Виктория Мальцева - Моногамия

А потом случилось нечто невообразимое – первое кормление. Невообразимое не для меня, для Алекса. Когда он увидел, как я прикладываю новорожденную дочь к груди, он буквально обомлел …

- Что ты делаешь?

-Собираюсь накормить ребёнка.

- Я думал, сейчас это делают только при помощи бутылок!

- Ты заблуждался. Из бутылок едят те дети, у чьих матерей нет молока.

- А у тебя есть?

-Конечно. И предостаточно.

В его глазах искреннее удивление и недоверие, он до последнего не верил, что это возможно, но когда увидел, как Лурдес, родившаяся совершено здоровой, крупной и оттого голодной, жадно сосёт, издавая сладкие чмокающие звуки, его лицо преобразилось … Такого выражения я не видела у него ни разу, казалось он совершил неожиданно для себя невероятное открытие: женская грудь предназначена вовсе не для мужских услад, а для вскармливания их чад … И тогда только его глаза загорелись, он приблизился максимально, буквально засунув своё лицо между моим и мордашкой Лурдес и смотрел, смотрел долго и не отрываясь. Когда он поднял, наконец, свои глаза на меня, я увидела в них сияющую очарованность …

- Это самое красивое, что мне довелось видеть в жизни! – прошептал он, буквально захлёбываясь от эмоций и переполнявшего его счастья.

С этого момента у него появилось ОСОБОЕ отношение к моей груди, он смотрел на неё иначе, с особым трепетом, он иначе ласкал её, когда мы занимались любовью, с особенной нежностью, хотя её и до этого было хоть отбавляй. У меня было уже чувство, что я ношу нечто, приравненное к церковному алтарю. Ни одно кормление Лурдес не обходилось без папочки, если он был дома, конечно. Ему не надоело наблюдать за этим до самого конца, пока Лурдес не исполнился год, и я не отлучила её от груди, чему мой муж очень противился, доказывая, что кормление до двух лет рекомендовано ВОЗ, и что я лишаю Лурдес многих и многих преимуществ… Но, все мои дети едят меня только до года и точка. Лурдес не исключение.

Жизнь шла своим чередом, неумолимо катила и катила свое колесо. Мы проживали наши будни родителей, в чьём гнезде появился новорожденный. Было нелегко, дочь родилась плаксивой, плохо спала, не покидала наших рук. Алекс ночи напролёт убаюкивал её на крытой террасе, а утром, почти не поспав, уезжал в свой офис. Днём я сменяла его, и у меня в отличие от него, была няня, которая подменяла меня. Спустя шесть месяцев наступило долгожданное облегчение, и я злорадно спросила у мужа:

-Ну как, вкусил ты от этого пирога счастья под названием «Дети»?

- Вкусил, но не наелся! - ответил он как всегда со своей лучезарной улыбкой.

Хитрец, подумала я. Мне очень хотелось строго отрезать, что я больше не хочу детей, хватит с меня и нет больше моих сил, но подумала, что, пожалуй, надо быть поумнее.

Потом Лурдес заболела, мы умудрились летом простудить её, и я впервые увидела, как Алекс сходит с ума не по мне. Я всерьёз больше за него переживала, объясняя, что это обязательная партия любой детское оперы, и что таких будет ещё огого сколько, и что так переживать не стоит, что всё обойдётся, дети болеют и выздоравливают в основном… ну почти всегда. Алекс сказал:

-Я не знал, что это так больно!

Я вспомнила про онкобольных детей, о которых Мария рассказывала мне, и подумала, что он всё-таки знал. Я точно решила тогда больше не рожать ему.

У меня есть двоюродная сестра Николь, личность по всем параметрам незаурядная, но не слившаяся со мной в экстазе взаимопонимания и притяжения. В детстве мы много времени проводили вместе, потому что Николь с Генрихом отцовский брат Михаил каждый год привозил в солнечную Молдавию греть детские косточки после лютых Новосибирских морозов и сумасшедших ветров. Генрих старше меня на год, Николь младше на четыре года. С самого начала отношения с ними у меня не задались: Генрих был абсолютным и полным придурком, доставая меня своей просьбой показать … то самое место, пока однажды я не пообещала ему, что покажу, но только после него. Он согласился, а я дёрнула его за то самое место со всей дури и убежала с громким смехом. Потом долго мыла руки и гордилась собой. С того момента у нас с двоюродным братцем началась открытая конфронтация: мы ссорились, подначивали друг друга и оскорбляли, дрались каждый день, из-за чего мать Генриха и Николь, которая отдыхала «на юге» в деревне Одесской области вместе со своими детьми, буквально сживала меня со свету. Если бы не бабушка, она бы, наверное, съела меня совсем. Моей старшей сестре Кире повезло больше – она влюбилась в мальчика и встречалась с ним, из-за чего наши родители, относившиеся с уважением к первому чувству старшей дочери, позволяли ей проводить лето в Кишинёве, а меня безжалостно отправляли «на воздух и фрукты». В общем, каждое лето я проживала в осином гнезде. Выживала, как могла. Закалила характер и нарастила мышечную массу настолько, что смогла однажды даже дать отпор Генриху, который попытался изнасиловать меня в 15 лет, но вместо сомнительного удовольствия получил яростный удар в пах, да такой, что у него даже в глазах потемнело. С того момента он перестал трогать меня вообще, сосредоточившись на деревенских девчонках, а потом как-то годы спустя, будучи уже взрослым и женатым, на свадьбе Киры он извинился «за тот случай» и признался, что даже был влюблён.

Так вот при всём этом, я с полнейшей уверенностью могу сказать, что Николь хуже своего братца раз в десять. Она ничего не делала напролом, но всегда добивалась своего вероломно манипулируя взрослыми и доводя меня этим до бешенства. С ней тоже мы были в контрах, но на уровне гораздо более изощрённом, чем с Генрихом, и я всегда проигрывала, даже несмотря на то, что была старше на целых четыре года…

Я и сейчас не перестаю удивляться тому, сколько женской хитрости и мудрости было заложено в маленькой белобрысой головке Николь. Она всегда получала то, что хотела: её природная способность добиваться своего любой ценой, помноженная на талантливо выращенный в ней родителями эгоизм «младшей сестрёнки», давала, порой, сногсшибательные результаты. Выучившись в Новосибирске на актрису, Николь стала звездой местного пошиба, оказалась женой сибирского миллиардера, державшего разнообразный крупный бизнес во всём регионе, купалась в деньгах, как вареник масле и тешила гордость честолюбивых родителей. Но Николь имеет характер. Ей не нужен мужчина с деньгами, ей нужен любимый мужчина с деньгами. Поэтому она, не долго думая, покинула своего миллиардера, отнюдь не престарелого, а достаточно импозантного, спортивного и подтянутого мужчину старше её на 20 лет и имевшего до Николь семью с тремя сыновьями. Ушла она не с пустыми руками, а с огромной квартирой и миллионами, о количестве коих меня в известность не ставили.

Ну и, как водится, будучи женой миллиардера, Николь обо мне и не вспоминала, детство осталось в прошлом, а во взрослой жизни общаться у нас не было ни времени, ни желания, ни поводов. Так было до тех пор, пока женой миллиардера не стала я. А я стала женой красивого миллиардера, страстного, молодого, сексуального, сверкавшего тёмными глазами и зовущей сексуальной улыбкой со страниц таблоидов, переводы коих можно было найти и в киосках Новосибирска. Кроме того, её миллиардер был в рублях, а мой миллиардер - в долларах…

Поэтому, обнаружив давно забытую двоюродную сестру на фото в рубрике «Светские сплетни», Николь вначале не поверила своим глазам, а затем, подумав, запустила поиск в интернете, где и нарыла ещё десятки подобных фотографий: на них мы с Алексом просто стоим держась за руки, целуемся, загораем на яхте в обнимку, сидим, прижавшись друг к другу в мягком диване на элитной вечеринке и так далее и тому подобное.

Сестра позвонила мне в три часа ночи, по причине разницы во времени - забота о комфорте других людей никогда не входила в число её добродетелей. Сестра не спросила разрешения приехать в гости, сестра поставила в известность о том, когда её следует встретить в аэропорту.

Встречать Николь отправился Стэнтон, личный воитель Алекса, который вместо номинальной своей обязанности водителя выполнял у нас в основном работу мальчика на побегушках, потому что Алекс любил и водил сам. Держал он Стэнтона исключительно на случай тех вечеринок не у нас дома, где Алексу необходимо будет пить спиртное, чего он практически никогда не делал, а Стэнтон практически никогда не работал.

Приезд сестры Николь был тем самым днём, когда Стэнтону пришлось поработать. Доставив сестру в целости и невредимости, он сообщил мне, что если бы женой босса была «эта девица», он уволился бы в первый же день.

Николь оказалась красивой, очень: у неё огромные синие глаза, маленький нос, вздёрнутые к верху изящные брови, светлые, слегка пепельные необыкновенного оттенка волосы, длинные и всегда аккуратно уложенные, идеальная фигура и шикарная, полная грудь. Не грудь, а мечта. И глаза у неё просто сказочные. Небесные.

У меня сразу же испортилось настроение - это не сестра двоюродная приехала погостить, это Господь Бог послал мне очередное испытание.

Николь разыгрывала из себя ангела: навезла подарков мне и детям, но больше всего, почему-то для Алекса, один из которых, шарф, она связала собственными руками, в чём я не уверена, отнюдь. Николь была милой, без стеснения обнимала и целовала меня (человека, которого не видела лет эдак десять), признавалась в любви и сожалениях о том, что мы не ладили в детстве, а зря, ведь жизнь злая штука, кроме как близким, родным людям доверять больше никому нельзя…

Когда вечером Алекс появился дома, у Николь был шок. Увидев его, снимающего обувь в холле, (так как Лурдес начала ползать, мы решили по мещански разуваться и ходить по дому без обуви), красивого, современного, делового и молодого, что для неё было едва ли не основным достоинством миллиардера, Николь застыла в немом оцепенении… В ту же секунду я поняла, что меня ждут неприятности. Судя по взгляду Алекса, неохотно приобнявшего бросившуюся ему на встречу родственницу, он тоже это понял. А Николь тут же сообщила: