Ладони нашего гостя…  пальцы были черного цвета, только ногти  более-менее выделялись натуральным цветом человеческого тела.  Я шагнула в комнату, как потерянная, подошла и потянулась к его руке.  Он вскинул ее, протягивая для приветствия, перехватил мою, потряс ее и сказал, улыбаясь:

-  Иван.  А  тебя как зовут, красавица?

-  Алена, -  кивнула и  спросила: -  Что у тебя с руками? Что случилось?

   Я держала его ладонь двумя руками, не отпуская, и с ужасом разглядывала кончики пальцев – пучки возле ногтей ороговели и полопались.  На фоне почти черной кожи эти трещины розовели свежим обнаженным мясом и даже, казалось,  слегка сочились сукровицей.  Он  мельком взглянул на свои пальцы, отнимая их у меня, и  пожал плечами:

-  Мазут въелся.  А тут… еще с зимы никак не заживет –  ладили   перебитый трак на морозе.

-  Что ж рукавицы-то  не надел? –  спросила с горечью баба Маня.

-  А много  в меховых рукавицах наработаешь под обстрелом?  - повернулся он к ней, забывая про меня: - Мать, так что?  Мужики с дороги, шли долго, спали  даже в машинах.  Вымыться бы да исподнее отстирать… обеспечение еще не скоро подтянется.  Знаешь, как говорят?  Бывают бойцы грязные, сильно грязные и танкисты... это уже совсем  предел,  - хохотнул тихонько и продолжил серьезно: - Поспроси у соседей - у кого еще банька.  На завтра. Тушенкой заплатим, махрой – сменяешь потом на зерно либо  дрова.


-  Хорошо, сынок, все сделаем,  а как же, а чего ж не устроить-то? - ласково  заворковала баба Маня, -  проходи сейчас, присаживайся к столу.  Ох,  забыла! Возьми вот, - совала она ему в руку  тонкий кусочек хозяйственного мыла и вафельное полотенце -  пошли  под окошко, там видно от свечки.  Алена, захвати  ведро с водой и кружку.

-  Не суетись, мать, -  отмахнулся гость, -  не такой я голодный.  Тут не так поесть, как вымыться хочется.  Что, если я сразу  в баньку, раз у вас, говоришь - топлено?  Первым и пойду, как в разведку?

   Баба Маня отвернулась, суетливо  разжигая керосиновую лампу:

-  Тогда ты иди…, а кашу я укутаю.  Вымоешься, и пока Аленка исподнее твое постирает,  ты и поешь.  Верхнее-то есть свежее?

-  Н-ну… - оглянулся он на меня, - я и  сам  могу выстирать.  А верхнее – да, есть в машине.

-  Не готова, каждый раз не готова, - бормотала баба Маня, когда он вышел, очевидно – за чистым исподним.

-  Ты уже поняла? – отчаянно взглянула она на меня, -  он оттудова – с войны.  Десять раз должен прийти сюда.  Ты девятая уже.  Как  женщина появится у меня в доме – так и жду его.  Свет гаснет, танк гремит…

-  Как это связано?  Почему девятая?

-  Потом  расскажу… вернется скоро.

-   Он что –  наш, с Дона?  Говор знакомый.   Почему не предупредили, не сказали  заранее, что ж вы так, баб Мань? – говорила я, чтобы только не молчать – в голове не укладывалось.

-  Чтобы  сбежала?!  Бегали уже! – прикрикнула она на меня.

-  И зачем я тут?  Те женщины?  Я что – должна с ним переспать? – поразилась я, приплетая  к своей растерянности  еще и беспокойство.  Все эти  басни о ведьмах – инициация, вхождение в силу… тьфу ты! Да что за бред лезет в голову?!

-  Да Бог с тобой!  Не дурей.  Вы мне, как знак, что он будет сюда. Помоется мужик и уедет, никто с ним не спал, он спешит в… свою дивизию... или полк?  Утром должен быть там  к  восьми, как штык.

-  В какую, к ляду, дивизию, баба Маня-а?  Вы что это - на самом деле? – отчаянно прошипела я.

-  Господи…  да уедет он и все! Тебе-то чего? – всхлипнула она, -  ты девятая, а после десятой уже и смерть ему…

   Дверь распахнулась.  На пороге стоял танкист уже без шлемофона в руках,   и устало  улыбался:

-  Проводите кто?  Темно, не видать ни зги –  в какой стороне  банька-то у вас?

   Баба Маня резво дернулась к нему и споткнулась, я подхватила ее и усадила,  поглаживая худенькие вздрагивающие плечи,  а танкист сказал с  участием:

-  Да что же ты, мать, все суетишься?   Внучка вон покажет.

   И шагнул за дверь первым, держа в руках сверток со свежей одеждой, а баба Маня обернулась ко мне:

-  Накинь… а-а-а! Сходи быстро, оставишь там ему керосинку.   Склянку с мазью для рук отдай, но вначале пускай подержит  пальцы в травяном  напаре – скажи…  ванночку нужно сделать перед мазью.  Не послушает же, не станет!  Они ж дурные!  Или уснет.  И полотенце… полотенце тоже!  Не готова, опять не готова, да что ж такое-то? Да разве к такому можно быть…? –  тихо заплакала она, - Господи, как же  жалко его…

-  Валерьянки обязательно выпейте, Мария Львовна.  Я все ему скажу и объясню, успокойтесь, пожалуйста. Давайте сюда, -  решительно  подошла я и забрала у нее полотенце, а потом  потянула из  шкафа  еще одно - большое.

-  Это лучше подойдет.  Все хорошо будет, не переживайте. И почему так сразу - смерть? – спросила шепотом, - обойдется еще, выживет.  Не все на войне погибали.

-  Не вернется он с войны, нет уже его, считай.  Командир танкового батальона майор Дружанин Иван  Георгиевич, я узнавала,  - глухо буркнула она и отвернулась,  вытирая быстро бегущие слезы, а я шагнула за порог на непослушных ногах,  тяжело ворочая в голове новую для себя, ненормальную в самой своей сути  информацию.

     *** Не спешите разочаровываться.  Мистика в нашем случае будет очень реальной.  Мистика по словарю - явление, которому нет объяснения.  Здесь я постараюсь объяснить с точки зрения реализма - максимально  достоверно.  Приятного чтения.  Рада, что вы со мной!

Глава 17

   Слева  от дома темнел танк, с той стороны – из-за угла,  потянуло ветерком, и донесся запах  каленого  железа и  горячего дизельного топлива.  Я трусливо отвела глаза и судорожно вздохнула...   Иван  ждал  с другой стороны дома, окликнул меня:

-  Давай я свет понесу.

   Но я опять заторможено  мотнула головой, не соглашаясь.  Все было, как во сне.  И он  – темной тенью.  Постояла немного рядом - молча, заново привыкая к мысли, что он настоящий и живой, а еще - "оттудова"…   От него тоже  пахло  мазутом  и горячим железом, а от меня – нафталином… Ну и…?  О чем тут вообще говорить?  Все нереально.

-  Лучше  ты за мной.  Тут все под уклон, так что  осторожно –  здесь дальше ступени, - помолчала, пока мы шли, потом  решилась  уточнить: - Ты  же с Дона?  Говор знакомый.   Из низовых или верхних?

-  Из чигов, - хмыкнул он, - станица Боковская.

-  А я из низовых.

   Дальше шли молча.  В тесном предбаннике я освободила руки – поставила лампу на лавку и рядом - скляночку с зеленой мазью,  положила полотенца.  Взглянула на него и  поймала вороватый взгляд под распахнувшийся полушалок.  Он кривовато улыбнулся, будто извиняясь, и спросил:

-  Сама  как  здесь?  За мужем приехала?  Солдатка?

   Я отрицательно мотнула головой – нет.  Поинтересоваться и себе тоже - в свою очередь?   Только зачем  оно мне?  Но все же зачем-то спросила:

-  А ты?  Семейный?

-  Жена отказалась… отреклась, - ответил он, прямо  глядя мне в лицо.

-  Было, значит, за что? – хмыкнула я, -  надо же  – и от меня отреклись.  Только  я не заслужила.

-  Так и я  не заслужил.  Ты иди,  дальше  как-ни-то  разберусь, - отвернулся он, начиная расстегивать пуговицы комбинезона.

-  Я покажу тебе, - качнула я головой, - тут где-то травяной напар бабушка  оставила – руки полечишь.

   Он хмыкнул: - Разберусь.

-  Она так и знала, что не станешь, - согласилась я мысленно с бабой Маней, - я сейчас выйду, а ты раздевайся  и ложись на лавку… на живот... Я сказала, - применила я тон, который без отказа работал на стройке.

   Вышла и прикрыла за собой дверь.  Сердце выскакивало из груди, в лицо хлынул жар.   Хорошо – темно. Что я делаю, о чем думаю?   А нормально не  думалось,  мысли мелькали обрывочно,  острыми больными  вспышками.   Их объединяла  непонятная, но непогрешимая, на мой взгляд, логика, которая странным образом оправдывала то, что я собиралась сделать:  ярая  моралистка, значит?    Олежка… предатель,   Ромку жаль - не смогу…,  годы...,  цикл… самая серединка… Боже-Боже!  Глаза  какие - черные, наш…  нет его уже,  и не спросит никто, если что.   Нравится… очень,   и я смогу.  Потому что хочу!

   В предбаннике было темно.  Потянула с плеч шаль, кинула куда-то в темноту, оставила ее там.   Постояла, прислушиваясь к себе - сердце странным образом успокаивалось, уже не чувствовалось   никакой отчаянной решимости, никакого надрыва.  Только деловитое спокойствие – я знала, что буду делать и даже - что за чем.

    Толкнула дверь и вошла в парилку,  там осмотрелась.  Керосинка стояла на крохотном подоконнике такого же малюсенького окошка, освещая баню слабым красноватым светом. Танкист послушно лежал на лавке лицом вниз уже раздетый,  и казалось, уснул, пригревшись во влажном тепле.  Во всяком случае, не двинулся и на мой приход  никак не отреагировал.  Подхватив тяжелую деревянную шайку  и подивившись предусмотрительности  бабы Мани даже в таких мелочах и  тонкостях, я навела теплой воды, смешав кипяток из  котла и  холодную воду из бочки.  Попробовала рукой, зачерпнула ковшиком, тихо спросила чуть дрогнувшим голосом:

-  Ты там не уснул еще?

-  Уснешь тут, - проворчал он из-под руки.

-  Сейчас окачу тебя водичкой. Скажешь как  она тебе  – хорошая?  А вот и напар, - заметила я под лавкой  надколотую эмалированную кастрюльку с темной жидкостью.  Подняла, переставила ближе к полку, чтобы не забыть.  Подступила сама, окинула взглядом  неподвижное мужское тело -  чуть  кривоватые ноги, крепкие ягодицы,  жилистый торс с широким разворотом  плеч и замерла, увидев…

-  Ваня…,  что это? – потянулась  рукой и осторожно коснулась поморщенной и лоснящейся, покрытой страшными рубцами кожи.  Весь бок, которым он был повернут ко мне, почти все предплечье… Мужчина  нервно дернулся и  чуть сдвинулся в сторону от меня.