– Ты мог бы поговорить с ней, знаешь?

– Поговорить с ней? – Эдгар издает пренебрежительный звук. – Ты, должно быть, шутишь.

– Нет, совсем нет, – говорит его отец. – Большинство недоразумений основано на том, что люди не разговаривают друг с другом.

– Я бы не назвал это недоразумением, – отвечает Эдгар. – И разве ты не сказал, что она просто глупая девчонка?

– Неважно, что я о ней думаю. В конце концов, все зависит от того, что о ней думаешь ты, – говорит его отец.

– И что она думает обо мне, – парирует сын.

– Ну, на твоем месте я бы поговорил с ней.

– Ты не на моем месте, – холодно говорит Эдгар.

– Конечно, ты прав, – говорит его отец. – Что Линда говорит по этому поводу?

– О, Линда, – раздраженно говорит Эдгар.

– Так ты злишься и на Линду?

– Что значит злюсь? – спрашивает Эдгар, качая головой. – Я просто не могу понять ее. Она говорит, что хочет встретиться со мной после школы, но не появляется. А потом, когда я сидел на автобусной остановке, они с Юлией проезжали мимо меня на такси. Она и Юлия! Это было похоже на злую шутку. Я имею в виду, что она и Юлия из всех людей… Я просто не понимаю, – говорит Эдгар. – Но я начинаю думать, что все девушки ведут себя так.

– Да, – говорит его отец, смеясь. – Мне это кажется знакомым. Я тоже часто не понимал твою мать.

Эдгар поднимает голову, настолько пораженный тем, что его отец заговорил о его матери, что он даже на мгновение забывает о своем гневе.

– Правда? – спрашивает он.

– Правда, – отвечает его отец.

– А что, например?

Когда он спрашивает, это звучит как вопрос маленького и очень любопытного мальчика.

– Уф, – протяжно вздыхает отец. – Я не понимал тысячу вещей. Она была непредсказуема и совершенно нелогична. Время от времени мне действительно казалось, что мы принадлежим к разным видам млекопитающих. – Он качает головой. – Знаешь, иногда она сильно из-за чего-то расстраивалась, а буквально через день ее уже не волновали те же вещи. Это нельзя было понять. Ее нельзя было понять.

– Но ты любил ее…

Его отец кивает.

– О да, – говорит он. – А как иначе? – Тон, пропитанный грустью и ностальгией. Затем его отец смотрит на стену над обеденным столом, и Эдгар делает то же самое. Между черно-белыми фотографиями бабушек и дедушек, прабабушек и прадедушек, тети Рэйчел и его самого и отца мать улыбается им обоим. Знакомое лицо в старинной тонкой деревянной оправе.

– Ты так на нее похож, – рассеянно говорит его отец.

– Это наверное тебя раздражает.

Его взгляд и взгляд его отца встречаются.

– С чего ты это вообще взял? – спрашивает он с широко раскрытыми глазами.

– Я не знаю, – говорит Эдгар, – я полагаю, было бы трудно жить рядом с кем-то, кто напоминал бы мне любимого мертвого человека.

– Это не так, – отвечает его отец. – Это утешает.


– Да, – приглушенно говорит она, выплывая из мыслей. – Да, я понимаю.

Она почувствовала странное предчувствие. Интуиция, только намекающая, неприятное ощущение. Она просто знала, что что-то случилось. Что она должна проверить свой мобильный телефон. А потом увидела одиннадцать пропущенных звонков. Длинный список из трех телефонных номеров, которые регулярно повторяются. И тогда Анита подумала о плохом. Все это означает неприятности. Звонки снова были из школы. Юлия солгала ей.

– Окей. И где она сейчас?

Сама Анита поражается, насколько сдержанно звучит ее голос после всего, что ей только что сообщили. Очень деликатные сообщения в блоге, тяжелый случай издевательства, кто-то сломал ее дочери нос.

Возможно, бесчисленные несчастные случаи и травмы Нели за последние несколько лет укрепили ее нервную систему. Множество звонков паниковавших воспитателей детского сада с просьбой забрать его как можно скорее. Или содержание разговора еще не дошло до нее. Дойдет позже. Через несколько минут или даже часов. Но чего она просто не понимает, так это того, как Юлии удалось все это от нее скрыть. Записи. И ноутбук. Почему она просто не пришла к ней с этой новостью? Она одна из тех матерей, с которыми нельзя разговаривать? У кого никогда не бывает времени? Одна из тех людей, которые настолько заняты добыванием денег, что упускают из виду своих детей?

– В каком отделении неотложной помощи она находится? – спрашивает Анита.

– Погодите, сегодняшний прием к врачу не имеет ничего общего со сломанным носом Юлии, – говорит директор, но в этом нет никакого смысла.

– Я не совсем понимаю, – отвечает Анита. – Что это за прием к врачу? – Затем Анита качает головой. – Нет, она мне этого не говорила.

Мать Юлии понимает, что она ничего не знает о своей дочери. Кажется, что она не заботится о ней. Что ей все равно. Вероятно, директриса подумает так же.

– А кто с ней пошел? – спрашивает Анита. – Это имя для меня ничего не значит. – Беспокойство поднимается в животе Аниты, оно грохочет в ее кишечнике. – Вы хоть знаете, куда они поехали? – Голос Аниты звучит твердо. Каким бы странным ни казался данный момент, внутри застрял комок гнева и страха. – Значит, вы не знаете, где она?

Анита хотела бы сказать еще кое-что. Например, что это ее обязанность как директора – знать такие вещи. Такое поведение идет вразрез с их обязанностями по надзору. И что она поступила крайне безответственно, когда просто отпустила ее дочь. Но Анита знает, что она не станет такое говорить. В конце концов, это она одиннадцать раз не ответила на звонок. Она единственная, кто не знает, к каким врачам ходит ее собственная дочь. Что она вообще ходит по врачам. До звонка госпожи Ферхлендер она ничего не знала о публикации каких-то записей в блогах или об их последствиях. Вот почему она ничего не говорит.