Наталья Бочка - Мой мальчик

Да, она сломала её, но только, для того чтобы собрать заново.

– Прости Мария, – прошептала Татьяна, – прости.

Но взгляд Марии Воронцовой уже потух.

Вечерняя прохлада ударила в лицо, Воронцова поморщилась, накинула капюшон, чтобы накрапывающий дождь, не намочил волосы. Домой хотелось приехать не всклокоченной, от ветра и дождя. И чтобы Юра, как обычно, поцеловал её в холодные щёки, а она прижалась к нему тепленькому, разгоряченному кухней.

К машине шла быстро. Стоянка почти опустела. Каждый день Воронцова выезжала отсюда последней.

– Добрый вечер, – услышала она и обернулась.

Неподалёку стоял парень, капюшон куртки наполовину скрывал его лицо и когда он подошел ближе это лицо показалось очень знакомым. Она почти тут же вспомнила, этого смазливого альфонса. Но что ему нужно здесь, на стоянке возле суда, почти ночью?

– Это ты? – усмехнулась судья. – Что так поздно?

– Я хотел сказать вам кое-что.

Воронцова вспомнила, что Мария говорила про какого-то парня.

– Ты следишь за мной?

– Вы получили моё письмо?

– Постой, так это ты написал то глупое письмо, что всё обо мне знаешь? Как ты можешь всё обо мне знать, если я сама порой путаюсь.

– Да это было глупо, согласен. Но всё-таки я знаю что-то про вас.

– И что ты хочешь, чтобы я заплатила тебе деньги? Не смеши. Там не за что платить. Не трать зря время. Я понимаю, деньги тебе нужны. Что, выгнала тебя дочка Протасова? Но я то тут не причём?

Воронцова открыла дверь машины и уже собралась сесть.

– Я – ваш сын! – с обиженной резкостью выкрикнул парень.

Движения судьи замедлились. Лицо словно маска. Она повернулась к нему, смерила холодным взглядом.

– Я – ваш – сын, – сказал он выделяя каждое слово. – Тот, кого ваша мать продала за пять тысяч долларов.

Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, а потом она сказала:

– Убирайся вон! Пошел вон!

Парень усмехнулся, но эта усмешка показалась улыбкой с того света. Потом он повернулся и пошел.

Огни фар слепят глаза. Шум машин, сигналы и мелкие капли дождя на стекле. Какое-то время она ехала и ни о чём не думала. Словно в попытке спастись отключилась короткая память. Мысли застыли, они прекратили движение и оставили пустым пространство не заполненное ещё пока ничем.

Воронцова подъехала к дому, глянула на окно. Свет в кухне – Юра накрывает ужин. Вышла из машины, нажала кнопку сигнализации и решительно двинулась к подъезду. В парадном светло, чисто. Воронцова быстро поднималась по лестнице. Пролёт, ещё пролет. Сейчас спустя минуту она посмотрит в глаза самому близкому человеку. Ведь он единственный, кто есть у неё. Шаги всё медленнее, всё труднее.

У двери она вздохнула, вытащила ключ, вставила в замок, повернула и дверь распахнулась. А вместе с ней и мысли бросились стремительно нагонять упущенное. Руки похолодели и задрожали. Судья вошла в квартиру, закрыла за собой дверь и прижалась к откосу. Она смотрела на свет из проёма кухни и почувствовала, как тело стала прошибать мелкая дрожь.

– Танюша?! – послышалось из кухни и когда она не ответила, Юра вышел прихожую. – Чего не отзываешься?

Татьяна посмотрела испуганно, а потом сорвалась с места и кинулась к нему:

– Юра! Юра! Милый мой, прости меня! Я видела его сейчас! Это он! Он!

В недоумении и неожиданности Юра схватил Татьяну за руки:

– В чём дело? Кого ты видела? Кто он?

– Юрочка, милый, я виновата, страшно перед тобой виновата! Ведь я не знала, совсем ничего не знала! – кричала она.

– Да что с тобой? – он встряхнул её и посадил на стул. – Я принесу воды.

Теперь она уже не могла успокоиться, то, что рвалось наружу, возможно втайне от неё самой копилось годами. Нет, это не горечь и не обида, и не чувство вины. Это было другое, что-то непоправимое, чего уже никогда нельзя изменить. Это было то, чего никогда не исправить, не от того, что знал и не исправил, а того, что вот только сейчас понял жестокую правду, а сделать уже ничего нельзя.

– Юра, я видела его – своего сына.

– Что? У тебя есть сын? – он протянул стакан с водой, но замер на полпути.

– Представляешь? Я сама не знала, – она смотрела ему в глаза и понимала это звучит глупо. И во взгляде его она увидела непонимание, но больше никак не могла высказать то, что произнесла. – Я сама не знала!

– Как не знала? Ты что не помнишь, как родила ребёнка? Что это значит?

Воронцова закрыла лицо ладонями и провела по щекам:

– Я ничего, совсем ничего не понимаю! Ничего не понимаю! Мне сказали, что он умер! И больше я никогда не спрашивала. Я думала так лучше. Просто забыть.

Юра остановился в двух шагах от неё и смотрел, как беспомощно она пытается всё объяснить. Объяснить то чего сама ещё не осмыслила.

– Он подошел ко мне на стоянке и сказал, что он – мой сын, – она протянула руки, как будто в поиске поддержки, но Юра стоял и она уронила их на колени. – Просто парень, такой обычный парень, подошел и сказал, что он – мой сын.

– А ты?

– Я прогнала его.

Тишина словно гром. Она ударила, больно в самое сердце. Сознание прояснилось. Будто озеро с кристально чистой водой вытолкнуло на поверхность правду, которую возможно суждено было не узнать никогда. Или узнать, но при обстоятельствах более трагичных.

Татьяна посмотрела на пол. Потом взгляд беспомощно стал блуждать по сторонам по шкафам, по зеркалу, по обуви. Татьяна осмотрела прихожую, встала со стула, вздохнула и почувствовала, как пространство пошатнулось и поплыло. Последнее что увидела она испуганный взгляд Юры.

Утром Антон пришел в больницу забирать маму. Оля провела в отделение. Вещи собраны, оставалось только попрощаться с врачами. Зашли несколько медсестёр узнавшие, что выписывается Комарова – пациентка в выздоровление которой мало кто верил. Звучали пожелания и напутственные слова.

Дома когда уже в привычных заботах мама суетилась на кухне, Антон вошел тихонько, с минуту наблюдал за её движениями и чувствовал как хорошо ему сейчас. Ведь он от этого убегал, уходил, старался быть где-то ещё только не рядом. Стыдился.

Вспомнил вчерашнюю встречу, женщину с холодным взглядом. Гордую, честолюбивую. Какой бы она стала, если бы он остался рядом с ней? А он, каким бы стал? Этого никто не узнает. Потому что время не повернуть. Нельзя распланировать и следовать по плану всю жизнь. Никто не знает, что завтра будет. Даже того что произойдёт через минуту. Ведь всего за одну минуту можно всё потерять.

Он смотрел на мать и понимал все, что произошло это для того, чтобы именно эта женщина стала его матерью, отдала ему навечно свою любовь. Все эти годы она жила для него, служила ему. Это служение не то, которое ненавистно, оно другое, это служение матери своему ребёнку. Может быть, в чём-то и она была не права. Может не нужно так безответно, самоотверженно. Может не нужно приносить себя в жертву, это ведь тоже крайность. Двадцать четыре года она была рядом с ним и кажется, никогда не думала о себе.

– Мама, – позвал он тихо и она обернулась.

– Антоша, скоро будем кушать. Ты голодный? Завтра обязательно сделаю тебе что-нибудь сладенькое.

Раньше он никогда такого не делал, как-то не хотелось, но теперь, подошел и обнял, а она улыбнулась и тоже обняла.

– Что ты Антоша?

– Ты не пугай меня так больше.

– Да я, ты знаешь и сама не на шутку испугалась. Всё думаю – крышка.

– Так и подумала – крышка?

– Так и подумала. И знаешь ещё, что подумала?

– Ну?

– Подумала, кто же тебе Наполеон приготовит. Теперь то я не особо переживаю. Вижу, как Ольга старается. Значит и тортик испечёт как надо. Научу её по моему рецепту.

– Эх, мама, мама, смешная ты женщина, да разве же мне Наполеон нужен, мне ты нужна живая и здоровая.

***

Утром звонок в дверь разбудил Антона и он поднялся, натянул штаны, надел тапки и поплелся в прихожую. Мама вышла из кухни:

– Я открою, иди, спи.

Щёлкнул замок.

– Здравствуйте, – Антон узнал голос, сон как рукой сняло.

– Здравствуйте, – поздоровалась мама.

– Я – Татьяна Воронцова, Нины Козловой дочь.

Антон вошел в прихожую.

Мама вдруг засуетилась:

– Что же мы тут стоим, проходите, проходите, пожалуйста.

Зашли в гостиную, гостья осмотрелась.

– Прошу, присаживайтесь, – мама указала на кресло.

– Вы не беспокойтесь, я постараюсь коротко изложить цель своего визита, – гостья села в предложенное кресло, потом встала и сжала руки.

Антон с матерью смотрели на неё в ожидании, а она видимо не знала с чего начать, то шарила взглядом по предметам, то вдруг вскидывала взгляд и наконец, остановила его на Антоне.

– Я хочу сказать тебе, все эти годы, я даже не подозревала о твоём существовании.

При этих словах Валентина потупила взгляд, было заметно как она волнуется.

– Мне сказали, что ты умер, – продолжила гостья. – Но я никого не буду ни в чём обвинять. Ведь сама я не знаю как поступила, правильно или нет? Мне было тринадцать. Понимаешь? Что я могла решить. Конечно, ребёнок был бы обузой для меня. Я точно знаю, что не была бы идеальной матерью. Поэтому, возможно все, что произошло тогда, было самым правильным. Ведь моя мать хотела, чтобы я отказалась от тебя. И я подумала, какая разница. Да, так я подумала. И совершенно ничего не чувствовала. Ничего.

Несколько мгновений, которые показались вечностью, она снова собиралась с мыслями.

– Теперь, когда я узнала, что ты не умер, конечно, мне стало легче. Это не облегчает моей вины перед тобой, но теперь я хотя бы знаю правду. Я не прошу любить меня, только хочу просить – не отвергать, – голос её дрогнул. – Дайте мне шанс исправить хотя бы малую часть моей вины.

Антон и Валентина молчали. Она – потому что за всеми этими словами, почувствовала и свою вину тоже, не меньшую, и возможно даже большую. Он – потому что не знал, что ответить на такое признание, был к этому не готов.