– Девушку. Особенную.

– И в чем проблема? Встретил – женись, – авторитетно выдает Волк и, передав самые искренние сочувствия моей избраннице, отключается, напоследок окунув меня в поток шумного гортанного хохота.

Я же вглядываюсь в предрассветное марево и опустившийся на город белесый туман, удивляясь, как у некоторых людей все просто. И ни тебе замешательства по поводу священных уз брака, ни совета притормозить и разобраться в себе и в ситуации. Спасибо, дружище, за помощь!

Барабаня пальцами по влажному стеклу, я примеряю на Васильеву свою фамилию, представляю, как она переезжает в мою квартиру насовсем, и медленно прихожу к выводу, что не имею ничего против такого варианта развития событий. Особенно, если Кнопка периодически будет готовить свои фирменные гренки с сыром и встречать меня с работы, как вчера – в одном махровом полотенце, едва прикрывающем ее округлые бедра.

Оценив весь список плюсов, я возвращаюсь в темную спальню с наполовину задернутыми шторами с легким сердцем и ясной головой, освобождаюсь от лишней одежды и ныряю под одеяло, широко зевая и подвигая ближе к себе продолжающую дремать девушку. Ненадолго утыкаюсь носом ей в ключицу, втягивая ноздрями едва уловимый персиковый аромат, и больше не думаю, что подкинутое Волком предложение такое уж нелепое. Тем более, если оно поможет избавиться от блондина-ботаника, вечно крутящегося около Васьки.

Сны мне сегодня снятся яркие и красочные, как седьмой форсаж, герои которого рассекали в дорогих смокингах и вычурных блестящих платьях по знойной арабской пустыне. Красивую картинку дополняют неприлично высокие небоскребы и миллионы долларов на колесах, вроде черно-оранжевого Бугати Вейрон или сочно-алого Феррари Италия. И при таких вводных возвращаться в нашу осеннюю серость мне точно не хочется.

Так что я отключаю свой будильник и, перекинув волнистые Аленкины волосы ей через плечо, снова утыкаюсь носом в острую ключицу. По-моему я становлюсь персиковым наркоманом. И, что самое страшное, этот факт меня ни капельки не пугает.

На грани между блаженной дремотой и явью, я веду подушечками пальцев по бархатной коже вдоль Васькиного позвонка и замираю около ее выступающих лопаток, когда чужой телефон начинает заливаться отвратительно-звонкой трелью. И с трудом подавляю порыв разбить изрядно надоевший гаджет о стену, так чтобы он рассыпался на множество маленьких винтиков, не подлежащих починке и восстановлению.

– Выруби, – хрипло шепчу и в подтверждение абсолютной серьезности своих намерений царапаю зубами Аленкино ухо.

– На пары опоздаю.

– Да и в пень их, – тяну Кнопку еще ближе к себе и крепко обнимаю, не позволяя сдвинуться с места. Слышу, как она задумчиво сопит, и не могу сдержать шалой довольной улыбки.

В общем, из нагретой нашими телами постели мы выбираемся глубоко за полдень. Сонные, растрепанные и до невозможного счастливые. По крайней мере, Васька не выглядит разочарованной и то и дело дотрагивается кончиками пальцев до своих чуть припухших губ, пытаясь то ли стереть следы моих поцелуев, то ли наоборот их восстановить.

– Не волнуйся, мама ничего не скажет, – я бережно стискиваю маленькие аккуратные ладони Кнопки и иду заваривать нам обоим кофе. Благо о еде можно не беспокоиться, потому что моя предусмотрительная родительница забила холодильник если не на год вперед, то на месяц точно.

Так что вскоре мы неспешно цедим горячий крепкий американо, заедая его домашними пончиками, и наслаждаемся уютной тишиной. И я до сих пор не верю, что с девушкой может быть так комфортно. Что никто не выносит тебе мозг, не требует сверхъестественных комплиментов, не просит Луну с неба или подснежники в январе и даже не заикается о бриллианте в пять карат.

– Ален, ты вообще настоящая? – я невесомо касаюсь губами Васькиного виска и, пообещав купить ей картошки фри с сырным соусом и баночку кока-колы, выскакиваю из подъезда и не ощущаю моросящего дождя. Внутри тепло и спокойно, как не было никогда.

Без лишнего раздражения, которое обычно охватывает меня в очереди, выбиваю заказ, скинув нужные позиции в корзину, и так же неторопливо усаживаюсь на стул у окна. Катаю чек с номером тридцать шесть по столу и внезапно осознаю, что хочу отправиться с Кнопкой в путешествие. Махнуть в потрясающий величием архитектуры Питер и заглянуть на Думскую, чтобы услышать «Бесплатная ром-кола!». Или обосноваться в любимой туристами Праге, подсовывая Аленке кнедлики и трдельники, от которых она все равно не поправится ни на грамм. А, может, улететь на самый красивый остров в Тайланде и жариться под палящим солнцем, наблюдая, как кожа постепенно покрывается медово-бронзовым загаром. Мечта!

Смакуя кажущуюся вкусной идею, я забираю из рук худенькой веснушчатой продавщицы в фирменной кепке бумажный пакет и через каких-то десять минут возвращаюсь домой. Отпираю дверь своим ключом, не желая тревожить моих женщин, и натыкаюсь на три пары грубых армейских ботинок. Отчего ледяной холод тугой спиралью сковывает грудь, и я на пятой космической мчу в кухню – туда, откуда доносится громкая мужская речь.

– Лежать! – резкая команда набатом ударяется в барабанные перепонки, и я распластываюсь по полу раньше, чем мозг начинает соображать. Удерживаю на весу Аленкину картошку с колой и, приподняв подбородок, понимаю, что дошел до кондиции «убивать». Потому что обстановка в моей квартире царит мирная, никто никого арестовывать не собирается, а высокие крепкие парни радостно потягивают чай из больших кружек и в немереных количествах поглощают мамины пирожки с печенкой.

– Ну, ты и козел, Лось, – смачно выплевываю в лицо широкоплечему амбалу и, поднявшись, передаю Кнопке пакет с ее вредными вкусняхами.

– Соблазн был слишком велик, – разводит руками довольный, как слон, Лосев и машет перед моим носом пузатой бутылью отменного коньяка. – Довлатов тебе извинения передал.

– С чего вдруг?

– Ну, так Катька призналась, что не ты отец ее ребенка…

Бойцы особого назначения оглашают стройным гоготом мою просторную кухню, кажущуюся сейчас тесной, мама удивленно ойкает и роняет пустую миску на ламинат, а Аленка виновато прикусывает нижнюю губу и переключается на спасительный Макдональдс, с удвоенным усердием обмакивая ломтик фри в сырный соус. Ну, а я победоносно ухмыляюсь и нагло забираю у Лося стакан с кофе.

– Говорил же, здесь обошлось без моего участия.

Глава 28

Алена


— Тебе надо направить энергию в другое русло. Вот как

насчёт танцев? Ты хочешь научиться танцевать?

— Я хотел бы станцевать... на могилах своих врагов!

(с) м/ф «Рик и Морти».


– Будет обижать – звони, – проведя ладонью по кудрявящимся светло-русым волосам, лукаво подмигивает мне амбал-Лосев и пытается вложить в ладонь клочок неизвестно откуда выдранной бумаги с впопыхах накарябанным номером телефона. Правда, подобная попытка вызывает у задвигающего меня за спину Филатова крайнее недовольство.

– Ты берега-то не путай, Валера. Без твоего участия разберемся, – в один миг показная вальяжность слетает с Ванькиного лица, и сосед превращается из расслабленного шутника-балагура в пещерного человека, готового огреть конкурента дубиной по голове.

А я исподтишка наблюдаю за этим ярким проявлением инстинкта собственника и чувствую, как в груди зреет большой пушистый ком тепла. Неприкрытая мужская ревность бальзамом проливается на мою самооценку и заставляет думать, что Ивану я небезразлична настолько, чтобы он заявил об этом всему миру вообще и одному нагловатому омоновцу в частности. И мне до одури хочется верить, что присутствие Агаты Павловны в коридоре и наш с Филатовым договор здесь больше не причем.

– Спасибо, но мы, и правда, как-нибудь сами, – я обвиваю руками Ванькину талию и утыкаюсь носом в его свитер, пропахший неповторимым древесным ароматом и все той же свежестью.

И от этого сочетания воспоминания о случившемся ночью яркой кометой врываются в мозг и рисуют счастливую улыбку на моих губах. Хочется петь, хоть природа и обделила меня вокальными данными, танцевать что-то невесомое и воздушное и делиться с окружающими переполняющей меня радостью. А еще хочется разгладить залегшую посередине Ванькиного лба складочку, что я и делаю, развернув все еще злящегося соседа к себе.

С громким щелчком закрывается входная дверь, но я не слышу шума, намертво приклеившись влюбленным взглядом к мужественным чертам некогда раздражавшего меня лица. Забываю дышать, когда сильные ладони ложатся мне на спину чуть ниже лопаток и провоцируют самый настоящий пожар. И, уж тем более, испытываю искреннюю благодарность к тактичной Агате Павловне, исчезающей в глубине квартиры, когда губы Филатова накрывают мои.

Потому что жадный собственнический поцелуй, которым меня награждают, доламывает хлипкие остатки хоть какой-то морали и вынуждает зарыться пальцами в темные волнистые волосы и теснее прижаться к каменному мускулистому телу. И я категорически отказываюсь страдать даже микроскопическими муками совести, предоставляя Ваньке возможность принять всю ответственность на себя. В конце концов, кто здесь мужчина?

Иван, к слову сказать, возложенные на него ожидания оправдывает полностью, утаскивая меня в спальню и подпирая выход массивным креслом, дабы избежать повторения неловкой ситуации. И мы очень стараемся не шуметь, но с треском проваливаем эту затею, спасибо скрипящей пружинами кровати. Так что я глубоко выдыхаю и наивно надеюсь, что «Отчаянные домохозяйки» в гостиной кричат достаточно громко, чтобы заглушить нас с соседом.

А наутро мы снова просыпаем, благополучно игнорируя деликатный стук в дверь, и мне приходится носиться по комнате взбесившейся неуклюжей ланью. Одной ногой я залезаю в узкие темно-синие джинсы, второй наступаю на чудом не треснувший телефон и воздаю короткую молитву пожалевшим меня Богам. Потому что третье бронестекло за последний месяц – это определенно перебор.