Место действительно завораживало своей красотой, но красота эта была грустной, тоскливой, почти больной, депрессивной.

Прямо над берегом на краю обрыва вздымались ввысь необычно густые вековые сосны, высоченные, с толстыми, искривлёнными ветрами и суровостью жизни стволами, такой мощи и такой породы деревья я видела только здесь, в штате Вашингтон. Океан словно выел часть леса, разбросав серые мёртвые стволы погубленных им деревьев по широченной линии океанского прибоя. Небо, казалось, соперничало в своей серости с темнотой простиравшегося под ним буйного океана, бурлящего гигантскими волнами, растекавшимися огромными живыми потоками по мокрому, почти зеркальному, совершенно светлому песку, разрываемому местами каменными волунами, скалами. Да, это место определённо было необыкновенно красивым, даже сказочным, нереальным, устрашающим и покоряющим одновременно. Глаза впитывали чарующие красоты, а сердце стонало от внезапно нахлынувшей тоски осознания мелочности нашей жизни, её переживаний, да и ничтожности самого факта нашего существования в сравнении с грандиозностью жестокого океана, скалистых обрывов, покрытых древними деревьями, бесконечно глубокого неба… Этот необыкновенный пейзаж заставлял мысли двигаться в совершенно ином, непривычном направлении – думать о смысле, о сущности, об идейности всего.

Алекс смотрел на меня искоса, и в глазах его была и любовь одновременно, и какая-то отчуждённость. Несмотря на то, что теперь мы были женаты, на перемирие, на более, чем частый, неудержимый, а порой даже и дикий секс, между нами не было близости. Мы не говорили, мы молчали. Молча жили, молча растворялись друг в друге по ночам, молча пересекались иногда в доме или на террасе. Я боялась его, это был не тот человек, которого я когда-то знала: с открытым взглядом, сердцем, жизнерадостный, весёлый, несущий добро и умиротворение своей лаской, нежностью, своими словами. Тогда я не ценила всего этого, не замечала, не понимала. Мне вдруг вспомнились его глаза, когда он, усыпанный сверкающими на смуглой коже каплями, набирался сил на бронзовом песке в Испании, после долгого и выматывающего купания с моим сыном в лазурном море… Те глаза были самыми счастливыми в мире, переполненными радостью и нежностью, они дарили мне любовь, и та любовь была необыкновенной, чистой, красивой, преданной.

Я отвернулась: боль щипала мои глаза, и я силилась собраться и не расплакаться. Всё просто: тех глаз я не увижу уже никогда в своей жизни, не познаю больше той волшебной любви, которую он дарил мне бескорыстно, не требуя взамен ничего, кроме того только, чтобы я была рядом с ним… Как он жаждал этого тогда, как просил меня, а я была слепа, глуха и непробиваема для тех просьб. Я стремилась защитить себя и свою семью, и только теперь мне постепенно становилось ясно, как сильно, как жестоко я ошибалась…

Алекс был другим, он был сломлен где-то глубоко внутри, и даже получив то, чего так страстно, всей душой желал, пусть даже и поздно, он не мог вернуться. Когда-то он просил приблизиться к нему, заглянуть ему в душу, теперь же, меня, свою жену, он не пускал в эту сферу близости и доверия, отгородившись молчанием и больным взглядом. Неужели это я причинила ему такую боль?

Безумный ветер своей свирепостью будто пытался напугать нас, срывая капюшон и вырывая волосы, раздувая наши куртки, как паруса. Он усиливался, долго мы не выдержали этой прогулки, и скрылись в своём номере, где могли наблюдать всё тот же пейзаж сквозь стеклянную стену гостиной.

Phaeleh-breathe-in-air-feat.-soundmouse

Я смотрю в окно, размером со стену, у моих ног серый, тоскливый, необъятный и устрашающий своей депрессивностью океан, он словно отражает наши души, и то, что терзает их и то, самое главное, что живёт в них обездоленно, а это наша любовь, которой мы оба боимся, которой не доверяем, которая сделала нас рабами друг друга, и теперь мы оба, да, именно оба уже заложники боли. Мы оба знаем, что должны бежать от неё, но куда? И как не растерять друг друга? Схватиться за руки? Конечно! И мы сейчас сделаем это в постели…

Мы так далеки, так бесконечно, так непреодолимо, так болезненно … Но сейчас, через несколько мгновений соединятся наши тела, и это единственное, что есть у нас сегодня, одинокое место, где мы принадлежим друг другу по-настоящему.

Я всё ещё смотрю в окно и считаю мгновения … мгновения до его поцелуя в мой затылок, откуда по всему моему телу разольётся волна желания, ведь я знаю, я чувствую, что он начнёт именно оттуда, потому что он знает меня, знает как готовить моё тело для себя. Ему нужно это, как воздух, как солнечный свет, как глоток воды, он не станет есть сутками, но без секса он не может, и сейчас ему нужно только моё тело, но он хочет войти в него мягко, влажно, желанно, поэтому сейчас он делает всё то, что делает…

Я смотрю в окно и чувствую дыхание, оно горячее, тягучее, довлеющее над всем остальным, оно томно опаляет мой затылок. Вот он, поцелуй в волосы, самый первый, робкий, нежный, намекающий на едва сдерживаемое желание…

Я чувствую, как его пальцы медленно, едва ощутимо заплетают мои волосы в косу, и кладут её мне на плечо – доступ открыт… Затылок, моё самое чуткое к его ласкам место, обжигает долгий выдох, затем кожей я чувствую губы, язык, лёгкий, игривый укус, от которого в моём женственном и сексуальном теле, помнящем очень многое, очень трепетное, невыносимо чувственное, начинается дрожь, но эта дрожь не от холода, ох, если б только холод мог дарить такое …

И вот они, эти руки, тёплые, сильные, такие желанные, сколько всего они сделают со мной, когда сдерут или медленно и неспешно снимут мою одежду, но это потом, а сейчас они заключают меня в объятия, и я чувствую себя в безопасности, наконец. Вот чего я хочу больше всего! Вот что мне нужно: его руки, его объятия, он один на всей Земле может подарить мне самое главное, то, чего все ищут с самого детства – защищённость… За эту роскошь я заплачу ему всем, что есть у меня, я отдам ему самое ценное – свою душу, своё сердце, но сейчас, я знаю, ему нужно только моё тело…

Его губы дарят мне поцелуи, нежные, нежнейшие, невесомые прикосновения красивых губ к моей шее, я выворачиваюсь ему навстречу, я спешу откликнуться, но это неосознанно, сейчас говорит моё тело, не я, ведь я беспомощна, как и он, только наши тела пока говорят, и делают это талантливо… Мы полностью доверяем им и идём за ними следом, потому что знаем, они приведут нас туда, где мы сможем, наконец, услышать друг друга, сможем любить и доверять, туда, где начнут общаться наши души и наши сердца.

Алекс ещё не начал раздевать меня, а я уже готова растечься по полу плавленым сахаром, он всё ещё терзает мою шею, то целует её, то лижет языком, то слегка прихватывает зубами – такого он ещё не делал ни разу, и ощущения от его ласк потрясающие …

Я слышу свой собственный стон, прихожу в себя, открываю глаза и вижу всё тот же океан и серое небо, ветер порывами гнёт могучие ветви сосен. На мне уже нет одежды, Господи, когда он снял её? Но мне не холодно, вокруг меня его руки, но сам он одет, значит, я должна раздеть его…

Разумно разворачиваюсь и вижу довольные, чёрные из-за расширившихся зрачков глаза – Алекс в предвкушении, знаю, что ждал этого давно, и сейчас в нетерпении…

Я приподнимаю его тонкий джемпер, пахнущий изысканной туалетной водой, стягиваю и прижимаюсь к груди: она горячая, и даже немного влажная, в его теле уже запущены все сексуальные процессы, все реакции.

Традиционно кладу ладонь на дерево с инициалами, это мой устоявшийся с давних времён жест, словно я идентифицирую свою личность на доступ к этому телу…

Я тянусь носом к его шее, она пряная, смуглая, затем медленно, едва касаясь губами, спускаюсь к груди, туда где волшебные вихри очень коротких и упрямых волос покрывают его кожу. Я люблю, я обожаю его грудь, она непросто сексуальна, она сводит с ума: эти волосы его, не редкие и не густые, а как раз такие, которые делают его невыносимо влекущим, покрывают почти всю кожу его широкой груди. Но они так коротки, и так упорядоченно растут, прижавшись к коже, что напоминают морозный узор на стекле: от рук и подмышек стремятся к середине, чтобы встретиться двумя вихрями и вновь разойтись над животом, у ложбинки у основания шеи… Эту грудь безумно хочется целовать, ласкать языком, вдыхать терпкий мужской запах, а потом найти его губы, утонуть в ощущении мягкости, теплоты, нежности, ощутить его язык на своих губах, впустить его дальше и забыться в возбуждении, которое непременно нагрянет сразу же…

Но мои руки знают своё дело: расстёгивают роскошный кожаный ремень, медленно одну за другой металлические пуговицы на ширинке… Мои пальцы касаются нежнейшей кожи на смуглом животе, нарушают порядок таких же коротких волос, как и на груди, но здесь они согнаны в гордую стаю, одурманивающую женское естество, парализующую женскую волю, потрясающую сознание, покоряющую сердца на веки… Я помню свой первый раз, то мгновение, когда мои глаза впервые послали в мой мозг эту картинку… Кажется именно тогда я и перестала принадлежать самой себе… Не знаю, чем это место так сводит меня с ума, но глаза и сейчас невольно стремятся туда, поэтому я разрываю поцелуй, оставляя сладкие мужские губы в одиночестве, а карие, переполненные желания глаза в разочаровании, но я не могу иначе – мне нужно увидеть его, этот смуглый живот, и эту дорожку чёрных волос, спускающуюся ниже, туда, где будут другие ароматные вихри… О, какой там запах …

Мои пальцы распахивают, стягивают джинсы, освобождая всё то, что нам обоим не терпится освободить, едва я успеваю отшвырнуть их в дальний угол, не заботясь о том, что стоят они дороже всего моего кишинёвского гардероба, как мои любимые, самые сильные во всём мужском племени руки уже отрывают меня от пола, и несут в спальню…

phaeleh-afterglow-feat-soundmouse

Утро воскресенья началось для нас в одиннадцать дня. Вернее, в это время оно началось для Алекса, а я проснулась раньше и, стараясь не шуметь, долго читала электронную книжку в смартфоне, подаренном Алексом весте с планшетом и ноутбуком сразу же после вечеринки на яхте. После той же вечеринки в моём шкафу появились тонны дорогой одежды, моего размера, но не совсем моего стиля: если в моём гардеробе преобладали брюки и джинсы, то здесь в основном были платья и юбки. Я знаю, что не Алекс занимался этим, он всего лишь сделал звонок своему личному стилисту. Похоже, только после вечеринки на яхте Алексу дошло, что мне не в чем ходить, я не могу звонить и выходить в интернет, так как у меня ничего нет, всё ж осталось дома, как он приказал. Совершенно определённо Марк прав, то, что очевидно мне, совершенно необязательно понятно Алексу, мы мыслим и видим по-разному, и он, вероятнее всего, обижает меня не со зла, а по недосмотру, он ошибается, но сам же и боится этих ошибок. Он дал мне карточки, чтобы я могла решать все бытовые вопросы, чтобы я могла купить всё, что мне нужно, и мысленно снял вопрос моих нужд и больше к нему не возвращался, ведь его голове было о чём думать итак с лихвой. Но я те карточки ему вернула, ни разу не воспользовавшись, свои запасы денег у меня были, но я хранила их на случай экстренной необходимости – как ни крути, я в чужой стране и в чужом доме. Как только я прямо сказала ему о том, что у меня нет ни телефона, ни прочих гаджетов, как они сразу же появились. Отсутствие платья «для прогулок на яхте» натолкнуло его на мысль о необходимости позвонить стилисту. Всё предельно просто и ясно: чтобы решить проблему нужно чётко поставить её.