Наталья Бочка - Мой мальчик

Боль в ноге тут же разлилась и словно охватила новые пространства. Воронцова скорчилась и сцепила зубы.

– Давайте руку. Тётенька вставайте, – послышалось рядом.

Судья подняла взгляд. Мальчик лет восьми или девяти протянул ей руку, в другой держал пакетик с чипсами. Она взяла мальчишку за руку и он, с силой на какую она даже не рассчитывала, потянул на себя.

– Ай, – сказала она вставая.

– Ну, вы и упали? Мама говорила, что всегда нужно помогать старшим, – с каким-то напускным детским геройством сказал мальчик.

– Мама правильно говорила. Спасибо, что помог мне встать.

– Если хотите я могу ещё провести вас, у меня всё равно уроки уже закончились.

– А ты сможешь? – она попыталась встать на ногу, но боль снова охватила.

– Конечно, – сказал мальчик, – вы думаете, я слабый? Да я могу одной рукой даже палку перебить.

Судья улыбнулась. Никогда ещё она вот так не разговаривала с детьми. А этот смешной такой мальчишка, лопоухий, в запылённом, школьном пиджаке, он рассуждал и показывал, словно она была не какая-то тётя с улицы, а его подружка которой он всё рассказывает.

– А ещё мы с папой, недавно ходили на авиашоу. Вы не представляете. Самолет почти над нами пролетел, я даже услышал как пилот что-то крикнул.

– Это ты придумал?

– Нет, у папы спросите. Я если придумываю, то предупреждаю, что сам придумал.

Он довел её до двери суда.

– Ну, всё беги, ты и так мне очень помог. Спасибо тебе, – улыбнулась она.

– До свиданья, – сказал мальчик и вприпрыжку побежал со ступенек.

Воронцова проводила мальчишку взглядом ещё раз улыбнулась и открыла дверь.

Прихрамывая добралась до кабинета и перерыв закончился. Она села за стол и открыла материалы дела. Фотографии, двое детей, мальчики придушенные собственным отцом. Судья снова надолго задумалась.

– Танюха, ну-ка быстро за водой сходи! Нанеси полну кадку! – прикрикнула мать.

– Мне уроки нужно делать, пусть Мишка сходит!

– Я кому сказала?! Тебе сказала или Мишке. А ну живо!

Со вздохом Татьяна кинула помаду на подоконник, где примостила маленькое зеркальце и пошла за ведром. Ленка с Дашкой уже наверняка ждали под ивой. Но теперь, пока воды не принесешь, мать не отцепится.

У колонки Таня схватила два полных ведра и потащила ко двору. Туда-сюда несколько раз. Вёдра больно давили руки, но кому это нужно.

– Хватит что ли? – глянула на мать.

Та смерила строгим взглядом дочь и недобро прищурилась. Лицо её не то чтобы непривлекательное, бесцветное, грубоватое. И фигура большая, с жирком. Но Татьяна не в неё, в отца пошла, тот щуплый был, мелкий, чернявый. Словно цыган.

– Уже намылилась куда?

– В клубе кино. Приключения, – плаксиво протянула Татьяна.

– А уроки?

– Всё сделала, – поспешила соврать.

– Ну, смотри, если двойку получишь, отлуплю как Сидорову козу.

Вообще мать добрая, это она так, для строгости брови супит. Может, конечно и отлупить сгоряча, но это не по злобе и не от большого к побоям желания. А так, для полного воспитания. Часто Танюха взбучку получала, но на мать никогда не обижалась, понимала – раз бьет, значит за дело. Вот если бы без дела, тогда обидно. Порой Мишка начудит, а Таньке получать. Вот тогда, несправедливость остро чувствуется.

Девчонки уже заждались, уходить собирались, Танюха окликнула.

– Слава тебе Господи, пришла. А мы уже думали сами идти. Кино вот-вот начнётся.

– Я что виновата, мать воды заставила принести.

Пошли быстро, чтобы к началу успеть.

У клуба людно. Петька Михеев с дружками прохаживаются, показывают большую свою значимость. Мол, мы тут всем заправляем.

Петька – парень бедовый, Татьяне нравился. Только ему уже за двадцать, недавно из армии пришел. Как был заводила среди пацанов местных, так статуса своего не потерял. В посёлке каждая девчонка о Петьке мечтает. Татьяна к армии его поклонниц примкнула добровольно. Правда там не армия, скорее небольшой отряд, но и этих хватало для того чтобы Петьке в позы становится. Ходит гоголем, всеобщей любовью наслаждается.

Когда-никогда на которой девке взгляд горделивый остановит, уж тогда радуйся. Сам – Петька Михеев внимание обратил. Девки и радовались, что им оставалось? Если ещё и погулять позовёт, так это вообще, считай почти – счастье неземное. Остальные же в страданиях да в слезах остаются.

Вот так и Татьяна, в свои тринадцать не по годам развита оказалась. Там и грудь высокая и бёдра округлые, и лицом бог не обидел, и во взгляде огонь недетский. Как и все деревенские девки, на Петьку смотрела словно на ангела во плоти. Умом то понимает, что парень не по ней, а сердцем тянется. Бывало и взгляда не прячет, так залюбуется.

Может и заметил Петька эти её взгляды, тоже поглядывать стал. Тут у клуба, прямо перед всей толпой что собралась, подошел.

– Привет девчонки!

Подруги зарделись, каждая на свой счёт внимание такое приняла.

– В кино собрались? – Петька ухмыляется и на дружков посматривает. А те только знай зубы скалят, да подначивают.

– Фильм говорят ничё – про любовь, – Дашка осмелела.

– Ну, пойдёмте. Можно вместе сесть, рядышком.

Девчонки заулыбались, за локти друг друга дергают и в клуб пошли, а Петька с дружками за ними.

Весь сеанс Петька в шею Танюхе дышал, то на плечо руку положит, то уберёт. А девчонка словно печка, раскраснелась вся от внимания неожиданного. В голове ощущение счастья. Петька что-то приятное шепчет, какое тут кино, знай только, прислушивайся.

– Ты Танюха красивая очень. Хочешь со мной гулять?

Кивнула Танька и быстрым взглядом в глаза ему заглянула. Там в глазах, только огонь и увидала. Страшно стало. Ощущение необычное, новое. Вот он сидит рядом, самый красивый парень в селе и говорит ей, только ей, что она красивая. Да за такие слова она что хочешь…

– После кино приходи на угол тропинки, какая за огородом у Макаровны. Знаешь?

Кивнула.

– Придёшь?

Снова кивнула.

После этого Петька отсел, стал с дружками о чём-то шептаться.

Как с подругами распрощалась, нырнула в кусты рядом с домом Макаровны и пошла по тропинке. До угла огорода дошла, только осмотрелась, Петька из темноты показался.

– Погуляем маленько?

– Давай.

И пошли они в поле, к лесополосе.

После того гулянья Петька Таньку замечать перестал. Будто и не было ничего в ту ночь в лесополосе. Словно и не целовал, и в любви вечной не клялся. Она сначала думала так нужно, чтобы ни кто не знал об их встрече. Немного погодя понимать стала, он с ней просто погулял, ради забавы что ли, ради того чтобы ещё одну победу себе приписать. Стала Танька понимать, что не нужна она ему вовсе. Никогда он её не любил и не восхищался.

А как поняла, жизнь за окном совсем её перестала интересовать. Притихла девчонка в своей комнате и нос наружу не кажет. Подружки приходят, зовут, уже и мать стала смотреть искоса, не поймёт ничего. Видит что-то не так, а что – не понимает.

– Доча, – зашла мать как-то в комнату, – ну что ты всё сидишь, точно гвоздём платье приколотили, пошла бы погуляла. Вон и девчонки твои зовут. Заболела никак? Что-то настроение твоё мне в последние дни не нравится.

– Не хочу, – отмахнулась Татьяна.

Однажды так скрутило её, что кричать хотелось, но смолчала. Подумала себя жизни лишить. Сила неведомая страхом голову, а бездействием руки ноги сковала. Утром как-то встала Татьяна, да так тошно сделалось, что в кухню выбежала. Там мать у плиты возится, но дальше бежать сил не было, тут прямо на пол и вырвала. Мать на Татьяну тогда посмотрела как-то по-особому, но ничего не спрашивала. Мало ли, с кем не бывает.

Когда на следующее утро всё повторилось, мать в ярости так и закричала:

– Ах ты дрянь подзаборная. Ты чего это удумала, гадина? – схватила тряпку какая под руку попалась и давай Таньку хлестать. – Что отец твой алкаш беспросветный, царство небесное, покою мне ни днём, ни ночь не давал! А теперь и ты туда же, по той же дорожке идти собралась?!

Долго хлестала, бегала за ней по всему дому. Ругалась страшно, орала, как блаженная. Танька тоже орала, плакала, просила мать остановиться, но та ещё больше распалялась. Когда снова до кухни добежали, схватила Татьяна нож здоровенный, материн любимый, к горлу себе приставила и закричала:

– Не подходи, убью себя. Только двинься. Сразу убью.

Тут только мать остановилась. Дыхание тяжелое, сиплое:

– Положи нож Танька. Не трону я тебя, – устало сказала, тряпку кинула на пол. – Что же ты дочь позор такой в дом к нам принесла? Как же так? Как теперь людям в глаза смотреть?

Села она у стола, голову на руки уронила и зарыдала. Танька нож положила и к матери подошла. Обхватила за шею:

– Мамочка, прости меня, прости. Не знаю, как получилось. Не виновата я.

Схватила мать её, к себе прижала. Так и плакали они пока на дворе собака не залаяла.

– Всё, – сказала мать, – хватит. Что есть, то есть. Решим небось дело это.

С неделю, тишина в доме. Всё что по хозяйству полагалось, делала Татьяна как всегда. Только воду мать не позволяла таскать. Мишке десятилетнему наказывала с вёдрами носится. Тот поворчал немного, да и успокоился. Пришлось выполнять.

В конце месяца получила мать письмо, долго читала. Что-то обдумывала. Потом к Татьяне в комнату пришла, глянула исподлобья и сказала:

– Собирай вещички. Теплое тоже бери, неизвестно как затянется. Завтра поеду, билеты возьму. Едем к родственнице моей двоюродной, там дело и решим.

Вещей немного набралось, небольшая сумка. Мать туда и ботиночки, и куртку вместила и ещё кое-чего нужное.

Через неделю сели в поезд и поехали подальше от дома – туда, где никто ничего не узнает.

День за днём, месяц за месяцем. Тянется время в чужом городе. Бесконечная череда утро, день, ночь. Ни встать и ни пойти погулять с подружками как прежде. Нет девчонок, там они, дома остались. В чужом городе никого, только мать и тётка что-то постоянно шепчутся. Да мальчишка тёткин сын кругами ходит, чтобы с ним поиграла. Надоел до жути. В то время приходила ещё беременная молодая женщина. Всё на Таньку искоса поглядывала.