- А гвоздь, моя дорогая, не проходит по Минздраву! Поэтому никто и не исследует его на нетоксичность. Если бы гвоздь проходил по Минздраву, то вот тогда было бы совсем другое дело, потому что женщина, разумеется, может проглотить гвоздь.

Признаться, тогда я посчитала Егора Савельевича обыкновенным идиотом. Но как я оказалась не права! Дело в том, что при получении партии тестов мы должны были тысячу штук отправить в учреждения Министерства здравоохранения, то есть, попросту говоря, в женские консультации. Каждая коробочка с тестом была снабжена инструкцией на русском языке, в которой, в частности, указывалось, что маленький пакетик с силикагелем, предназначенным для поддержания низкого уровня влажности, надлежит просто выбросить. Для женщин, не склонных к чтению, была даже нарисована соответствующая картинка — рука, бросающая этот маленький пакетик в мусорное ведро. Но не тут-то было! Так как на каждой коробке было указано имя импортера, наш юридический (слава богу!) адрес и телефон, нас начали немедленно извоте самые женщины, о которых столь проникновенно вещал мне Егор Савельевич. Дежурил на телефоне Леха, не меньше моего заинтересованный в нашем скорейшем и успешном выходе из финансового кризиса, вызванного исчезновением «Энергочипа» и Катькиным побегом. Чего только он, бедный, не наслушался! Каких только претензий нам не предъявляли! Одна дама жаловалась на то, что битый час размешивает силикагель в стакане с мочой, но тот никак не хочет в ее моче растворяться. Другая интересовалась, за какое время перед проведением теста силикагель требуется проглотить. Самой скандальной оказалась немолодая уже женщина, кандидат технических наук, засыпавшая содержимое пакетика себе во влагалище перед половым актом с любовником — аспирантом-заочником из города Абакана. Травмировались, разумеется, оба. Но молодой хакас даже после излечения от чудовищного гнойного абсцесса, поразившего в итоге его несчастный детородный орган, отказался от всяких половых сношений со своим научным руководителем. Он открыто заявил, что после пережитых страданий отныне ограничивается лишь консультациями по вопросам сопротивления материалов. Разгневанная доцентша грозила всеми мыслимыми карами нам, виновным, по ее мнению, в очередном крахе ее личной жизни.

На всю операцию с тестиками ушло два с половиной месяца. Семен сдержал слово, и я получила все мне причитавшееся. Рассчитавшись с Лехой и Колей, я, к немалому их удивлению, сообщила, что они вычеркиваются и из моего бизнеса, и из моей жизни. Я не простила того, как они меня «поддержали» в день Катькиного бегства. Не без помощи моего «тестикового» компаньона Семена я нашла «белые» компьютеры для наших киргизов, проплатила их из полученных за тестики денег и отправила долгожданный груз в Бишкек. Ынакбек Султанбекович стал триумфатором в университете и в местной Академии наук. Он так никогда и не узнал о произошедшем и на торжественном банкете, говорят, произнес помпезный тост за славную компанию «Энергочип», которая так замечательно выполнила все взятые на себя обязательства.

Но меня это все тогда мало волновало. Мне оставалось дохаживать последние недели, и я скрепя сердце поехала к маме, чтобы наконец сообщить ей, что у нее будет внучка. Пол ребенка мне, разумеется, давно уже был известен.

Несмотря на выпиравший огромный живот, машину я водила по-прежнему сама. Всю дорогу до Серпухова я содрогалась при мысли о том, какой может оказаться реакция мамы на мое положение при полном отсутствии не только мужа, но и вообще какого бы то ни было спутника. Я боялась, что, учитывая ее теперешние наклонности, встреча эта может оказаться последней и меня ждет судьба круглой сироты при обоих живых родителях. От страха перед перспективой такого исхода меня буквально трясло всю дорогу. Ребенок, словно чувствуя мое настроение, так толкался и вертелся, что живот ходил ходуном, временами подскакивая чуть ли не до рулевого колеса.

С усилием переставляя отекшие за последние несколько дней ноги, я поплелась на пятый этаж по захарканной, закиданной раздавленными окурками лестнице. При этом мне все время казалось, что за мной беспрестанно следят из ржавых замочных скважин и заляпанных глазков злые, ненавидящие меня люди. И вот передо мной обитая коричневым дерматином мамина дверь. Пару минут я собиралась с духом и наконец нажала на кнопку звонка.

Слава богу, мама была дома одна. Мой живот она, разумеется, увидела сразу и замерла. Прошло несколько мгновений, наверное, самых длинных в моей жизни. Я понимала, что теперь или моя родная любимая мама вернется ко мне, или я потеряю ее навсегда. Мама шагнула мне навстречу, обняла меня и тихонько заплакала. Я даже сразу не поняла, что такое закапало на мою шею. Мама ни о чем не спрашивала меня, только бережно прижимала к себе. Это снова была моя родная и любимая мамочка!

Незапертая входная дверь резко распахнулась, и перед нами возникла одна из многочисленных маминых товарок, мелкая, жилистая старуха в темном платке на маленькой птичьей голове. Платок, словно знаменитый ленинский галстук, был разукрашен грязно-серыми горохами. Она, как мне кажется, жила в соседнем подъезде и, наверное, углядела меня еще с улицы.

- Догулялась, потаскуха?! — зашипела она с порога. — Стыдоба-то какая! Матери-то, матери какой позор!

Мама вздрогнула, отстранилась от меня и направилась к входной двери. Злобная бабка тем временем брала дыхание, чтобы выпалить новую гневную тираду в мой адрес. Входная дверь открывалась внутрь, и мама, ухватившись за край двери чуть выше ручки, изо всех сил захлопнула ее прямо в лицо наполовину вошедшей уже незваной гостье. Та, видимо, отшатнулась и, оступившись, опрокинулась на ступеньки. Трухлявая входная дверь не очень-то заглушала звуки, исходящие с лестничной клетки. Вначале до нас донесся шум от падения самой старухи и ее покупок. Затем мы услышали проклятия, в которых бесчисленно упоминался как Всевышний, так и враг рода человеческого.

Мама некоторое время постояла, сжимая ручку двери, словно опасаясь возвращения незваной гостьи.

- Ну что… готовься стать бабушкой… — только и смогла я произнести.

Мама опустилась на стул и попыталась улыбнуться. Судьба навернувшейся со ступенек соседки ее, слава богу, уже не интересовала.



Я много читала о родах и слышала разное. Мама купила мне несколько книжек и брошюр о том, как готовиться к этому важнейшему для каждой женщины событию, как рожать и как выкармливать ребенка. Я не успела ничего прочитать и ни к чему подготовиться — я вкалывала. Не уверенная в том, что смогу нормально зарабатывать после родов, пыталась скопить как можно больше денег. Мама пыталась как-то умерить мой пыл, но я не имела ни малейшего желания беречь себя и думать исключительно о будущем материнстве. Вместе с Семеном мы прокрутили еще несколько сделок с разными тестами и пищевыми добавками. Не останавливаясь ни на минуту, я что-то оформляла, регистрировала, оплачивала и обналичивала прибыль.

Мама переехала ко мне, не взяв с собой из Серпухова ничего, кроме одной-единственной с халатом и нижним бельем. Все необхоя купила ей в Москве.

Родила я в машине «Скорой помощи». До последнего момента тужилась, сжимая в руках какую-то очередную банковскую платежку. Акушерка силой выдрала из моих рук эту бумажку, когда я в первый раз прижала дочь к своей непомерно раздувшейся груди.

В роддоме я пробыла всего-навсего три дня. Единственными моими посетителями были мама и Семен. В первый раз пришли они ко мне почти одновременно, и мама даже решила, что этот немолодой еврей и есть отец моего ребенка. Я не стала разубеждать ее, тем более истина была столь гадкой, что мне и самой не хотелось ее вспоминать.

Имя дочке я придумала еще в тот день, когда на УЗИ мне сообщили пол будущего ребенка. Сама не знаю почему, но захотела дать ей имя Даша.

Мы вернулись домой, и я опять бросилась в погоню за деньгами. Благодаря Семену мне удавалось большую часть времени проводить дома. Одной рукой я прижимала к сиське Дашу, а другой сжимала трубку радиотелефона или печатала на компьютере очередной договор или счет.

Семен оказался отличным партнером и, кроме того, приятным, образованным и очень умным человеком. Мне порой казалось странным, что он не читает лекции студентам, а крутит какие-то дела со мной и с насквозь коррумпированной ублюдочной областной верхушкой. Один раз я даже напрямую спросила его об этом, но он в ответ только рассмеялся. Семен чуть ли не кай вечер приходил обсудить наши дела, с явным удовольствием возился с Дашей и всегда приносил нам с мамой что-нибудь к чаю. Во время наших посиделок он постоянно рассказывал всякие забавные байки из своей советской и израильской жизни, но ни разу не обмолвился ни о семье, ни о детях. Уклончиво он отвечал и о своей прежней работе, и об образовании. Ни я, ни мама вдушу к нему не лезли.

Я сама не отдавала себе отчета в том, как я воспринимала Семена — для отца он был слишком молод, для брата — слишком стар. Порой мне казалось, что он подходит мне на роль дяди, смешного и даже беспомощного. Я испытывала к нему неимоверную благодарность за то, что он меня вытащил из совершенно безвыходного положения, и ощущала ответственность за него. Мне всегда хотелось спросить его, почему он не может нормально одеться, приобрести себе пару приличных рубашек и выбросить тот кошмарный серо-зеленый джемпер, который он носил практически не снимая, но я боялась, что такое вмешательство в личную жизнь может показаться Семену чрезмерным.

Даше было уже полгода, когда ко мне во время утренней прогулки с коляской в сквере подошел угрюмого вида молодой человек в спортивной куртке.