И вот я наблюдаю за тем, какой он с друзьями, расслабленный, мягкий, остроумный, местами весёлый, он легко парирует шутки, адресованные ему, шутит сам, но в его юморе есть особый шарм: он не ранит никого, он смешит, но не причиняет боли, и я впервые открываю в нём доброту, искреннюю доброжелательность к людям, я вижу его цельность как личности, и это открытие очаровывает меня, разогревает мой интерес к нему, я хочу большего, хочу увидеть, узнать его целиком…

Moby - Wait for me

В словесной шутливо-саркастической перебранке на тему изящных способов самопреображения повисает вопрос, адресованный лично мне, и на этот раз мне больше не спрятаться в молчаливом созерцании:

- Валерия, а вот ты знаешь, что означает татуировка Алекса под грудью? Никто не знает, это тайна из тайн, которую он не раскрывает никому, но что-то мне подсказывает, тебе он открыл её, ведь так?

- Нет, мне он тоже ничего не говорил. Но я ничего и не спрашивала, итак не трудно догадаться, что там.

Алекс смотрит на меня с выражением, которое я не могу понять, такое бывает редко, чаще я вижу в его взглядах и его настроение, и его чувства, и иногда, мне кажется даже, я читаю его мысли…

- И что же там, не томи! – Кристен начинает ёрзать от нетерпения, а меня мучает мысль, откуда она знает, что именно у Алекса есть на теле…

Все шесть пар глаз устремлены на меня, но я не могу выдавать чужие тайны:

-Если Алекс никому не рассказывает об этом, значит, там зашифровано что-то очень важное для него. И вполне разумно, что он не хочет, ни с кем делиться этим. Зачем же мне лезть со своими догадками?

Кристен тут же в игривой манере обращается к Алексу, повиснув у него на шее:

-Алекс, пусть она расскажет! Скажи ей, не будь таким занудой.

А он сидит напротив меня и смотрит на огонь, размышляя о чём-то. Потом резко поднимает глаза и говорит почти непринуждённо:

- Это всего лишь её догадки, пусть рассказывает, - улыбается он.

- Уверен? – спрашиваю я.

- Конечно.

- Ничего сложного в этом рисунке нет: ни для кого не секрет, что дерево – символ корней человека, олицетворение семьи во всех её проявлениях: плодовитости, наследственности, родства, отеческих чувств и сыновних, одним словом это любовь, та, которая бывает только в семье. Случайностям тут не место. В кроне этого дерева зашифрованы инициалы, и нетрудно догадаться чьи. Некоторые из них нарисованы блёклой синей, почти серой краской – скорее всего, это ушедшие близкие, другие яркие, цветные – это живые люди. Например, там есть ярко зелёная буква М, это явно Мария, - зелёный символизирует близость родства. Там есть и другие зелёные буквы поменьше, скорее всего, это дети Марии. Ещё там есть алая V, соединённая и сплетённая с такой же алой А, и я бы рискнула предположить, что это инициалы моего имени и имени самого Алекса, но это исключено, так как, когда мы познакомились, они уже были там, ну или я плохо помню. Как то так.

На мгновение над нашим уютным песочным костром виснет тягучая тишина, а глаза Алекса смотрят на меня со страхом и удивлением одновременно, и по этому взгляду я понимаю, что разгадала его татуировку правильно. Спустя мгновения Анна спрашивает:

- Алекс, это правда? Для тебя так важна семья?

Он отводит свой взгляд от меня, смотрит на огонь и говорит тихо:

- Да.

- Но ты никогда не говорил об этом, - на этот раз удивлён уже Марк.

- А нужно?

- Обычно люди говорят о том, что важно для них, о том, что их по-настоящему заботит, это невозможно скрыть. Но только не ты, ведь так? – Кристен убирает, наконец, руки с его шеи, почувствовав, очевидно, свою неуместность, она заглядывает ему в глаза, и я вижу, я понимаю, кольцо на моём пальце не означает для неё ничего, и впервые осознаю всю масштабность планеты под названием «Алекс и женщины», где брак вероятно воспринимается с таким же весом, как одинокий возглас на переполненном стадионе… Я внезапно понимаю, что у меня нет никакой защиты от них, нет верности и преданности в его поведении, нет нежности, нет радости от обладания друг другом, и задаюсь вопросом, зачем вообще он заключил этот брак со мной, зачем притащил меня в свою жизнь? Что это, благодарность за то, что я одна была рядом, когда ему было плохо? Или месть за разбитое годы назад сердце?

Глава 11

Вскоре, после нашего приезда, моих детей сразил американский грипп. Они, американцы, ласково величают его «flu» , и этот флю играет в жестокие игры с новобранцами, нешуточно приближая их к грани, где близость трагичности неожиданно обжигает вас своим ледяным холодом, переполняя страхом и отчаянием. Я испугалась тогда очень сильно, больше всего за сына, больного астмой, но, к моему удивлению, основной удар пришёлся на дочь: лихорадочный лающий кашель, называемый ларингитом или крупом у нас, бывшем СССР, накрыл нас своей пугающей упорностью ближе к трём часам ночи. Раздавленная страхом и переживаниями в новой для меня стране, где я ничего не знала о медицине, я была поражена не тяжестью американской болезни, относимой к группе ОРЗ, а тем, как вёл себя Алекс: он принёс Соню мне, задыхающуюся от кашля и отёкшей гортани, спросил спокойно, без паники, но с сильным беспокойством, что делать ему, затем послушно выполнил всё: быстро укутал её и вынес на террасу, что обязательно при приступах ларингита, ведь там ей будет легче дышать.

Когда я вышла к ним, с горячим молоком, что также должно было помочь нам, застала неимоверно трогательную, пробирающую до изнеможения душу картину: Алекс качал Соню на руках, склонившись над ней и целуя с такой всепоглощающей нежностью, что у меня защемило в сердце. Он что-то пел ей тихим, ласковым голосом, таким, какой может быть только у человека близкого, родного, того, который никогда не бросит в беде, не спасует, не предаст, всегда поможет. Его широкие плечи и его сильные руки стали колыбелью для неё, эта невыразимая трансформация всегда манящей сексуальности в надёжное, крепкое и такое нежное убежище для моего ребёнка была настолько умиротворяющей, полной любви и искреннего желания отдать свои силы крохотному телу маленькой девочки, совершенно чужой ему, но так нуждающейся сейчас в его силе, его помощи.

Эта картина перевернула моё сознание, я увидела Алекса в совершенно новом свете, он вновь покорял меня, сам того не желая, ведь в то время он был очень далёк от стремления делать что-либо в угоду мне, слишком далёк…

И Соне полегчало, я впервые видела, чтобы это случилось так быстро, ведь, как правило, ночной приступ ларингита длится не менее двух часов, на этот раз на всё ушло не более 30 минут. Я попыталась забрать спящую дочь, чтобы дать ему возможность отдохнуть, ведь всего через два часа будильник из смартфона жалобным стоном призовёт Алекса на пробежку, начнётся его день, неизменно тяжёлый, как всегда перегруженный событиями, проблемами, неординарными ситуациями, требующими его внимания, и людьми сложными, требовательными, неумелыми, ошибающимися. Я знаю, насколько важен для него отдых, ведь сам он совсем недавно перенёс страшное, едва не убившее его, но Алекс жестом показывает мне, что не нужно беспокоиться, он будет с Соней так долго, как потребуется ей. Я долго сижу на большом мягком диване напротив и наблюдаю за тем, как он держит её, как поправляет одеяло, как иногда целует её в лоб с любовью, и незаметно для себя самой засыпаю. Проснувшись, обнаруживаю себя, укрытую пледом, а Соню, мирно посапывающую рядом, целую, невредимую, и, кажется, уже практически здоровую.

tycho-a-walk

Через неделю спускаюсь поздним субботним утром на кухню с одной лишь только мыслью - сварить себе кофе. Алекс, вальяжно раскинувшись у стеклянной стены, с блаженным лицом и невиданной скоростью печатает сообщения в MCN на своём ноутбуке.

-Привет, - бросаю почти небрежно.

- Привет, - в его голосе почти мягкость.

Я молча занимаюсь свои утренним напитком и чувствую, как когда-то очень много лет назад в Кишинёве, спиной его взгляд. Поворачиваюсь, он тут же спрашивает:

- Сегодня обещали тёплый солнечный день, полный штиль – прекрасная погода для морских прогулок. Не хочешь на яхте прокатиться?

-С детьми или без?

-В этот раз лучше без. С детьми можно спланировать отдельно такой же укэнд.

-Почему бы и нет, - а у самой аж сердце подпрыгнуло, ну наконец, думаю, решился. Хочет остаться наедине, ему так проще сделать шаг. Мы такое уже проходили. Давно.

-Отлично, - слышу по голосу, улыбается.

Определённо грядут перемены. Может аннулировать билеты? Всё равно большую часть денег сдерут в качестве неустойки, так что нет никакой разницы.

- Тогда через час будь готова, пожалуйста, – его тон непривычно дружелюбен, и я, кажется, даже оторвала ноги от земли, воспарив в блаженно-радужном ожидании. Только виду не подала.

Через час я, совершенно готовая, в джинсах, майке и толстовке, потому что ещё не так уж и тепло в апреле, спускаюсь на кухню и вижу Алекса – на нём сине-серебристый шикарнейший модный пиджак, джинсы и майка с навороченным принтом. Он похож на денди, и не скажешь, что несколько месяцев назад на ладан дышал. Спрашиваю:

-Чего ты так вырядился для морской прогулки?

- Ну, обычно на такие мероприятия именно так и облачаются, - а сам смотрит на мои старые джинсы и батник с недоумением.

Я, не осознав до конца ситуации, но смело предположив, что Алекс намеревается извиниться за своё поведение и торжественно попросить моей руки, пусть поздно, но лучше так, направляюсь к двери, ведущей в сторону гаражей, а он с недоумением спрашивает:

- Ты куда?

- Как куда, в машину!

-А, нет! Тут близко, пешком дойдём по берегу.

И только в этот момент до меня доходит, что огромная яхта в марине неподалёку принадлежит ему. Выйдя из дома вслед за Алексом, обнаруживаю, что от дома до марины ведёт красивая, ухоженная дорожка с подсветкой. У самой марины стоянка для авто, почему-то заполненная почти вся дорогущими атрибутами элитной жизни, и даже двумя лимузинами. И только волны громкой электронной музыки, доносящиеся с громадины на приколе, открывают мне глаза на то, что на яхте вечеринка, очередная чёртова вечеринка! Разочарование – это не то слово, которое способно пролить свет на весь поток отрицательных эмоций, переполнивших моё существо!