Если бы не было свидетелей…

Господи, да я бы сам затащил бы её в машину, а вытащил бы только основательно измотанную, растрепанную — и столько раз мою, что она сама бы замучилась считать.

Исцеловать бы эту красивую шею, содрать с тела Викки все эти тряпки, подвести к зеркалу и показать — в каком именно виде она прекраснее всего… К черту платье, к черту чулки и все то, что мешает мне добраться до сладкой светлой кожи…

Твою ж мать… Опять! Меня ведет… Меня так ведет, что только присутствие Светы и Маши и помогает мне держать себя в руках. Необходимость отвести от Викки взгляд, кажется, прожигает меня насквозь, но все же мысль о Маше спасает, вытягивает меня из этого пожара.

Дочь! Я должен подумать о дочери! А что она, кстати?

А она стоит сбоку, спрятавшись лицом в мамин темный тренч, вцепившись в него так отчаянно, как цепляются в опору стоящие на краю бездны. И новое, незнакомое тепло осторожно шевелится у меня под сердцем. Она такая беззащитная — моя малышка. И все что хочется сейчас — это чтобы она не боялась. По крайней мере, меня ей бояться точно не стоит.

— Можно я?.. — объяснить, что именно я хочу сказать Маше, у меня не получается. Словами — по крайней мере. Мне кажется, в кратком столкновении взглядов мы с Титовой в эту секунду обмениваемся всей нужной информацией.

Она кивает. Кивает?! Вот так просто?

Направляясь на эту встречу я предвкушал войну. Что Викки будет огрызаться на каждом шагу, будет оборонять то, что считает «своей территорией». Но нет никакой войны, Вика уступает без боя, спокойно, при этом то, что она вчера потребовала с меня — настолько смехотворно, что даже не считается за бонус.

Я выбил встречи — она могла бы потребовать с меня и материальных вливаний, по типу «алименты по личной договоренности» — раз уж мы затеяли всю эту досудебную возню.

Я этого ожидал, если честно… И снова ничего, ей будто от меня ничего не надо. Но почему-то же она на эти встречи согласилась. Причем даже проще, чем я вообще ожидал. А ладно… К черту это все…

Я осторожно опускаюсь на корточки, касаюсь тонких девчоночьих пальчиков. Вот тут я перестаю дышать с чистой совестью. Кто меня осудит — тот послан будет…

Мир становится каким-то хрупким, хрустальным, и все что я ощущаю — как подрагивает под моими пальцами маленькая ладошка моей дочери. Но она все еще на меня не смотрит. Только сильнее вжимается личиком в полу плаща матери.

— Маша… — осторожно произношу её имя. Первый раз — обращаюсь к ней сам… — Посмотри на меня, солнышко…

Больших слов у меня сейчас просто не находится.

— Ну, давай, Плюшка, ты же хотела познакомиться с папой, — самое неожиданное в этой истории — это поддержка Титовой. Чего не ожидал, того не ожидал.

Плюшка… Это звучит ужасно уютно, на самом деле. Я тоже так хочу называть свою малышку.

Маша осторожно и очень постепенно отрывает лицо от плаща, в котором пытается спрятаться. Смотрит на меня сначала одним своим ярко-синим глазиком, будто пытаясь понять, насколько сильно страшный дядька к ней приперся.

Боже, сколько всего я хотел бы ей сейчас сказать, и как деревенеет язык, при одном только взгляде. На кой черт ей мои извинения, что не был рядом все это время? Да и обещания «оставаться с ней дальше»

Я бы сам себя на её месте завалил одним прицельным: «Где ты шлялся восемь лет, папочка?»

Да, я не знал. Но как это «не знал»? Уж я-то сам знаю собственные возможности. Я даже не подумал, что Титова может не сказать что-то такое… И нет удобоваримой легенды, которую лично я бы счел достойной и достаточно честной для вопроса моей дочери. Того, которого она еще не задала.

Задаст, я уверен!

— Это тебе, солнышко, — я осторожно протягиваю вперед руку. В ней — маленькая белая корзиночка с синими, как глаза Маши, васильками.

Мне не хотелось идти с пустыми руками, и я вообще не знал с чего начать. Я пока ничего не знаю о ней, моей родной синеглазой инопланетянке. Решил начать с цветов, а весь остальной мир я положу к ногам дочери самую чуточку позже. Пусть только ткнет мне пальчиком, с какой части мира начать.

Маша смущается, по крайней мере, видная мне щечка приятно розовеет. Но пальчики тянутся вперед и осторожно касаются тонких синих лепестков.

— Ветров, ты разбиваешь даже мое сердечко, — хихикает над моим плечом Светлана, и мне хочется дернуть плечом, чтобы эта языкастая леди мне не мешала. Сейчас весь мир слишком громко шумит. Он ужасно мешает тому космосу, что сейчас разворачивается между мной и моей дочерью.

Наверное, только сделай мне замечание собственно Вика — я бы поторопился, не стал так упрямо молчать и бояться спугнуть дочь случайным движением. Но Вика чутко молчит и ободряюще поглаживает Машу по плечу, будто даже слегка подталкивая ко мне навстречу. Очень нежно, но настойчиво…

Поводов сказать бывшей жене спасибо у меня становится все больше. С ума сойти. Никогда бы не подумал, что подобный случай возникнет хоть раз в моей жизни…

Наконец-то Маша отрывается от Вики и на полшажочка приближается ко мне, рассматривая меня с не меньшим любопытством, чем я рассматриваю её.

— Мой папа — это ты? — недоверчиво переспрашивает малышка, и это на самом деле жуть — я перед ней начинаю робеть. Взрослый состоятельный дядечка с положением и всем остальным.

— Да, солнышко, — с трудом удержавшись от того, чтобы прибавить к этой фразе какое-нибудь «кажется». Нет, мне не кажется. Нет никакой необходимости в генетической экспертизе, чтобы понять — вот эта безумно красивая, синеглазая девочка — именно моя, моя!

Нет, мы её, конечно, сделаем — эту экспертизу, просто чтобы в суде не возникало вопросов, с чего я собственно взял, но это не для меня.

Я-то знаю, что передо мной стоит именно моя дочь.

— Мы собирались пообедать, — тихо покашливает Вика, все-таки напоминая мне о реальности. Внутри меня же начинает подпрыгивать беспокойство.

Обед…

Обед — это в лучшем случае пара часов. Мало! Ужасно мало!

Что можно придумать? Отвезти их после обеда домой? Если Маша меня поддержит — ей вроде не с чего, но все-таки вдруг — может, Титова и согласится?

Я не успеваю прикинуть других вариантов. За плечом Вики тихонько вздыхает Светлана. Она с досадой смотрит на часы и разводит руками.

— Так, господа, вы безумно интересные все, но еще чуть-чуть, и я опоздаю к своим мужчинам.

Я даже не скажу так и рвущееся из меня «наконец-то». Клингер не то чтобы мешала, но в данный момент все-таки была лишней.

— Ветров, была рада увидеть твою физиономию и убедиться, что ты все такой же хитрый черт, каким я тебя помню, — я только киваю в ответ на это, а Света оборачивается к Титовой, — Вика, до вторника?

— А? — моя бывшая жена дергается, явно пытаясь сообразить, о чем ведется речь. — До вторника?

Она выглядит ужасно растерянной, но вспомнить ей так и не удается. Светлана смотрит на неё с укором секунд пятнадцать, а потом все-таки решает выписать помилование и поясняет:

— Дизайнер Тадаши Мияке. Интервью. Ты обещала выступить переводчиком.

Вот оно что… С каких пор в бюджете «Estilo» нет бюджета на найм переводчиков? Нет, им нет потребности держать целый штат переводчиков на все языки мира, но можно же взять частного со стороны…

Что-то Клингер мутит…

— Ну, если Эдуард Александрович отпустит… — Вика чуть пожимает плечами

— Этот вопрос я решу. И машину за тобой пришлю, — кивает Света, и они с Викой как две прожжённые феминистки жмут друг другу руки.

Потом Светлана любезно прощается с Машей, селфится с ней на память и обещает прислать фотки Вике, и уж потом шагает в сторону ожидающего её водителя. Останавливается шагов через пять и развернувшись окликает меня.

— Ветров!

Я гляжу на неё с очень красноречивым посылом. Я уже хочу остаться с Машей, ну… И с Викой — тоже. Наедине и так, что она не будет бежать и выворачиваться.

И все-таки, как мне протянуть время встречи с дочерью?

— В этом бутике есть восхитительный отдел одежды для девочек, — вдруг мягко хмыкает Светлана, будто спасительный круг мне бросая, когда я почти утоп, — и, если я верно успела провести разведку, у Марии завтра вечеринка. Куда уж тут без нового платья? Ты меня понимаешь?

Да уж куда тут не понять. Клингер, все-таки иногда ты бываешь просто бесценна…

— Спасибо, — с подлинной благодарностью киваю я, а Светлана делает нам всем ручкой «Чао» и отчаливает.

Выбор платья — лишний час с Машей. Если же не обходиться одним платьем — то и два, и три!

Осталось только уломать Титову. Потому что она, судя по упрямо поджавшимся губам — намерена поспорить…

23. Забота, забота, перейди на субботу

— Ветров, мы так не договаривались…

Судьба моя явно приняла решение довести меня сегодня до кондратия, а потом — оставить стенающим приведением в стенах вот этого самого бутика. А еще пары соседних, потому что одним Ветров не ограничился…

Мне удалось выбить только наше право на нормальный обед, и то, только при прямом шантаже и с установкой, что у ребенка с завтрака нормальной еды в желудке не было. И при клятвенном обещании, что я разрешаю Ветрову после таки продолжить этот шоп-тур…

Конечно, при моем непосредственном участии…

— Да ладно тебе, купим мы пару-тройку джинс, ну ботинки новые, — увещевал меня Ветров, и даже не походил на того высокомерного ублюдка, что предлагал мне денег, лишь бы я свалила из «его фирмы», а потом добавил, — ведь Маше нужно же?

Увы… Моя практичность была с ним согласна… Нужно было, и еще как, да…

Но… Пара-тройка вещей? Кто вообще поверил, что он ограничится только этим? Я? Никогда не ожидала, что сама лично поставлю себе диагноз «наивная дура»…