Вот только я не могу с Антоном связываться всерьез, это исключено. И зря я позволила этому смешаться. Отыгрывать назад нужно как можно быстрее.

— Госпожа Ирия, Тамара Александровна просила вас подтвердить допуск в клуб для вашего… — Лиза за стойкой администратора даже заглядывает в бумажку, чтобы уточнить, — Антона. В противном случае его пускать больше не будут.

Чудно. Главное — вовремя.

— Двух раз было более чем достаточно, ровно на два раза, — я раздраженно кривлю губы, бросая на Антона косой взгляд.

Нужно будет ещё поговорить с Тамарой на тему приватности в ее клубе. Возможно, Проше нужно было выбрать что— то, с большим уровнем закрытости. Тамара больше доверяла чутью. Доверилась, блин. А разбираюсь с этим я.

— Неужели госпоже было со мной плохо? — насмешливо роняет Верещагин, скрещивая руки на груди. — А мне казалось, что очень даже хорошо. И вчера, и сегодня.

Желание придушить наглеца становится все сильнее. И я вижу по глазам Верещагина, для него оно очевидно. Он нарочно меня бесит. Хочет, чтобы меня крыло все сильнее, чтобы я подыхала от желания причинить боль. И не кому-нибудь, а ему… Только ему.

Кому-то было мало моего ремня вчера!

— Так что, подтверждаете допуск? — привычно уточняет Лиза, которой явно привычно наблюдать подобные разборки с нарывающимися Нижними. — Или, может быть, откажете? И его больше не будут пускать.

Это она вовремя сказала. У Верещагина даже дёргается его самоуверенная морда. А я улыбаюсь, наблюдая эту его беспомощность, усиливающуюся с каждой минутой.

Потому что, да, я могу отказать. И да, Антон сюда больше не попадёт, как бы ни напрягался, ведь на репутации будет поставлен жирный крест.

— Да, подтверждаю я ему пропуск, — лениво откликаюсь я, наблюдая светлеющее чело моей жертвы.

Пусть себе развлекается. В конце концов, я не буду лишать его шанса на чистый лист. Мои две недели кончатся, и я сменю клуб. Может быть, даже город, чтоб было чище дышать. А Антон получит таки возможность попробовать с нуля и не со мной. С той приватностью, которая ему нужна.

К машине его мы идём молча.

И в дороге нас так же окружает тишина.

Меня это устраивает. Меня вообще устраивает все, что не стоит мне потери нервных клеток и обострения жестокости внутри меня.

На самом деле, я и жажду чужой боли обычно не сдерживаю, кормлю себя досыта, но..

Мне нужно потерпеть с этим. На Верещагина надежды нет, а контракты мои мне придется расторгнуть дистанционно.

Я подвела Прошу, это уже непростительно, больше ничьей анонимностью я не рискну.

— Ты молчишь, потому что хочешь, или потому что не хочешь разговаривать со мной? — Верещагин озадачивается этим вопросом где-то минут через тридцать, как мы отъехали от клуба.

— Почему “или”? — бесцветно переспрашиваю я. О чём мне с ним болтать? О том, как я его ненавижу? Или в лучших традициях практикующего водителя лезть с советами? Так ведь водит-то этот придурок точно лучше, чем ведёт себя со мной.

— Мне казалось, у нас с тобой наметилось… просветление, — негромко откликается Антон, — хотел спросить, что ты для нас видишь дальше.

Для нас. Как же приторно и ядовито это звучит. Будто он сам уже видит это светлое будущее, с двумя детьми, пикниками по воскресеньям и порками по пятницам.

И … просветление? Он правда это называет именно так?

Но у меня все снова сводит от возбуждения. От низа живота и до подбородка. Черт! Только представила… почти ощутила сладкий и такой старательный язык, работающий на мое удовольствие, и уже отчаянно хочу большего.

Просто, аргх!!!

— Ничего я не вижу, Антон, — пальцы мои впиваются в кулончик на груди с такой силой, что мягкое золото даже мнется. Непонятно, как выдерживает цепочка. — Ничего. Как можно видеть что-то с тобой, если ты завтра снова сбежишь? Снова решишь, что все это… отвратительно, так ты это назвал?

Антон притормаживает на светофоре, барабанит указательным пальцем по рулю.

— Ты ведь понимаешь, что все это для меня… в новинку, — впервые вижу, чтобы Верещагин так тщательно подбирал слова, — ты ведь можешь дать мне время?

— Никому не даю, — я качаю головой, — я не из терпеливых ожидающих, Антон. Я не связываюсь с новичками именно из-за того, что на вас нужно потратить время и силы, но ещё не понятно, на что вы решитесь. Примете себя или дропнете, отдав предпочтение своей ванили.

Много я их видела — мальчиков, что решали, что им интересно поиграть в госпожу и раба, а потом спрыгивали через пару недель.

Они имели на это право, да. А я имела право не тратить на подобных экземпляров свое время.

— Но ведь со мной ты уже связалась, — настырно замечает Верещагин, явно прекрасно осознавая свои козыри. Те самые козыри, что я сама ему выдала на корпоративе.

— Ошиблась, с кем не бывает, — ядовито ухмыляюсь я.

— Два раза подряд?

Ну, ты же наверняка потом скажешь, что ошибся, вставая передо мной на колени. Оба раза, да!

— Кое-кто и всю жизнь ошибается, — сладко откликаюсь я, — хоть даже на счёт того, что именно ему интересно.

Верещагин морщится — шпилька попала куда нужно.

И снова тишина… Окутывает нас, пробирает до костей, заставляет дышать ровнее.

— Я не хочу твоего равнодушия, — тихо произносит Антон, уже выворачивая к моему дому. — Чего угодно хочу, но не его. И что я вообще могу сделать, чтобы значить для тебя больше?

Ты мог! Мог придти ко мне тогда. В ресторане. Мог не сбегать от меня после порки. Мог не заставлять меня травиться этим “дивным” коктейлем из ненависти, ревности и голода.

Но всё это я ни за какие деньги тебе не озвучу.

— Для начала тебе нужно понять, зачем тебе значить для меня больше, — отзываюсь я, глядя, как он тормозит у моего подъезда, и нашаривая пальцами кнопку, которая отстегнет ремень безопасности.

Антон перехватывает мою ладонь, сжимая пальцы. И нагло игнорирует мой раздраженный взгляд. Как же меня заколебали его нарушения моих границ!

— Забери завтра свое заявление об уходе, — вкрадчиво просит тем временем Верещагин, — или это мне тоже надо просить, стоя на коленях?

Я аж воздухом давлюсь от такой дивной наглости. Я тут дни считаю, чтобы поскорее от него избавиться, а он…

И что получается, я ещё не уволена? Черт, а я так рассчитывала! Нет, хорошо, конечно, для трудовой, а для меня уже не очень.

— Исключено, — я качаю головой, — и как ты ни проси, я этого не сделаю.

— Ира, все что хочешь, только дай мне время, — он кажется таким искренним сейчас, — я хочу спокойно это все обдумать. Хочу понять, на что иду и чего мне ждать. Я не хочу в этом вопросе принимать поспешных решений. Хватит с меня, не находишь? Ведь с тобой я уже один раз поспешил…

Сучонок… Все свое тайное оружие расчехлил — и голосочек медовый, бархатный, и глазенки обаятельные, кобелиные, даже намекает на то, что ему стыдно за ту выходку на корпоративе.

Ещё бы я в это поверила…

Тогда, наверное, я бы и смогла дать ему все. И время тоже.

Вот только больше я ему не верю и не доверяюсь ни на йоту.

— Я не хочу зависеть от твоих капризов, Антон Викторович, — холодно откликаюсь я, стискивая в пальцах ручку автомобильной дверцы, — ты же только за два дня свое решение сменил уже сколько раз? Сколько раз за вчера и сегодня я слышала твой отказ? Сколько я оказывалась вынуждена терпеть твои выходки? Четыре? Больше?

Антон смотрит на меня, и в его глазах танцуют тени. В машине тишина, даже мотор он заглушил.

— Хорошо, — он тихо вздыхает и ныряет ладонью во внутренний карман пиджака, — а если я дам тебе способ уволиться без отработки двух недель? Заберёшь заявление? Дашь мне хоть неделю подумать без давления и необходимости бежать и бить морду ещё одному твоему контрактнику?

— Известные мне способы включают в себя личную договоренность, — я качаю головой, — а я не доверюсь тебе на слово, Антон Викторович. Лучше вытерплю две недели и буду свободна, чем буду вынуждена эту перспективу отложить.

— Разверни, — Антон протягивает мне сложенный вчетверо лист бумаги, — и ответь на мой вопрос ещё раз. Изменится ли твой ответ?

Это что такое он мне даёт? Доверенность на передачу полномочий генерального директора… мне? Ну а что, ни одному из их мудацкого трио я не доверюсь.

Приказ. Приказ на мое увольнение. Уже с размашистой Верещагинской подписью. Без числа и регистрационного номера. С этой хреновиной отрабатывать не нужно…

Моя вольная… Мое свободное дыхание… Лежит у меня в руках… Только дату впиши и отдай в кадровый отдел…

— Хотел меня уволить? — ядовито уточняю я, медленно складывая листок снова.

— Хотел… — что ценно — Верещагин смотрит прямо на меня, не пытаясь спрятать глаза, — с тобой все слишком сложно, Ирина. Без тебя мне казалось, — будет проще.

— Так что же ты не закончил начатое? — язвительно спрашиваю я. Обиду даже не приходится изображать, она все равно есть.

— Оказывается, простые пути не для меня, — Антон чуть пожимает плечом, — просто не могу их принять и все.

Надо же, какая прелесть…

Я тянусь к нему, снова используя его мой любимый галстук по самому важному назначению — притянуть паршивца ко мне поближе.

Обожаю его губы на вкус — медовые, мягкие. Чуть прикуси — и брызнет кровь, растечется по моему языку вожделенной вязкой терпкостью истинный вкус Антона Верещагина.

Антон же хрипло стонет, будто бы даже бессильно, но целует меня с такой жадностью, будто боится, что я передумаю.

Его дрожащие пальцы скользят по моим волосам, скулам, несмело, трепетно, будто даже слегка недоверчиво, будто он удивлен, что я это разрешила ему…

— Так что? — выдыхает Антон, когда перестаю терзать его рот. Дышит мой сладкий тяжело, и глаза у него совершенно дурные. — Мы договоримся? Ты дашь мне время? С учётом приказа.