Я не ревную своего невыносимого соседа, умудряющегося влипать в курьезные истории даже чаще, чем это делаю я, но и не испытываю бешеного восторга от перспективы разбираться, кто там от кого беремен. Поэтому стремительно юркаю в свою квартиру, всеми фибрами души надеясь, что инциденты на сегодня исчерпаны.

Топаю в ванную, собираясь закинуть в стирку тренировочную форму, да так и застываю истуканом в проеме, наблюдая, как из шланга тонкой (пока что) струей сочится вода.

– Твою ж… дивергенцию ротора! И где я так сегодня успела нагрешить? – выдыхаю с печальным стоном и, швырнув тряпку на пол, отправляюсь тревожить управляющую компанию. Но то ли карма меня еще не до конца отлюбила, то ли случай пытается примирить нас с Иваном, который как раз терроризирует кнопку моего дверного звонка, но доблестные блюстители чистоты трубку не поднимают. И за что мы вообще им деньги платим?

– Филатов, ты нужен мне как мужчина!


На лице у соседа расплывается такая искрометная многообещающая улыбка, что мне даже становится неловко рубить его кипучие порывы на корню. Но я прячу смешок, норовящий сорваться с губ, невозмутимо всовываю в Ванькины ладони гаечный ключ и плоскогубцы и провожаю парня к грозящему сломаться агрегату. И нет, мне ни капельки не стыдно за то, что обломала то, что он успел там себе напридумывать.

– В качестве вознаграждения за починку обещаю котлеты с макарошками, – кричу уже из кухни, инспектируя не слишком разнообразные, но вполне сытные запасы вместительного холодильника, и мысленно благодарю маму за глубоко вбитую привычку встречать гостей не с пустыми руками.

  А потом в квартире воцаряется такая благостная тишина, что я даже не верю своим ушам. Филатов молча трудится на благо немецкой промышленности и фирмы Бош, выпустившей это чудо техники, я же сосредоточенно завариваю в небольшом фарфоровом чайничке черный чай с горными травами и предвкушаю спокойную трапезу. И ничто не предвещает беды, пока из ванной не раздается девятиэтажный (не меньше) мат, приправленный подозрительным металлическим грохотом.

Отставив в сторону лоток с теплыми котлетами, я бешеным сайгаком несусь в ванную комнату, чуть не сбиваю Ивана с ног и с ужасом взираю на хлещущую фонтаном струю, заливающую и грязное белье, и висящие на крючках полотенца, и нас с соседом тоже. Оттесняю застывшее с гаечным ключом в ладони двухметровое недоразумение и с трудом дотягиваюсь до заветного вентиля, перекрывающего воду, а потом по закону жанра и моей везучести поскальзываюсь и тяну Ваньку вслед за собой на пол.

 На холодный кафель он приземляется первым, окатывая меня холодными брызгами, я же валюсь сверху, упираясь локтем ему в грудь, и недоумеваю, почему он так странно хрипит. Мимо нас проплывает керамическая мыльница с головой медведя, разливается и превращается в мыльные пузыри мой любимый виноградный гель для душа, и я не знаю то ли плакать, то ли смеяться от той помощи, которую мне оказал дорогой сосед.

Я честно пытаюсь встать, но каждый раз соскальзываю обратно, придавливая Ваньку, и совершенно не хочу идти смотреть, кто пытается вынести мне входную дверь. Кажется, дядь Жору мы все-таки затопили…

Глава 14

Иван


Мама, ты от меня за тысячи

километров и считаешь, что

тебе виднее?.. Ну и зрение у тебя!

(с) к/ф «Мятежный дух».


Вожделенные котлеты из нежного фарша мне все-таки достаются. Правда, после емкой нотации, откуда у меня руки растут. А потом Кнопка вешает мне на голову банное полотенце с кроликом Роджером и идет вычерпывать воду из ванной, так что разговаривать «по-мужски» с дядей Жорой приходится мне.

И я уже готовлюсь к еще одной лекции и к тому, что Ваську надо как-то выгораживать, но Арсентьев Георгий Владимирович оказывается не только хорошим мужиком, но и неплохим сантехником. Он быстро обнаруживает поломку, так же ловко ее устраняет и не отказывается от чая с тульскими пряниками. Дядя Жора делится со мной житейским опытом, ворчит на супругу-пилу и признается, что не против, того, чтобы мы его почаще топили. Потому что «очень уж у Аленки котлеты вкусные». На этом инцидент исчерпывается, и я со спокойной душой возвращаюсь к себе.

А потом целых две недели являю собой образец для подражания: пью, курю и матерюсь исключительно вне дома, и даже любимый русский рок не набалтываю на полную громкость. Копаюсь в кейсах для заказчиков, сдаю работу в срок и практически забываю, что сегодня Лагутину исполняется двадцать пять, и отмечать сие торжественное событие мы планировали не иначе как в моей квартире. А у меня шмотки по всем комнатам раскиданы, шарики не заказаны, и носки в коридоре прилипают к полу из-за разлитой вчера пепси. Вот же блин!

Чувствую себя Томом Крузом на задании, распихивая джинсы со свитерами по шкафам, и надеюсь, что они не вывалятся оттуда на голову гостям в самый неподходящий момент. Прячу мешок с мусором на лоджии, потому что банально не успеваю его вынести, сметаю крошки с кухонного стола и с радушной улыбкой иду встречать разномастную компанию Захара. По двум ящикам пива у него в руках и ящику коньяка у Феликса понимаю, что праздник обещает быть шумным и пьяным, и до сих пор малодушно надеюсь, что мне не придется делать ремонт после случившегося Армагеддона.

– Нет, так дело не пойдет! – после десятка тостов именинник замечает, что я до сих пор неторопливо цежу одну-единственную бутылку «Кроненбурга», и, мигом решив исправить эту оплошность, заливает в меня граненный стакан янтарной сорокоградусной жидкости.

Я закашливаюсь, хватаю две дольки лимона и отправляю их в рот, скривившись, а Лагутин начисляет мне вторую штрафную, чтобы не отделялся от коллектива. Так что по степени алкогольного опьянения я вскоре сравниваюсь с присутствующими и вместе с ними начинаю горланить «Сплина» и Цоя. А вот как я оказываюсь в коридоре у Кнопки в кроссовке на одной ноге и ластах на другой, вредная память сообщать отказывается.

– И так слишком долго держался, да? – хмыкает Васька, не удивляясь столь фееричному появлению на ее территории полупьяного соседа, заставляет меня разуться и двумя руками хватается за мою ладонь, отчего хмельное тепло разливается по венам и согревает грудь.

И я не успеваю сосредоточиться на этих приятных ощущениях, потому что Аленка уверенно волочет меня на кухню, усаживает на жалобно скрипнувший под моим весом стул и начинает колдовать над фарфоровым чайничком, напевая небезызвестную песню Земфиры.

– Хочешь море с парусами? Хочешь музык новых самых? Хочешь, я убью соседей, что мешают спать? – я игнорирую тонкий намек на толстые обстоятельства и вслушиваюсь в расслабленный тягучий голос, отмечая, что, хоть Кнопка и не Алла Пугачева, но поет она вполне прилично. Куда как лучше и меня, и Захара, и Феликса вместе взятых.

И, пока я плаваю в своих размышлениях, она вливает в меня полную кружку крепкого черного чая с сахаром, наполняет ее снова и подталкивает ко мне блюдце с гренками, на запах которых я, вероятно, и пришел. Потому что при виде равномерно подрумянившегося хлеба у меня во рту собирается слюна, а желудок урчит так громко, как будто его год держали на голодном пайке. Предатель!

Однако, к огромному разочарованию, насладиться кулинарными талантами хозяйственной соседки в полной мере мне не дает наглая морда – Лагутин. Он буквально выдирает меня из-за стола и, перейдя на заговорщический шепот,  слезно просит забрать его из «Техаса».

– Лучше б тебя в Америку занесло, идиот, – я притворяюсь что не вижу, как насмешливо закатывает к потолку  свои голубые глазища Васька, и с обреченным вздохом вызываю машину. Не желая даже примерно представлять, сколько бабла друг успел выложить в дорогущем стрип-клубе.

 Захара я нахожу на сцене облепленным пятеркой экзотических танцовщиц в красивом кружевном белье и разноцветных боа. Судя по блаженной улыбке на лице у друга и отсутствию на нем рубашке и джинсов, происходящее устраивает его в полной мере. И мне буквально приходится выцарапывать товарища из цепких женских рук, не желающих лишаться безлимитного источника дохода на эту ночь.

 – Ты – идиот, – повторяю, наверное, в двадцатый раз за вечер, заталкивая сопротивляющегося Лагутина в подъехавший хендай, и клятвенно обещаю найти другу его одежду.

В довесок к оказавшейся невыполнимой просьбе получаю пару очаровательных близняшек, которые намертво ко мне приклеиваются и очень убедительно клянутся, что боятся ночевать в одиночестве. Так что мне приходится запихивать и их в припарковавшееся неподалеку такси и поминать добрым словом и Захара, и его двадцатипятилетие. А затем миновать полутемный холл под осуждающим взглядом суровой консьержки тети Зины  и тратить битый час на то, чтобы уложить в кровать чересчур активных, весьма пьяненьких девиц. Мрак!

И, если я думаю, что на этом мои злоключения заканчиваются, то я очень и очень сильно ошибаюсь.

– Алло, мам, – телефон разрывается вот уже добрых десять минут, а мне не хватает силы воли вырубить чертов гаджет. Потому что если я не возьму трубку, способная довести любого до белого каления Филатова Агата Павловна поднимет на уши все больницы, отделения полиции и морги города. И плевать ей с высоченной колокольни, что порядочные матери своих отпрысков в семь утра не беспокоят, да и живу я сам десять лет как.

– Ванюша, привет, – бодрый голос на том конце провода раздражает своей жизнерадостностью и вынуждает уткнуться лицом в подушку, а мама, недолго думая, переходит с места в карьер: – А я тебе такую девочку подыскала. Умница, красавица, хозяюшка!

От подобного заявления меня перекашивает, и я прикладываю максимум усилий, чтобы не разразиться потоком брани, в котором цензурными будут только предлоги и междометия. Родительницу обижать, конечно, нельзя, но ее желание женить единственного сына давно сидит у меня в печенках и регулярно доставляет массу проблем.