– Тебя что-то беспокоит?

Он открыл глаза и бросил на нее свирепый взгляд.

– А ты разве не знаешь?

От резкого тона его голоса у нее по коже побежали мурашки. Его глаза потемнели и приобрели красноватый оттенок. Ее сердце затрепетало. Она никогда не видела, чтобы человеческие глаза делали такое. Глаза демона могли бы, но она могла бы поклясться, что этот мужчина был человеком.

– Ради бога, деваха, прикройся.

Она была так ошеломлена изменением цвета его глаз, что даже не заметила, как он схватил край простыни, пока не увидела, как он поднимает ее к ее груди.

Она ахнула.

– Не прикасайся ко мне!

Она откинулась на спинку дивана, пнув его ногой из-под безопасного барьера простыни. Ее отчаянные действия вырвали простыню из его рук и заставили их обоих потерять равновесие.

Она откинулась назад, задыхаясь, когда ее спина ударилась о мягкий подлокотник дивана как раз в тот момент, когда он упал на нее сверху, его вытянутые руки твердо приземлились на ее груди. Она замерла, испугавшись, что могла убить его.

Когда их лица оказались всего в нескольких дюймах друг от друга, их глаза встретились. Красные искры в его радужках потускнели, пока не остался только серо-голубой цвет. Секунды растянулись в вечность, когда она впервые заглянула в его душу. Человеческую душу. На поверхности – честь, мужество, сила. Внутри – одиночество, сожаление. И это еще не все. Он скрывал что-то темное, что причиняло ему сильную боль.

Он моргнул, и она поняла, что он так же пристально смотрел ей в глаза. Он выдохнул, его дыхание мягко коснулось ее щеки. Он все еще был жив.

– Ты прикасаешься ко мне, – прошептала она.

Он отшатнулся назад и бросился на другой конец дивана.

– Прости меня. Я...

– И все же ты еще жив.

– Да, я должен быть сражен наповал, – он прикрыл глаза и потер лоб. – Да поможет мне Бог, я только что щупал ангела.

– Ты знаешь, кто я?

– Да, – он откинулся на спинку дивана. – Я не собирался этого делать... падать на тебя.

– Ты не сделал ничего плохого, – она села, морщась от боли. – Ты просто упал и поймал себя.

Он фыркнул.

– Да, и у меня есть была хорошая цель.

Она опустила взгляд на свою грудь. Когда тепло его рук исчезло, соски отреагировали, став плотными и грубыми.

– Как... интересно.

Со стоном, он провел рукой по лицу.

– Просто убей меня сейчас же.

– Я не желаю тебе зла.

– Тогда прикройся, пока мои глаза не взорвались.

Она вспомнила о том, как Адам и Ева покрыли себя позором.

– Мне так жаль, – она натянула простыню до самого подбородка. – Я и не предполагала, что... оскорбляю тебя.

Он издал странный звук, нечто среднее между фырканьем и стоном.

– Я не привыкла так выглядеть. Мы время от времени принимаем человеческий облик, когда нам нужно взаимодействовать со смертными, но это всего лишь иллюзия. Но это тело совсем другое. Оно ощущается... реальным.

– Так оно и есть, – пробормотал он.

– Боль, конечно, реальна, – она вздохнула. – Боюсь, мне дали это тело, чтобы я могла полностью испытать боль.

Он повернул к ней голову.

– У тебя никогда раньше не было тела?

– Нет, – она заглянула под простыню на груди, которые он нашел такими оскорбительными. Они казались ей вполне нормальными.

Ее глаза расширились при виде соломенных прядей волос над бедрами.

– Боже мой! – она прижала простыню к груди. Она никогда раньше так не выглядела.

Он резко сел.

– Что не так?

– Я... я, кажется, больше человек, чем я думала.

Его взгляд скользнул вниз, к ее коленям, а затем медленно вернулся обратно.

Тогда она поняла, что он точно знает, о чем она говорит. Ее щеки залило жаром, внезапное и странное ощущение, и она прижала руку к лицу.

– Кажется, у меня начинается лихорадка.

Его глаза весело блеснули.

– Это называется румянец, деваха.

– О.

В ней бурлила дюжина различных эмоций. Смущение, растерянность, любопытство, боль, раскаяние, ужасающий страх, что она никогда не вернется на небеса, другой страх, что она рискует войти в опасный неизвестный мир человеческих чувств и эмоций, и посреди всего этого она почувствовал непреодолимое желание прикоснуться к этому мужчине. Прошло так много времени с тех пор, как она могла прикоснуться к человеку, при этом не убив его.

– Ты... ты не сказал мне свое имя, – прошептала она.

Веселье исчезло из его глаз.

– Я Коннор. Коннор Бьюкенен.

– Ты нашел меня в лесу. Ты спас меня.

Он пожал плечами.

– Любой бы...– он замер, когда она коснулась его щеки.

– Я помню, что слышала твой голос. Он был мягким, мелодичным и успокаивал меня, – она провела пальцами по его подбородку, удивляясь тому, как его бакенбарды покалывают кончики ее пальцев. Ангелам никогда не нужно бриться. Когда они принимали человеческий облик, их кожа всегда была гладкой и безупречной.

– Коннор Бьюкенен, – прошептала она и заметила, как шевельнулось его горло, когда он сглотнул. – Это так удивительно, что я могу прикоснуться к тебе. Я всегда находила людей увлекательными. Такие дикие и несовершенные, – она провела пальцем по маленькому шраму на его подбородке, где не росла борода. – И тем не менее такие красивые.

Его челюсть сжалась под ее рукой, и она отстранилась, чувствуя, как ее щеки снова стали горячими.

– Конечно, я нахожу все творения Господа прекрасными.

– Неужели? – его рот дернулся. – Даже таракана?

Ее щеки запылали еще сильнее.

– Ну, я должна признать, что ты выглядишь значительно лучше, чем таракан.

– Какая лесть! Молчи, мое сердце.

Она улыбнулась. Он дразнил ее, как это любил делать ее друг Буниэль. Ее улыбка увяла, когда она подумала, что никогда больше не увидит своего лучшего друга. Или кто-нибудь из Небесного Воинства. Ее затруднительное положение обрушилось на нее внезапным приступом горя о мире, который она потеряла. Ее плечи поникли.

– Мне здесь не место.

– Мариэль... – Коннор кивнул, когда она посмотрела на него. – Я слышал, как этот мужчина, Зак, называл тебя по имени. И я услышал твои крики, когда он напал на тебя.

– Его зовут Закриэль. Он мой... был моим начальником.

– Тебе будет лучше без него. Он жестоко обращался с тобой.

Она склонила голову.

– Я была наказана.

– Почему? Ты сделала что-то не так?

Она посмотрела на него, опасаясь, что он может осудить ее, но все, что она видела в его глазах – это нежная забота.

– Ангелы стремятся быть совершенными во всех отношениях. Я... провалилась.

– По-моему, ты выглядишь совершенно.

Ее сердце распирало от такого комплимента, хотя она и понимала, что не заслужила его.

– Я не очень хорошо выполняю приказы, особенно когда они не имеют для меня смысла.

Он медленно кивнул.

– Я все понимаю.

У нее было такое чувство, что он действительно все понимает. Она испытала сильное искушение прикоснуться к нему еще раз, но вздрогнула, когда почувствовала, как что-то мокрое стекает по ее спине.

Его ноздри раздулись.

– У тебя опять идет кровь. Я знаю одного доктора в Хьюстоне, который может зашить твои раны.

Зашить ей суставы крыльев? Ее глаза защипало от слез. Как она могла так поступить? Как она могла отказаться от того, кем была?

Но была ли она все еще ангелом? Ее отстранили от Небесного Воинства. Она больше не является Избавительницей, потому что ее прикосновение не убило Коннора. Теперь ее тело было человеческим, хрупким и чувствительным, восприимчивым к травмам и болезням. Она действительно может умереть.

По ее щеке скатилась слеза. Она потеряла больше, чем рай и своих друзей. Она потеряла свое бессмертие.

– Ох, деваха, – он коснулся ее щеки, смахнув слезу большим пальцем.

По ее коже пробежали мурашки, и она удивилась тому, как дрожь эмоций пробежала по ее телу. Такая сильная реакция на такое легкое прикосновение. Она, должно быть, вызвана новизной ее нового тела. А может быть, она страдала от одиночества, отрезанная от Небесного Воинства. Но когда она посмотрела в глаза Коннора, то поняла, что это было нечто большее. Ее тянуло к этому мужчине. Она хотела, чтобы он прикоснулся к ней. И ей хотелось еще раз увидеть его душу.

Она накрыла его руку своей и прижала ее к своему лицу. Возможно, еще не вся надежда была потеряна, потому что она все еще сохраняла немного ангельской силы. Всякий раз, когда она касалась мертвых или умирающих, их души раскрывались перед ней, как книга, и она могла видеть всю их жизнь в одно мгновение. С Коннором это умение сильно ослабло. Он не умер, но пока она прикасалась к нему, она все еще могла заглянуть в его душу.

И вот она была там, скрытая глубоко под его внешним щитом чести и терпения. Глубокая темная яма отчаяния и раскаяния. Это было болезненное место, слишком болезненное, чтобы сравнивать его с теми страданиями, которые она уже испытывала.

Она отпустила его.

– Мне очень жаль, что я не целитель.

– Да, –  хрипло ответил он. – Было бы хорошо, если бы ты вылечила сама себя.

– Я имела в виду тебя, – она коснулась его груди. – Ты несешь в себе темную боль.

– Нет, – он вскочил на ноги и отошел от нее, его лицо стало бледным и жестким. – Мы должны позаботиться о твоих ранах. Я должен...

Он замолчал, когда из кожаной сумки, которую он носил перед килтом, донесся звенящий звук.