— Надо бы выходить через черный ход, — встретил меня обеспокоенный водитель. — Там журналистов набежало.

— Да и черт с ними, — взяла его под руку. — Пошли, прорвемся.

Но я недооценила квалификацию папарацци. Они профессионально оттеснили меня от спутника, когда, казалось, до машины было рукой подать.

— Мисс Марроу-Лин, вы сегодня будете сопровождать мистера Рэда?

— Мисс, невеста мистера Рэда опровергает вашу связь и утверждает, что вас связывают только деловые отношения…

Вспышки дергали нервы гвоздями-молниями, я часто моргала, хмурясь, даже не понимая, кто спрашивает.

— Пропустите, пожалуйста…

— Скажите, ваше деловое партнерство — ненастоящее, и никакого снисхождения департамента инквизиции до трудоустройства салем в своих стенах на самом деле не было?

— Как вы себя чувствуете в роли разрушительницы многолетних отношений?

Тут меня схватили за руку и протащили через вспышки и усадили в машину, яростно хлопнув дверью. Оказывается, водитель Вернона тоже не лыком шит. Растолкав толпу, он обошел машину и сел за руль:

— Как вы? — обернулся.

— Нормально. Поехали. — Я перевела дух и добавила: — Вернону не говори. Ему и так нервов хватает.

Мне вдруг остро захотелось к маме. Моя старушка не смотрела новости и не пользовалась мобильным, заряжая его раз в три месяца. Иногда становилось обидно, что она так и не смирилась с моим отъездом, но все же мне было бы легче слышать ее голос чаще. Сердце прострелило тоской, и я сжалась в комок. Все вдруг будто выцвело. Я смотрела на вечерний город за окном и ничего не чувствовала, кроме тревоги и страха, шептавшего «бежать». Когда зазвонил мобильный, вздрогнула.

— Ты как? — жестко вцепился в меня почти ощутимо.

— Нормально, — устало выдохнула, отворачиваясь от окна.

— Вот как тебя одну отпускать?! Тебя же просили не выходить к журналистам! — Видимо, Вернон ничего не выведал, был зол и расстроен, и теперь появилась возможность это все выплеснуть на меня.

— Успокойся, я ничего им не сказала! — закричала.

— Тебе могли навредить! — Ему не надо было орать, чтобы заставить меня заткнуться. — Бэрри, если ты перестанешь слушать то, о чем тебя просят, я посажу тебя под замок и буду любоваться сам!

Хотелось заорать, что хрен ему, а не любоваться, но стало стыдно. Да, виновата, недооценила, не придала значения.

— Хорошо, — выдавила.

Я тоже, кажется, могла заткнуть его без крика. Какой же насыщенный день, и он еще не закончен. Вернон бросил трубку, но обидно не было — снова защищал от себя. Хотя адреналина добавило — теперь я предвкушала нашу встречу едва ли не так же, как в первый раз в офисе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

45

Больше никакой самодеятельности. Меня вывели под белые ручки два телохранителя, на красной дорожке отгородив всех журналюг, слетевшихся на поживу к сверкавшему зданию, в котором проходили самые пышные приемы Лэйдсдейла. Ночное небо не имело шанса — тут все сверкало в разы ярче. Стены переливались будто бриллиантами, вспышки слепили нещадно, а шум голосов сводил с ума. Я прижала к себе убогую дамскую сумочку и смиренно проследовала в охапке двух мужчин до места сдачи другим охранникам. Наверное, со светской точки зрения не очень изящно, но Вернон, очевидно, разозлился всерьез.

— Вы побудете с нами до приезда мистера Рэда, — сообщил один из охранников.

Побуду, куда ж я денусь…

Общая картина навевала громкую грусть. Народу толпилось в холле с каждой минутой все больше, а я в своем оцеплении привлекала внимание.

«Забери меня из окопа, или окопай как-нибудь не столь заметно», — отправила жалобное. Не то чтобы меня сильно беспокоило общественное мнение, но мало ли как оно в будущем повернется?

Подействовало быстро — двое из четверых охранников отошли чуть поодаль и изобразили наблюдение за всеми гостями. Но вскоре и сам инквизитор влетел в главные двери и быстрым шагом направился к нам. Его наэлектризованность чувствовалась даже за несколько метров.

— Благодарю, — обратился он к надсмотрщикам и остановил горящий злой взгляд на мне.

Удивила. Но не тем, чем он просил. Даже если его и впечатлил мой внешний вид, это, похоже, добавило злости перца.

— Подсказываю: «Хорошо выглядишь, Бэрри», — невозмутимо вздернула бровь.

— Ты не хорошо выглядишь, — наклонился он ко мне. — Ты меня убиваешь своим видом…

Он дернул меня за руку и повел через зал.

— Ты просил тебя научить, но, кажется, я бессильна, — бросила на него равнодушный взгляд.

Переборщила. Его ответный разве что не сжег на мне платье, а вот под кожу пробрался быстро и легко, сбивая с ритма сердце, а меня с шага.

— Ты даже не начала еще, а снова быстро сдаешься.

— Ты сегодня в ударе? — обиделась я. — Так всегда будет, Вернон? Ты зол, а я — девочка для битья?

— Только если я зол на «девочку для битья», — поучительно заметил он.

— Я с первого раза хорошо понимаю, — начала повышать голос.

— Я не могу остановиться, как выяснилось, — развернул он меня к себе, наплевав на светское месиво вокруг, схватил за затылок и притянул к губам: — Будь ближе, тише, послушней… сейчас! Это важно, чтобы ты осталась моей, а не пеплом где-то под потолком!

Никогда не видела у него такого взгляда, полного… животного страха. Слова, будто лезвия, резали-резали-резали безжалостно и так по-настоящему, что я не смогла сдержаться — подалась вперед и поцеловала жесткие губы, жмурясь и шумно дыша. Он не ответил. Терпел мой глупый порыв, но мне не было стыдно. Он делал, что чувствовал, я — тоже. Не могла ответить чем-то общепринятым, мне нужно было быть честной здесь и сейчас в этом мире фальши и дешевого блеска. И сбегать не стала — уставилась в его злые глаза, пока в них не взорвались искры эмоций, все еще непонятных, но уже не злых.

— Проигрывай, — подсказала шепотом, но он расслышал. — Это не страшно, правда.

— Смотря кому, — охрип его голос.

— Если не начнешь сдаваться, у нас ничего не выйдет.

Мы совершенно игнорировали людей вокруг. Смотрели друг на друга, успокаиваясь. Не сразу заметила, но хватка его пальцев ослабла, обращаясь в ласкающее касание, а черты лица разгладились.

— Что случилось? — позволила себе вопрос.

Он выпустил меня, взял за руку и повел через зал.

— Еще одна девочка сегодня сгорела…

Я вздрогнула, пытаясь застыть.

— …Та, с которой мы говорили.

— Которая кашляла, — сдавленно вставила я.

Новость поразила на удивление глубоко, страх ударил в виски и сдавил грудь. Девочки должны быть сейчас в панике. Я не сразу заметила, что Вернон сжал руку сильнее:

— Точно, кашляла…

— Ну теперь-то их сняли с занятий?

— Пока не знаю. Людог снова пытается сдержать информационную бомбу… — задумчиво хмурился Вернон. — Есть хочешь?

— Нет.

— Забудь, что я спросил, — и он свернул в сторону фуршета, а я закатила глаза. — И пить тоже будешь.

— Зачем тебе меня спаивать, раз ты снова перестал спрашивать? Вернон, кашляют ли остальные салемы? Если да, то их чем-то травят там, в стенах, ведь если больно, мы можем сгорать и от этого…

— Тогда бы девушки корчились и кричали какое-то время, а тут взрыв боли происходит быстро, — и он протянул мне бокал. — Сильва нашла для меня информацию о веществе, которое может давать такой эффект… Держи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

46

Сначала я подумала, что он предлагает мне выбрать шпажку на тарелке, но быстро выяснилось, что мне нужно было взять всю тарелку. Вернон прихватил еще бокал и отвел меня на балкон.

— Ешь, — приказал, ставя бокал на перила.

— Что за вещество? — взялась послушно за шпажку.

— Саламандровый мховник.

— Никогда не слышала. Это растение?

— Не заговаривай мне зубы, сначала поешь, потом расскажу…

— Я могу слушать и жевать одновременно…

— Не заметно.

— Дай мне шанс, — и я сняла кусочек мяса зубами и принялась жевать, демонстрируя, что свою часть обещаний выполняю.

— Мховник — это клоп, — и он сделал глоток из бокала. — Но его уже нет в природе. Раньше им казнили салем. Вещество, выделяемое насекомым, вызывает возгорание без нервных перегрузок, испугов и боли… Принудительно.

Я запила еду, вставшую в горле комом, большим глотком вина.

— Значит, их убивают намеренно, — высказала я уже понятную всем мысль.

— Бэрри, я не буду больше повторять, — сурово заявил он, — ты будешь делать то, что скажу…

— Буду, — кивнула. — Если ты будешь слушать.

— Может, позже…

— Может стать поздно.

— Станет, если не станет тебя. Все остальное поправимо.

На это стало нечего сказать, и я, наконец, принялась есть молча.

— Можно? — легли на талию его руки. — Я соскучился.

— Можно, — облизала губы, глядя на город.

Теперь его огни заиграли красками, стоило инквизитору прижать к себе и шумно втянуть воздух у меня над ухом. Бесцветный еще час назад, теперь город казался средоточием жизни, такой противоречивой, беспощадной и притягательной, как уличный фонарь для глупого мотылька. Между таким горячим и желанным молотом и такой манящей наковальней… до той секунды, когда они сойдутся, только от меня не останется и мокрого места.

— Вернон…

Он даже не среагировал. Только сильнее прижал к себе. А вот я повернула голову. В паре шагов стоял незнакомый мужчина. После Вернона на него не хотелось смотреть вообще, настолько непримечательным он был: невысокого роста, лысый, нос с властной горбинкой… но никакой угрозы от него не чувствовалось. Классический пример наследования власти — почему-то не сомневалась в этом. И набор комплексов — недобор собственной значимости, жестокость как компенсация слабости… пожалуй, этот тип опасен.