говорят, что на стенах   сохранилась роспись семнадцатого века и еще  угадываются  иконы.  Это недалеко, только вы можете испортить свои туфли –  сыро, - посмотрела я на дорогую обувь.

-  Ерунда.  Ведите, -  упрямо мотнул он головой.

-  А вы рассказывайте, -  напомнила я.

-  Да…  Я понимаю, что  такое положение вещей более, чем дико.  Больше того, я понял это только после вашего вчерашнего звонка.  Вы спросили – для бабушки ли я строю дом?  Нет, Алена,  тогда даже мысли о ней не возникло, я думал… неважно, но не о ней точно.

-  Вы даже не подозревали о ее существовании? – не верила я, - такое только в индийских фильмах бывает, честное слово.

-  Почему же?  Просто я  не был уверен, что она  жива  до сих пор.  Последний раз я вспоминал о ней  лет десять назад.  Тогда здесь то ли формировалось новое хозяйство, то ли менялось руководство, но пересматривались кадастровые планы.  Меня известили, и этим занимался мой юрист.  Он  доложил, что в доме живет старая женщина.  Я понял, что моя родственница еще жива и не стал продавать участок.  Это все.

-  Все?  -  удивилась я,  сворачивая  по  сырой  луговой траве на тропинку, которая круто поднималась  в гору и терялась  между деревьями:  - Кажется, нам сюда…  Ну, все так все – как скажете.

-  Вы не понимаете…  Еще мой отец и его брат – сыновья этой женщины, не хотели иметь с ней ничего общего.  Всякие  упоминания о бабушке  пресекались взрослыми, а мы  иногда по-детски  задавали такие вопросы.  Я не буду повторять то, в чем не уверен на сто процентов.   Но я вырос с этим, это вложили в меня с детства.  Упоминание о ней  не приветствовалось в наших семьях.

-  А причина? –  настойчиво интересовалась я, останавливаясь на вершине холма возле покосившегося деревянного строения.  Вокруг  темных  стен  оставалось  небольшое открытое,  поросшее травой пространство, а дальше, обнимая  его и организуя  камерный ансамбль, поднимались высокие деревья.  Креста на церковном куполе не сохранилось.  Под  самыми стенами виднелись три небольшие могильные плиты из битого временем  камня с полустертыми надписями на них.  Над двумя  старинными захоронениями даже сохранились низкие  каменные кресты.  В церковь можно было войти свободно, но я не спешила делать это, а смотрела на мужчину и понимала что, что бы он ни сказал сейчас, я останусь на стороне  бабы Мани.

-  Причина?   Я не хотел бы говорить об этом.  Просто объясняю, почему не знаком с этой женщиной.

-  Хорошо.  Тогда куда вы хотели отселить ее, если собирались снести старый дом?

-  Алена!  -  слегка повысил он голос, но сразу же взял себя в руки: -  Я не знал, не был уверен – жива ли она вообще?  Безусловно,  теперь я пересмотрел свое решение – этот дом будет принадлежать ей.

-  Не думаю, что это решит проблему.  Потому что  ей нельзя больше оставаться  одной - не тот возраст и не то здоровье.

-  Хорошо…  хорошо, я понимаю, все понимаю.  Эту женщину выгнал из дому муж за ее поведение.  С тех пор у нее нет семьи,  сыновьям было по  двенадцать лет.

-  И за что?  За что ее выгнали?  Дети – понятно, что им говорили, тому они и верили.  Но какое-то объяснение все-таки должно быть?

-  Да!  Эта женщина  была кем-то вроде местной куртизанки.  От нее даже откупались продуктами и деньгами, чтобы она отступилась от мужей.  Я не хотел говорить это, но вы же не успокоитесь?

-  И  все же вы сказали…   И  очень упали в моих глазах, Владимир Борисович, хотя вряд ли вам есть до этого дело.   Извините, - опомнилась вдруг я, вспоминая, что обязана ему своей свободой.  Это не оправдывало его, но мне нужно бы быть более  сдержанной, а попросту - не лезть в бутылку.

-  Так что будем делать с домом? –  мирно уточнила я.

-  Строить, - твердо ответил он, -  мы войдем внутрь?

-  Не боитесь? –  ухмыльнулась я, глядя в сторону входа – темного провала в серой от старости стене.

-  Не чую на себе греха.  Вы же об этом?  О том, что «не суди…»?  Я никого и не сужу,  просто объяснил вам.

-   Я о том, что строение, похоже,  ненадежно.  А вы…  оставили в опасности, оставили без помощи, даже не попытавшись разобраться, даже не поинтересовавшись… в голове не укладывается,  и опять - извините.  Я, наверное, не имею права…

-   «Не суди…»?  Так мы войдем или теперь уже вы боитесь?

    Я молча шагнула в пустой дверной проем.  Пол – то ли земля, то ли доски –  не угадывался  под  толстым слоем сухого голубиного помета.  Своим приходом мы спугнули жильцов этого дома – под крышей гулко и резко захлопали крылья – со стропил сорвались голуби, заметались и вылетели через одну из дыр в кровле.  На высоком внутреннем куполе действительно, еще угадывались фигуры и лики святых – поодиночке и  группами.  Слева вдоль стены поднималась деревянная лестница с  частыми провалами вместо отдельных ступенек.  Я улыбнулась,  вспомнив Ромку – наверняка они с друзьями лазили и туда – на звонницу.  Даже с риском для жизни, а может, тогда ступени еще не провалились?

-  Я не чувствую себя правым, Алена.  Но и вины своей не чувствую тоже.  И  понимаю так же, как и вы – оставить все, как есть, уже нельзя.  Сколько ей лет?  - заговорил  Беркутов, оглядываясь и проходя  ближе к центру помещения.  Я подошла к нему, мы осматривались вокруг себя.

-  Точно не знаю – около девяноста.

-  Я обещаю, что  что-нибудь  придумаю, обязательно решу.

-  Дом престарелых? – горько улыбнулась я.

-   Всегда презирал  людей, родители которых доживают  там  свой век, -   резко и четко ответил он.

-  Аналогично. Тогда что?

-  Для начала – познакомимся с ней.  Она знает о моем приезде?

-  Да.

-  Будем  считать, что необходимая подготовка проведена, - улыбнулся он.

-  Постарайтесь, - попросила я, - я уверена, что все совсем не так, как вам внушили. Это просто не может быть правдой, я не верю.

-  Посмотрим.  Пойдемте отсюда.  Удивительно… - остановился он вдруг, - а вы заметили?  Здесь пахнет не едким птичьим  пометом, а травой…  полынью, кажется?

-  Не слышу… сухая пыль, как перед дождем.  Может, это знак вам – что вы на правильном пути?

-  Буду надеяться, что достоин  такого знака.  Вы уже  не сердитесь на меня?

-  Я не сердилась, я просто не понимаю.  Моя бабушка  моложе, но почти слепая…  я очень люблю ее, все любят.  Два раза в год я обязательно вырываюсь домой, что бы там ни было.  Потому что понимаю – каждый день может стать для нее последним.  Это случится  уже скоро – мы все внутренне готовимся и я каждый раз прощаюсь навсегда, стараясь не показывать этого. Но она сама все понимает и плачет.  У меня в голове не укладывается…  Как же так можно было?!

-  Я не знаю, правда, не знаю.  Но это уже не важно - как раньше не будет.  Вам не стоит так беспокоиться, это же моя бабушка, - успокаивающе  коснулся он моей руки и перехватил ладонь, переплетя  наши пальцы.  Я посмотрела на это, а он отвернулся, потянув меня за руку:

-  Время,  Алена, время…

   Опять я шла рядом с посторонним мужчиной,  а он держал меня за руку.  Тогда, с Романом, я даже не задумывалась об этом.   А сейчас  это воспринималось очень остро и неловко, но выдергивать свою ладонь из его руки я не стала.  Этот его порыв – взяться за руки, выглядел  очень беззащитным.  Сильный и  уверенный в себе мужчина, похоже, нуждался в небольшой поддержке перед предстоящей встречей и тяжелым разговором.  И даже, скорее всего, потому что чем ближе мы подходили  к дому, тем крепче становилась его хватка.

   Марии Львовны возле дома не наблюдалось.   Почти у самой  входной двери  Владимир резко  остановился и освободил мою руку.

-  Я думаю, нам удобнее будет поговорить наедине, по-родственному.   Вы не подождете меня, – оглянулся он на стол с лавочкой, - да хоть и там же?

   И, открыв дверь, шагнул внутрь, плотно притворив ее за собой.   Я выдохнула с облегчением -  лишних  переживаний для себя не хотелось, и   постаралась занять себя делом.  Получалось плохо,  уже  минут через десять я устала  поминутно оглядываться на дверь и прислушиваться.  В который раз вздохнула и  погрузила взгляд в чертежи.   И  подскочила  с лавки… сердце дернулось в ужасе  - серия взрывов, как  из пушки… или бомбят… где-то рядом.  Земля запоздало колыхнулась под ногами - волна… потом  вторая… третья…  Я ахнула, хватаясь за стол. А услыхав новый звук,  метнула потрясенный взгляд  в ту сторону и  застыла, наблюдая, как церковь на холме аккуратно  и как-то спокойно складывается,  заваливаясь на сторону и осыпаясь  с тихим отдаленным треском…

 -  Ох, ты ж,  боженьки…  -  раздалось за спиной,  и я медленно повернулась к ним,  все так же зависая мозгом.

-  Да не пугайся ты так, -  мелко крестилась   на оседающую церковь баба  Маня, -  рвут боеприпасы во рву, на вертолете вывозить опасно.  Что найдут там – невдалеке и  подрывают.   Но вот этого, - протянула она руку в сторону столба пыли на холме, -  стоило ждать.  Я уже думала как-то – боялась.  Там же на живую нитку все,  старое, да еще и дощатое, а они колышут раз за разом.