Лиза Кляйн - Мое имя Офелия

– «Уехал он, а я одна лежу в тоске…» – Возможно, это могло стать рефреном моего сердца. Я прочла другое стихотворение: «Надежда, ты не шутишь, ты серьезна?»[6] Неужели Гамлет лишь шутил, ухаживая за мной? Я думала о своем незнатном происхождении. Как я посмела надеяться на любовь Гамлета? Эта поэзия служила мне слабым утешением.

Именно те сонеты, в которых восхваляли прекрасные губы дамы и ее глаза, вызывали печаль у Гертруды. Она смотрела в зеркало, и сетовала на свой возраст и увядающую красоту. Я попыталась ее ободрить.

– Какая женщина пожелала бы иметь коралловые губы и глаза, подобные звездам? – спросила я. – Коралл твердый и ноздреватый, а звезды – всего лишь тусклые блестки на небесном куполе.

– Ну-ну, Офелия, ты не чувствуешь поэзию, – упрекнула меня Гертруда. Она взяла книгу и прочла вслух, пока я расчесывала ее волосы:

– «Эти локоны янтарные в сеть поймали мое сердце». – Она подняла глаза и вздохнула. – Когда-то у меня были такие локоны. Теперь зеркало отражает жесткие седые волосы, которые растут у меня из головы.

– Они сверкают, как серебряные нити среди золотых, – ответила я, заплетая ее густые волосы в одну толстую косу.

– Теперь ты говоришь, как поэт, – вздохнула она. – А поэты все лгуны.

Гертруде трудно было угодить, поэтому я молчала.

– «Любимая моя, как ты прекрасна, но жестока не меньше, чем красива»[7], – прочла Гертруда. – Ты подумай, почему женщина всегда презирает влюбленного поэта, который ее боготворит?

– Может быть, она его не любит, – высказала я предположение. Гертруда молчала. Иногда она задавала такие вопросы, чтобы научить меня искусству любви. – А вы как думаете, миледи?

– Я думаю, она должна быть жестокой, если хочет быть любимой, – объяснила Гертруда. – Стоит женщине уступить желаниям мужчины, и он отвергнет ее, как недостойную его любви.

Услышав это, я встревожилась. Будет ли Гамлет любить меня меньше из-за того, что я не таила свою любовь к нему? Неужели любовь подобна голоду, который легко удовлетворить пищей? Или она растет, если ее больше питать? Следовало ли мне воздерживаться от поцелуев, разжигая его аппетит?

Но Гертруде я ответила только:

– Возможно, эта дама ждет, чтобы поэт женился на ней прежде, чем она что-то ему позволит?

– Нет, они никогда не поженятся! Любовь невозможно так легко удовлетворить, – с горечью ответила она.

– Тогда поэт не лжет, так как несчастная любовь является темой всех этих сонетов, – заявила я.

– Я прекращаю этот спор, Офелия, – устало махнула рукой Гертруда. – А теперь натри мне виски этим маслом, и я пойду спать.

Увы, плохое настроение Гертруды невозможно было исправить моими усилиями. Они с королем ссорились в ее спальне, я слышала их голоса, но не слышала слов. Иногда я видела ее припухшие от слез глаза. И гадала, не Клавдий ли посеял семена раздора между ними. Бремя управления государством делало короля седым и серьезным, а Клавдий был по-прежнему энергичным и похотливым, с каштановой бородой. Его красные губы оставались влажными, а взгляд черных глаз – смелым и пронзительным. Дамам льстило его внимание, но при одной мысли о том, что толстые руки Клавдия могут прикоснуться ко мне, меня бросало в дрожь. К счастью, Клавдий оставил меня в покое, как дичь слишком мелкую для его честолюбивых целей. Но он часто заставлял Гертруду смеяться и краснеть. Возможно, в его присутствии она чувствовала себя снова молодой и красивой, дамой из сонетов, желанной для мужчины, который не может ее получить.

Я надеялась прочесть в письмах Гамлета, что он скучает по мне, но они были совсем не похожи на любовные сонеты. Однажды в мае, после полудня, я сидела у окна в западном конце галереи королевы, стараясь разгадать вымученное остроумие его последнего письма.

«Любовь моя, больше не разжигай во мне страсть, чтобы не поглотить весь мой разум и не лишить меня силы воли. Пусть мужчины не порицают меня за то, что я называю твоей любовью, ради которой я поднимаюсь и падаю».

Эти слова я перечитывала много раз, но никак не могла уловить их смысла. Было ли это истинной страстью влюбленного, бросающего вызов другим мужчинам, или жалобой ученого, которому мешает ложная страсть? Гамлет, вдали от меня, все больше становился для меня загадкой, богом в маске с двумя лицами, и оба лица скрывали еще одного Гамлета.

Как мне ответить на это странное чувство? Когда я смотрела на королевский сад, меня осенила идея. Не прошло и пяти месяцев с тех пор, как мы с Гамлетом любовались там золотисто-румяными яблоками. Сейчас деревья были усыпаны цветами. Я напишу сонет, опишу бело-розовые лепестки, трепещущие в теплом воздухе и опускающиеся на землю. Не понимая намерения, с которым Гамлет написал это письмо, я из осторожности не стану выражать мою тоску по нему.

Когда я писала и вычеркивала многие фразы, жалея о недостатке остроумия, в дверях своей комнаты появилась Гертруда, она выглядела раздраженной.

– Офелия! Уже поздно. Король еще не посылал за мной? – спросила она.

– Нет, миледи, никого не присылали, – ответила я, поднимаясь. – Возможно, он сегодня особенно устал. – У короля была привычка после обеда в полдень отдыхать в своем саду.

– Заметь время! – Ее тон был настойчивым, но голос дрожал. – Жди здесь, – приказала она и поспешно ушла. Я ждала, как мне велели, удивляясь ее возбуждению. Кристиана снова принялась за вышивание, словно ничего не случилось. Элнора, у которой зрение стало таким слабым, что она не различала стежков, просто сидела с закрытыми глазами, держа на коленях недошитую наволочку.

Я снова принялась сочинять свои стихи. Можно ли рифмовать слова «роза» и «разум»? Сочтет ли Гамлет эти стихи умными или надуманными? Может быть, думала я, мне следует отказаться от рифм?

Пока у меня в голове вертелись эти тривиальные мысли, неподалеку разворачивались очень важные и ужасные события. Внезапные крики разорвали тишину и так напугали меня, что я выронила перо, размазав чернила по написанным строчкам. Эти крики эхом отразились от стен, словно целая орда демонов вопила из-за камней. Я вскочила со стула, но не могла двинуться с места, чувствуя, как мои ноги приросли к камням пола.

Элнора вздрогнула и очнулась.

– О, какой страшный сон мне приснился! Даже представить себе невозможно! – короткие, резкие вздохи вырывались из ее груди. – Мне надо сделать кровопускание, чтобы выпустить эти черные жидкости!

Вопли на мгновение стихли, потом возобновились. А от слов, которые донеслись до моих ушей среди криков, кровь застыла у меня в жилах.

– Помогите! Король умер! О, помогите!

Кристиана задрожала и замяукала, как кошка. Элнор упала в обморок. Я пыталась привести ее в чувство, похлопав по щекам, затем осторожно положила ее тучное тело на бок и оставила приходить в себя.

– Король умер? – прошептала я, но эти слова казались мне бессмысленными. – Как это может быть правдой? – Я распахнула окно, перегнулась через подоконник и увидела беспорядочно бегающих по саду стражников с пиками и мечами наперевес. Они кричали и стучали ими по деревьям в поисках того вора, который похитил жизнь короля, но так и не нашли убийцу. Лепестки слетали с ветвей, подобно позднему, мокрому снегопаду.

В ту ночь объявили, что короля Гамлета ужалила змея, и ее яд мгновенно парализовал его сердце. Это официальное заявление вызвало у меня сомнение. Никогда не слышала о ядовитых змеях в окрестностях Эльсинора, и не читала о том, что в Дании водятся подобные существа. Потом прошел слух, что те, кто видел тело короля в саду, заметили безобразную корку, похожую на проказу, покрывшую кожу короля. Шепотом говорили, что короля убили во сне, а предатель сбежал в Норвегию. Возникло и окрепло еще одно подозрение, слишком ужасное, чтобы произнести его вслух, что неизвестный убийца все еще находится в Дании, и даже в самом Эльсиноре, среди нас.

В ту ночь мне приснился бледный, бескровный труп короля, осыпанный девственными бело-розовыми цветами. Поднялся черный, мощный вихрь, он разметал цветы, сломал деревья, из его струй неслись вопли, и от него содрогались даже камни замка. В глубине души я понимала, что убита доброта, а в Эльсиноре воцарилось зло.

Когда трясется земля, горы рушатся, а реки меняют свои русла. После смерти короля Гамлета датское королевство также было потрясено до самого основания, и порядок сменился хаосом. Жадность, подозрительность и страх сменили порядок. Отец Эдмунда захватил королевскую казну, а лорды боролись за власть в государстве. Работники отказывались трудиться, торговцы обманывали покупателей, а разбойники гуляли на свободе. Никто не знал своего места в этой стране, лишившейся короля, где царил беспорядок.

Гертруда так же покинула свой трон королевы, оба трона пустовали. Убитая горем, королева удалилась от мира, словно монахиня, и неделями никого не принимала. Она лежала в темноте своей спальни, или стояла на коленях в молельне и молилась до тех пор, пока у нее не костенели колени. Мы с Элнорой поили королеву соком горьких кореньев и растертых цветов, чтобы избавить тело от вредных жидкостей и унять головную боль. Но королева оставалась бесчувственной, как камень. Однажды, услышав грохот в покоях Гертруды, я вошла и застала ее в приступе ярости. Груда книг лежала на полу, и королева одну за другой швыряла их в открытое окно, истерически рыдая. Я пришла в ужас от этого зрелища и бросилась закрывать окно.

– Прошу вас, миледи, прекратите! – умоляла я.

– Увы, все прошло, с этим покончено! Любовь – всего лишь безумие, – кричала она.

Я схватила королеву за руки и отвела к кровати.

– О, не говорите так. Я знаю, как вы любили короля, – пробормотала я, пытаясь ее утешить.

– Ты еще ребенок! Ты ничего не знаешь о желаниях королевы, – с горечью произнесла она, отталкивая меня.