– Я попрошу Эмму позаботиться об этом. Дай мне знать, когда вернешься.

Более сильный ветер хлестнул Коннора волосами по лицу, и он откинул их назад. В нем закипело осознание того, что что-то не так. Его чувства напряглись, ожидая чего-то. Вот-вот.

А потом он услышал это. Это был голос Мариэль. Чистый и красивый. Она напевала мелодию, такую невероятную, что у него защемило сердце.

– Господи, – прошептал он.

– Что? – потребовал Ангус. – Все в порядке?

– Я перезвоню, – он отключился и бросил трубку в его спорран.

Ее голос продолжал ясно звучать в ночном воздухе. Она, должно быть, снаружи. Вот тебе и выполнение его приказов.

Он спустился по ступенькам крыльца, и сильный ветер толкнул его в сторону хижины. Теперь он понял, что было не так. Ветер должен быть холодным, но этого не было. Он обошел хижину, и ветер все еще дул на него. Странно. Казалось, он кружит вокруг хижины. Еще один теплый порыв ветра подтолкнул его к поляне перед домом.

Он резко остановился, когда она появилась в поле зрения. Она была обнажена и стояла к нему спиной. Ее кожа сияла в лунном свете, а вьющиеся светлые волосы спадали на поясницу. Ее бедра плавно переходили к попке, способной вдохновлять на поэзию. К несчастью, он никогда не был поэтом, так что это просто вызвало новый всплеск желания.

"Прекрати", мысленно прорычал он себе под нос. "Она же настоящий ангел." И она замышляла что-то странное. Ее руки были вытянуты над головой и тянулись к звездам. Она запрокинула голову, обращаясь к небесам, и ее руки грациозно двигались в такт музыке, прекрасные выразительные руки танцовщицы.

Когда-то он слышал, что тело – это храм, но до сих пор не верил в это. Она была так прекрасна. И ее голос – только ангельский голос мог звучать так великолепно и чисто.

Поднялся ветер, кружась вокруг хижины и поднимая его килт. Глядя на раскачивающиеся деревья, он понял, что Мариэль находится в центре круга.

Легкий ветерок развевал ее золотистые волосы, и длинные локоны, казалось, струились по плечам. Некоторые пряди потемнели и слиплись на концах от ее крови. Он поморщился при виде ее израненной спины. Темные струйки крови извивались по белой светящейся коже.

Ей, должно быть, было больно, и все же ее песня звучала так радостно. Ему стало стыдно за все те годы, что он провел в ворчании и печали. Но что он должен был чувствовать, когда потерял единственную женщину, которую когда-либо любил, а любовь заставила его уничтожить свою собственную душу?

Он дернулся, когда что-то теплое коснулось его щеки, что-то мягкое, как перо. Он огляделся, но ничего не увидел. Стоп, вон там мелькнуло какое-то движение, что-то прозрачное и белое на ветру. Оно пронеслась мимо него, а затем исчезла, превратившись в ничто.

Звенящий звук, похожий на перезвон колокольчиков, проплывал в воздухе, едва касаясь из его слуха, и он напрягся, прислушиваясь. Да, так это и было. Он не мог сказать, были ли это колокольчики или арфы, а может, и то и другое вместе, но он никогда не слышал ничего более феерического. Такого спокойного, словно его блуждающая душа наконец вернулась домой.

Затем послышались голоса. Мужские и женские. Совершенные по высоте и гармонии, они пели ту же песнь, что и Мариэль. И под всем этим он мог слышать и чувствовать низкую, устойчивую вибрацию, которая сотрясала воздух. Постоянную, как биение сердца. Биение крыльев ангела.

Он закрыл глаза, чувствуя себя ничтожным грешником, случайно наткнувшимся на нечто священное, на то, что ни один человек никогда не должен был увидеть. Но он не мог закрыть уши. Голоса продолжали звучать так мучительно сладко, что он не хотел, чтобы это кончалось.

Все новые и новые вспышки скользили по его лицу, и каждый раз, когда это случалось, его сердце согревал маленький всплеск радости. Он открыл глаза и шагнул к Мариэль. Его тело покалывало, когда теплый ветер окутал его. Его сердце билось в ритме крыльев, бьющихся воздух. Такая радость и покой – это было захватывающе. В кругу проросла ярко-зеленая трава, и он почувствовал непреодолимое желание поднять руки к небу, как Мариэль.

Прежде чем он успел пошевелиться, вспышка света ослепила его. Он моргнул, пытаясь сосредоточиться на ней. Она перестала петь и застыла, окруженная ярким светом. Он вспыхнул с такой силой, что ему пришлось закрыть глаза.

– Спасибо, – прошептала Мариэль. – Господь очень добр.

Он открыл глаза, когда свет рассеялся. Ее спина была полностью исцелена. Никаких следов или пятен крови, только ее белая светящаяся кожа. Даже ее волосы стали чистыми и блестели золотом.

Ветер снова усилился, и он почувствовал, как кружащийся вихрь движется вверх. Голоса затихли вдали.

– Нет! – воскликнула Мариэль. – Не оставляй меня!

Ее руки, казалось, схватились за что-то, чего Коннор не мог видеть, а затем, к его изумлению, ее тело оторвалось от земли. Он понял, что она не левитирует. Скорее, ее поднимало то, что она держала в руках.

– Пожалуйста, – ее голос дрожал от волнения. – Возьми меня с собой.

Неужели она возвращается на небеса? Неужели ее простили? Сердце Коннора бешено колотилось, когда он смотрел, как ее тело поднимается все выше и выше. Четыре фута от земли. Шесть футов. Была ли надежда у тех, кто потерпел неудачу?

Была ли надежда на него?

– Нет! – закричала Мариэль, когда ее хватка ослабла. Она упала на землю, и с последним свистом ветер исчез.

Стало тихо, если не считать ее плача. Воздух снова стал холодным.

Коннор почувствовал, как все его тело обмякло. Ему следовало бы знать, что надежды нет. Таким, как он, нет прощения.

Но Мариэль... черт возьми, она была совсем другой. Ее сердце было чистым. Она все еще верила, что Бог – это благо. У него защемило сердце, когда он услышал ее рыдания.

Он подошел к тому месту, где она лежала, съежившись на земле, наклонившись вперед на локтях, ее плечи дрожали.

– Все в порядке? – он поморщился от этого глупого вопроса.

– Они оставили меня, – воскликнула она. – Я совсем одна.

– Нет, деваха, – он упал на колени, затем поднял простыню с травы и накинул ей на спину. – Ты не одинока.

Она повернула голову, чтобы посмотреть на него. Ее щеки блестели от слез.

– Ты их слышал? Ты слышал музыку?

– Да.

Она села, и простыня соскользнула с ее спины.

– Тогда ты знаешь, как это прекрасно.

– Да, – он поспешно завернул ее в простыню.

Она продолжала, не обращая внимания на его блуждающий взгляд:

– Теперь ты понимаешь, почему мне нужно вернуться. Там мое место.

Он завязал концы простыни на ее правом плече.

– Я их не видел, но слышал. И почувствовал их на ветру.

Она кивнула.

– Небесное Воинство. Я всегда была с ними, с момента моего сотворения. Их музыка всегда звучит у меня в голове. Мы все связаны, всегда делимся своими мыслями и похвалами.

– Всегда? – он поморщился. – Ты не устаешь от постоянного шума?

– Шума? – она возмущенно посмотрела на него. – Ты называешь нашу музыку шумом?

– Это было прекрасно, – признал он и глубоко вздохнул. – Это самые прекрасные звуки, который я когда-либо слышал. Я никогда еще не чувствовал себя таким счастливым и умиротворенным.

Она улыбнулась.

– Тогда ты меня понимаешь.

Он покачал головой.

– Это было не реально.

– Конечно, это было реально. Ты это почувствовал.

– Это было... заманчиво, но этого больше не будет. Я живу в этом мире, в котором мы не можем избежать смерти и страданий. Кроме того, я бы не хотел, чтобы в моей голове постоянно звучали голоса. И я не хочу, чтобы кто-то еще слышал мои мысли. Мне нужно уединение.

Она ошеломленно посмотрела на него.

– Ты предпочитаешь быть совсем один? Ты скорее будешь страдать, чем жить в мире?

– Я предпочитаю быть самим собой.

Она коснулась его груди.

– Даже с той болью, которую ты несешь?

Он отпрянул назад, подальше от нее.

– По крайней мере, это мое собственное.

Нахмурившись, она поднялась на ноги.

– Я никогда раньше не понимала, как страшно и одиноко быть человеком. Как вы это переносите?

Он пожал плечами и встал.

– Некоторые полагаются на веру.

– А на что ты полагаешься, Коннор Бьюкенен?

Он поморщился.

– Я не настолько хороший человек, чтобы просить. Я просто продолжаю свой путь... из упрямства.

Ее губы изогнулись в улыбке.

– Тогда я тоже буду упрямой, – она вздрогнула, потом перевела взгляд на звезды. – Я найду дорогу обратно. И я буду считать это своим благословением, ибо Господь милостив.

Коннор подавил смешок, но она все же посмотрела на него так, словно чувствовала его сомнения.

– Господь милостив, – настаивала она, – ибо мне послал неистовый защитник.

Он чуть не оглянулся через плечо, посмотреть, кого она имеет в виду. Смешно было считать его "неистовым защитником". Он подвел свою жену и ребенка. Он подвел Шанну.

– И Господь позволил Банни исцелить меня, – продолжала она с улыбкой.

Он моргнул.

– Тебя исцелил кролик?

Она рассмеялась, и этот звук был похож на перезвон колокольчиков на ветру.

– Банни – это прозвище Буниэль. Мы были лучшими друзьями целую вечность. Он отличный целитель.

– Он?

Ее лучший друг – мужчина? И к тому же совершенный ангел. Мудак.

Ее улыбка погасла.

– Банни хотел взять меня с собой, но... но он не мог этого сделать.