И пока я пытаюсь продрать глаза и сообразить, что к чему и как, мне дважды прилетает подушкой в лицо. И грозит прилететь в третий, но я успеваю перехватить Аленкину руку в воздухе и лишить ее орудия грозного возмездия.

– Вась, ты чего? – становится как-то обидно притом, что я откровенно не понимаю, где умудрился накосячить, при условии, что даже еще не успел встать.

– Мы так не договаривались! – Кнопка подозрительно косится чуть ниже моих бедер, я же, осознав, в чем собственно проблема, прикрываюсь простыней и начинаю объяснять соседке прописные истины.

– Ален, это утро, и это как бы… нормально.

– Черт с тобой, золотая рыбка, – обреченно махнув на меня рукой, соглашается Васильева и, сморщив аккуратный чуть вздернутый нос, оглушительно громко чихает. – Тебе вообще повезло. Я на новом месте обычно плохо сплю и могу случайно приложить чем потяжелее. Сестра со мной лет с тринадцати ложиться отказывается.

Я прикидываю масштаб гипотетических разрушений и давлюсь коротким смешком, представляя, в какой восторг пришла бы мать, если бы мы встретили ее не хлебом и солью. А кровавым побоищем с тяжкими телесными повреждениями, нанесенными ее отпрыску будущей женой. Кстати о маме…

В прихожей раздается звук лязгнувшего в замке ключа, а за ним по всей квартире разносится крик, способный поднять роту солдат на построение и возвещающий о начале конца. Тьфу, то есть о прибытии сиятельной Агаты Павловны Филатовой.

– Дети! Я дома!

– Тушите свет, – я прижимаю к себе активно сопротивляющуюся Аленку и носом зарываюсь в ее густые русые волосы, потому что мне срочно нужно познать дзен и пополнить запас терпения. Откидываюсь на спину, утягивая Кнопку за собой, и гробовым голосом выдаю: – и живые позавидуют мертвым.

– Тьфу ты, балбес! – Васильева не без труда выбирается из моих медвежьих объятий, накидывает сверху симпатичной пижамки с шортиками короткий атласный халат насыщенного синего цвета с большими розовыми цветами и, запахнув полы, с грацией королевы выплывает в коридор.

Чтобы там встретить подтянутую сухопарую женщину невысокого роста, одетую в белоснежный брючный костюм-двойку и черную рубашку с приколотой к правому кармашку брошью, сверкающую россыпью больших и малых камней. И пусть кажущаяся хрупкость никого не смущает, сговорчивости в маме столько же, сколько и такта – то есть, ни грамма.

– Привет, мам, – не привыкший к таким ранним подъемам, я вырубаюсь буквально-таки на ходу и сонно щурюсь. Беспрестанно тру глаза и пытаюсь отогнать галлюцинацию в виде откормленного пушистого енота, одной лапой обхватившего шею моей досужей родительницы, а второй – вцепившегося в ее выкрашенные в ярко-рыжий цвет волосы.

– Ну, здравствуй, сын, – кивает мне мама, а галлюцинация нахально отказывается исчезать. Напротив, зверюга с громким фырчаньем перекочевывает ко мне в руки и гипнотизирует меня своими любопытными черными глазами-бусинами. – Это Гена, и до вечера он поживет с вами, пока мы с Лидочкой пробежимся по магазинам.

– Доброе утро, Агата Павловна, – все-таки произносит задыхающаяся от беззвучного хохота Аленка, явно не верящая в послушание и спокойствие на диво присмиревшей животинки. – Как доехали?

Моя эпатажная маман показательно игнорирует что вопрос, что приветствие, отодвигает меня вместе с Геной в сторону и тянется к бедру Васильевой. Обильно слюнявит указательный палец и со всевозможным усердием принимается оттирать въевшийся в кожу рисунок.

– Мам, – наступает моя очередь ржать во весь голос, и я, смирившись с копошащимся у меня в голове енотом, поясняю: – это татуировка. И она не смывается.

Изогнутые ниточки-брови резко взмывают вверх, возмущенная до глубины души мама буркает что-то похожее на «И куда только твои родители смотрят» и вихрем уносится в гостиную разбирать сумки. Пока я изо всех сил сдерживаю порыв рассказать ей о том, как отец отходил Аленку полотенцем по всем мягким местам за переливавшийся свежими чернилами сюрприз. Правда, воспитательная мера не возымела должного эффекта, а Васькино желание набить еще одну татушку под лопаткой только расцвело буйным цветом.


– Филатов Иван Геннадьевич! – леденящий кровь окрик заставляет меня вытянуться по струнке, а хихикающую Васильеву мгновенно посерьезнеть. И даже не лишенная инстинкта самосохранения животинка замирает, оторвавшись от моей многострадальной шевелюры. – Что. Это. Такое?

Мы с Кнопкой несемся к месту происшествия наперегонки и ожидаем увидеть там, как минимум, еще не остывший труп. Однако нам на обозрение предъявляют миниатюрный треугольник красной ткани, в миру именуемый «стринги», который Шерлок Павловна Холмс обнаружила глубоко застрявшим между спинкой и подлокотником раскладывающегося дивана. А дальше мой доморощенный следователь выдает поистине гениальное умозаключение.

– Сдается мне, милочка, что Ваня просто-напросто нанял тебя в агентстве эскорт-услуг, чтобы я от него отстала.

Признаться честно, подобный вариант я, действительно, рассматривал. Правда, сразу отмел как не состоятельный, ибо уже не раз обжигался на сыщицких навыках горячо любимой маман. Чего стоили только найденные ей в тубусе для чертежей сигареты!

Заметив складку, пролегшую посреди Аленкиного лба, я начинаю переживать, что наткнувшись на подобную бестактность и напор бронетранспортера, соседка пошлет меня кормить пингвинов в Антарктиду. Но Васька неожиданно расплывается в лучезарной улыбке и, широко раскинув руки, приближается к моей застывшей на месте родительнице.

– Даже если это и так, придется как-то потерпеть друг друга на одной территории две недели, – и, если я думаю, что ничего больше не сможет меня удивить сегодня, то Васька разбивает мою уверенность вдребезги, ласково выговаривая: – Мама.

Глава 18

Алена


Она переоценивает мою совесть —

думает, что она у меня есть.

(с) м/ф «Дарья».


Филатова Агата Павловна сдавленно крякает, видимо, с обнимашками я все же переборщила, и выпутывается из моего дружественного захвата. Отступает на безопасное расстояние и еще раз окидывает мою фигуру пронзительным критическим взглядом, на пару минут задерживаясь на татуировке. И я от такой настойчивой экспертизы почему-то даже забываю дышать, как будто и вправду знакомлюсь с будущей свекровью.

– Не Катенька, конечно, но тоже сойдет, – выдает окончательный вердикт этот фельдмаршал в юбке и, поманив меня пальцем, командует: – за мной шагом марш!

И пока я гадаю, много ли у нее в роду было военных, Агата Павловна с моей скромной помощью умудряется перевернуть вверх дном дом и навести идеальный (в ее понимании) порядок на компьютерном столе ее отпрыска. Отчего последний воет раненым оборотнем и хватается за голову, пытаясь объяснить матери, что все листочки, винтики, инструменты и прочие детали лежали в нужной последовательности и в строгом соответствии с его потребностями. Но остановить внутреннего перфекциониста энергичной женщины, требующего отложить все дела и надраить окна до блеска прямо сейчас, не представляется возможным. Так что я скачу между ванной и балконом у нее на побегушках, подавая тряпки, ведра и стопку прошлогодних газет, пока Ванька роется в баре, надеясь найти там что-то алкогольно-успокаивающее.

И только после двух часов водно-уборочных процедур Филатова старшая торжествующе выдыхает и, потрепав сына по макушке, гордо удаляется, оставив фырчащего Геннадия нам на попечение. Почему милый енот носит имя Ваниного отца, я не спрашиваю, справедливо рассудив, что жизнь мне еще дорога и погибать во цвете лет из-за привычно разыгравшегося любопытства как-то обидно.

– Блин, Кнопка, я за две недели с ней точно кукухой съеду, – жалобно тянет Иван и, спихнув енота с плеча на пол, топает в спальню к мигающему голубоватым свечением ноутбуку.

При этом багровый Филатов пыхтит так, что я начинаю лихорадочно вспоминать номер вызова скорой помощи с мобильного телефона. Ибо моя специальность не предполагает изучение того, как правильно делать искусственное дыхание и какие признаки характерны для инфаркта миокарды.

– Вань, она просто очень тебя любит, – пытаюсь хоть как-то успокоить кипятящегося соседа и осторожно подсовываю ему печеньку, которая моментально исчезает у него во рту.

– Алена-а-а, – грустно стонет Иван, обреченно уставившись на стол и явно похоронив надежду отыскать там нужный предмет, и я прекрасно его понимаю, потому что сама двадцать один год прожила бок о бок с двумя женщинами, маниакально помешанными на чистоте.

– Крестообразная отвертка? – жестом фокусника, вытаскивающего кролика из шляпы, я открываю верхний шкафчик тумбочки и под восхищенный возглас демонстрирую изумленной публике находящийся там набор инструментов.

– Васильева, ты чудо! – радующийся, словно ребенок, Ванька хватает меня за запястье и резко дергает к себе, заставляя потерять равновесие и приземлиться ему прямо на колени.

И я натурально краснею, когда этот мартовский котяра трется своей щетиной о мое предплечье. Черт бы побрал эту разыгравшуюся осенью весну и шалящие гормоны! И с каких пор это мой организм так странно начал реагировать на несносного соседа?

И надо бы бежать с места преступления, пока Филатов ни о чем не догадывается, но я позволяю себе запустить пальцы в его мягкие чуть волнистые волосы, размеренно перебирать пряди и греться от тепла прижавшегося к моему боку большого в меру тренированного тела. В конце концов, должна же и мне быть какая-то польза от нашего незапланированного сожительства и затеянного для Ванькиной мамы спектакля.

Из объятий меня выпускают так же неохотно, как я сама поднимаюсь. И мне даже на короткое, едва уловимое мгновение чудится, что в светло-карих глазах мелькает блеск разочарования. Но сосед тут же утыкается в монитор и с головой пропадает в мире, состоящим из ничего не значащих для меня циферок.