Виктория Мальцева - Моногамия

Я не знала, что ему ответить. И мы оба боялись смотреть друг другу в глаза…

И вот мы вернулись с этой прогулки, оба под впечатлением от специфического разговора. Я попросила Алекса взвеситься, а сама направилась на кухню, чтобы готовить ему обед, и к своему удивлению обнаружила там … Ханну!

- Ты-то как раз мне и нужна, сказала она лукаво. На ловца и зверь бежит, кажется, так у вас говорят, - она смотрела на меня вызывающе, с ехидной улыбкой.

С чего это она заговорила по-русски?

- Ты не представляешь, как все мы благодарны тебе за Алекса! И ты, наверное, дико устала. Я думаю, мы больше не можем, не имеем права тебя задерживать, – изрекла она.

- Думаю, мне всё же стоит побыть ещё какое-то время. Считаю, будет правильным дождаться полного выздоровления.

- Я настаиваю. Он уже достаточно крепок, мы справимся и сами.

Я очистила овощи, поставила их на плиту. Мне нужно сделать из них пюре для Алекса. Я молчала, она тоже. Наконец, она взорвалась:

- Тебе давно пора убраться отсюда, я его жена и мне надоело терпеть тебя здесь!

- Терпеть меня?! – я рассмеялась нервно. – Да тебя здесь не было ни разу, ни здесь, ни в госпитале, нигде! Где ж ты меня терпела?

- Ну да ты святая, все об этом только и говорят. Чудесное исцеление Алекса, под названием Валерия. Ха-ха! Надеюсь, он хотя бы разок трахнул тебя? В награду, так сказать. Ну, в качестве оплаты за труды! Мы ведь с тобой знаем, КАК он это делает!

Она была омерзительна, эта Ханна. Злость и обида затмили мой разум, я подскочила к ней, мне хотелось затолкать в её чёрный рот половую тряпку, но я только прошипела:

- Убирайся вон!

- Боюсь убраться придётся тебе, ведь хозяйка здесь я, хотя ты, наверное, уже и забыла об этом, правда Алекс? - она посмотрела наверх, в сторону лестницы. Я обернулась тоже и увидела его там, он всё слышал, и это было ужасно. Мне стало жутко стыдно, за те слова, которые Ханна сказала, и за то, что смешала меня с дерьмом. Это было унизительно, и я всей душой надеялась, что он скажет или сделает что-нибудь, чтобы проучить её. Ведь он особенный, необыкновенно умный, он профессионально решает любые проблемы и конфликты…

Но Алекс сказал:

- Лера, я думаю, тебе действительно пора уже поехать домой.

Это был удар для меня в самое сердце, в самое средоточие моей души. Я словно скинула перед ним все доспехи, все заслоны, а он размахнулся и ударил меня с полной силой, безоружную, беззащитную, уязвимую, полностью открытую ему, и этот удар подкосил меня, он смёл, он сломал меня. Слёзы никогда с такой силой не душили меня, но они не видели их, этих слёз, ведь через минуту, меня уже не было в том доме на берегу, где не я была хозяйкой, где прошли мои дни, где остались мои силы, моё тепло и моя забота о нём. Я бежала со всех ног. Остановилась машина, и я без страха села в неё, она уносила меня прочь от всего этого ужаса и унижения. Через 27 часов я была уже в своём доме. Я уехала 4 сентября, вернулась 18 декабря. Почти два с половиной месяца меня не было. Я потратила огромную для нашей семьи сумму, особенно за обратный билет, который купила за час до вылета, но ни секунды не жалела тех денег. За это время я совершила Поступок. Мне казалось, я разворотила горы, чтобы добиться своего. Несмотря на обиду и боль, я не жалела.

Мужчина, способный на поступки, обречён быть любимым.

Коко Шанель

Мой муж Артём, никогда ещё не видел меня такой подавленной и уставшей, он испугался, и от этого страха переступил через свою обиду и спросил:

- Что случилось, он умер что ли?

- Нет,- сказала я устало и совершенно безжизненно.- Он «жив, здоров, и даже довольно упитан». Прям, как в кино… Артём, ты не представляешь, как я устала. Прошу, ни о чём не спрашивай меня сегодня, и в ближайшие дни, ладно? Я всё расскажу, только дай мне прийти в себя.

Мою душу после всей этой истории можно было сравнить с ветошью, с которой долго играли щенки – всё ещё целая, но до не узнаваемости изорванная в клочья и грязная. Но моя душа – живой организм, и я знаю, что она восстановится, залечится, залижет раны. В первый месяц было ещё очень тяжело: перед глазами всё время мелькали картины его болезни и слабости, смерти, которая дышала мне прямо в лицо, а я упорно не принимала, гнала её. Чего мне это стоило, не сдаваться, отдавать ему свои силы. О том унижении, которое стало мне наградой, я вообще думать не могла, и не думала, это было чревато. О тех вещах, которые могут разрушить, разломать мою психику, съесть мою душу, я не так давно научилась не думать вовсе, как будто это и не происходило со мной. Так надёжнее, так безопаснее для целостности моего «Я». Это мой способ защиты от всего плохого в жизни.

Спустя месяц стало полегче, жизнь входила в своё русло, я начала работать, вот только, когда читала дочери книжку на ночь, я лишь слышала свой голос издалека и совсем не понимала смысла прочитанного: в эти моменты мой мозг был занят обдумыванием и переосознанием всего произошедшего со мной.

Через три месяца я уже снова стала полноценным человеком. Конечно, ничто не было забыто, но события отдалились уже достаточно, чтобы не ранить, они затянулись вуалью времени и накрывались понемногу рисунком той жизни, которую я переживала теперь. Мне подумалось, что я по-настоящему счастлива тем, что у меня есть Артём, что он всё понимает и прощает, что он дома, он понятный, простой, надёжный. В нашем доме тепло и уютно, в нашем доме мир и покой.

Подъезжая к дому, я увидела её, эту машину. В сердце жутковато кольнуло, а это плохой знак, очень плохой, ничего хорошего не случается в моей жизни, если я чувствую этот укол. Он всегда предупреждает меня, готовит.

Mecca Kalani - Feel me

Я вышла из своей машины, оглядываясь на стоящую неподалёку. Ветер терзал мой шарф, набрасывая его и волосы мне прямо на глаза, мешая разглядеть её. Было уже около семи часов холодного мартовского вечера. Днём прошёл дождь, и сейчас только прояснилось, день показывал свои остатки: небо залито розовым светом, солнце скоро будет садиться, но его лучи, всё ещё достаточно яркие, тоже слепили меня. Я услышала, как открылась дверь, я не могла видеть, но знала, всё моё естество почувствовало ЕГО… Убрала с лица шарф и волосы, прищурилась, конечно, это был он: в чёрной кожаной куртке, с серьёзным, почти каменным лицом, стоял как всегда, прислонившись спиной к двери, ждал, что я подойду, как обычно. Но я не хотела подходить, я не хотела больше знать его. Достала дочку из детского кресла, и она побежала в дом, потом забрала пакеты с продуктами из багажника, спокойно и медленно, не глядя в его сторону, закрыла машину и направилась к своему дому.

Я не заметила, как он подошёл, я почувствовала его пальцы на своём запястье, они были тёплые, нежные, такие знакомые. Что-то снова кольнуло внутри меня, и я услышала, как Алекс сказал тихо:

- Не стоит идти туда…

Я повернулась к нему лицом, и теперь, наконец, могла его видеть. Да… За эти месяцы, он вернулся, и теперь полностью стал собой, но совершенно очевидно, ещё красивее. Болезнь оставила в его глазах отпечаток какой-то особой мудрости, взрослости, ещё большей проникновенности, каких-то ценных, недоступных нам, другим людям, знаний. Тех знаний, которые заставляют смотреть совершенно иначе на обычные вещи и видеть в них то, что скрыто от остальных… Он смотрел мне в глаза своим проникающим взглядом и молчал. Потом сказал:

- Я рассказал ему ...

Я почувствовала, как сердце оторвалось в моей груди, сорвалось вниз, ударилось о землю …

-Что рассказал? – прошептала я…

- Всё.

- Что всё? - мой голос пронзительный, словно нож мясника, разрезал воздух.

- Как мы были вместе два года, как мы встречались втайне от него, как ты любила меня, как ты была со мной. Я сказал ему, что забираю тебя навсегда.

Это было уже слишком. Я хочу быть умной женщиной и стараюсь читать умную литературу, например ту, которая учит, как контролировать эмоции, управлять гневом, сдерживаться вовремя, и я практикуюсь, постоянно практикуюсь, и у меня уже очень здорово выходит, и я прямо горжусь собой. Но не в этот раз, сегодня мне не нужно гордиться, я не хочу быть умной и сдержанной. Я размахиваюсь, и моя рука со всей тяжестью боли, страхов и переживаний, связанных с его болезнью, со всей ненавистью за унижение, со всем сожалением о моей, только что разрушенной семье, главное семье, моей любимой, моём тыле, моей тихой гавани, которая укрывала меня от всех бед, которая единственная радовала меня в последнее время … Со всей этой тяжестью моя рука оказывается на его лице. Честно говоря, я это сделала не нарочно. Так вышло.

Алекс согнулся, закрыв лицо рукой, когда убрал её, я увидела кровь. Она шла у него из носа и из губ, он пытался вытереть её, но её было не унять. После всего, что я видела, после того, КАКИМ я его видела, мне показалось, что это не кровь, а слезы Феникса...

Увидев алые пятна на его лице, даже не пятна, а кровавые реки, я почувствовала, что не могу дышать, меня будто кто-то схватил за горло мёртвой хваткой и душил. Теперь уже я закрыла своё лицо руками, мне показалось, что земля уходит у меня из под ног, и мне совершенно не на что опереться: семьи нет, Алекса после этого тоже не будет, он ненавидит насилие. Для него ничего хуже насилия нет, боюсь, он не простит мне этот удар.

У него все руки в крови, он пытается вытереть её с лица, но её так много, что она капает на песок с его запястий и никак не останавливается. Я протягиваю ему свой шарф, а он вдруг, глядя мне прямо в глаза, спрашивает:

- За что? За эти три месяца или за твою семью?

Не я, но мой голос отвечает ему: