– Послушай, может быть, лучше все сказать как есть. Именно сейчас. Именно в этот момент. Семь бед – один ответ. Хотя я считаю, что и бед-то нет. Так, досадное недоразумение. Тетя Адель не специально же. И скорее всего, в ответ на что-то. Только мы не знаем, на что…

Здесь Тата слукавила. Она понимала, почему так повела себя тетя. Потому что Таисия Николаевна позволила себе обидеть племянницу. Но так не хотелось сейчас опять превратить разговор в пререкания. Тата хотела понять истинную причину поведения Рябцева и воспользоваться этим разговором, чтобы выяснить, что же он думает об их отношениях. Слова тетки не шли из головы. «У мужчины всегда есть планы. Если в этих планах нет тебя – меняй мужчину!» – это высказывание Адель позволила себе во время одного спора.

– Понимаешь, рано или поздно нам придется разговаривать с твоей мамой. Если, конечно, мы не поссорились. Лучше это сделать сейчас. Она же должна понять тебя.

И опять наступила тишина. Рябцев молчал. Тата ждала, пока они выезжали в веренице машин на МКАД, потом толкались в пробке на съезде, потом пытались пересечь один из перекрестков. «Если он не заговорит до следующего светофора, значит, все кончено. И я дура, что завела эту беседу», – подумала Тата, но в этот момент Рябцев произнес:

– Все нормально. Только маме нельзя сейчас нервничать. Поэтому все объяснения с ней – неуместны.

– Я тебя поняла, – кивнула Тата, и остаток пути они проделали в полном молчании.


Счастье – понятие трудно формулируемое. Сколько всего взаимоисключающего присутствует в этом человеческом ощущении. И для каждого человека счастье – это свой подарочный набор. Философы, народ дотошный, стремящийся все разложить по полочкам или пометить галочкой, до сих пор спорят о том, что же нужно человеку, чтобы называться счастливым. Их споры обычным людям не слышны. Обычные люди больше доверяют своим ощущениям, не заботясь об их классификации.

Разговор немного успокоил Тату. Рябцев почти никогда не врал и не любил уходить от ответа. И ситуацию с Таисией Николаевной она понимала, может быть, даже лучше, чем сам Гена. И, несмотря на краткость (то, что так не любят женщины в объяснениях), ответ Рябцева почти успокоил Тату. Да, мама – это очень важно. Да, не стоит напрягать ситуацию. Она почти согласилась с Рябцевым. И была уже готова отдаться тому замечательному легкому чувству, которое испытывала еще совсем недавно. И все же «что-то» не давало почувствовать себя счастливой. Может быть, сожаление о размолвке или страх перед будущим.


Спустя неделю Рябцев разбудил Тату звонком.

– Да, – прошептала она сонно.

– Знаешь, я бы хотел тебе кое-что сказать, – начал официальным тоном Геннадий Петрович.

– Что? – Сон разом слетел, и гулко забилось сердце. «Сейчас он скажет, что бросает меня. Что мы должны расстаться. Что мама…» – завертелось в голове Таты.

– Выходи за меня замуж.

– Замуж? – переспросила Тата.

– Замуж. Я делаю тебе предложение.

– А как же мама? – выпалила Белозерова.

– Она не согласна. Но ведь главное, что согласна ты.

– Да, это главное, – ответила Тата.

Она швырнула подушку в сторону, задрыгала ногами и громко рассмеялась:

– О-го-го! Я выхожу замуж!

– Тата, Тата, – закричал в трубку Рябцев. – Что с тобой?! Я не понял ни слова!

В этот день Тата опоздала на работу – так тщательно она одевалась и причесывалась. Результат превзошел ожидания – когда она вошла в отдел, повисло молчание, и только через мгновение кто-то шумно выдохнул. Тата довольно улыбнулась. Ее рыжие волосы были уложены в объемный «хвост», челку она зачесала наверх, открыв лоб и подчеркнув таким образом глаза. Сегодня Тата не только накрасила ресницы, но и наложила тени. Густые, коричневые, они придали взгляду глубину. Платье, прямое, без каких-либо украшательств, было цвета темного меда. И весь образ ее был осенний, теплый и вместе с тем очень элегантный.

– Что это за преображение?! – Елена Федоровна с подозрением посмотрела на Тату. Роман между Белозеровой и Рябцевым не только уже перестал быть тайной, но и превратился в скучную тему. Кости перемыли, даже ставки сделали, когда Геннадий Петрович бросит «соблазненную» подчиненную. Время шло, но ничего не случалось. Ни плохого, ни хорошего. Только по-прежнему эти двое приезжали вместе, уезжали вместе и вместе ходили обедать.

– Ты куда это собралась? – Елена Федоровна от любопытства привстала за столом и внимательно посмотрела на ноги Таты. Тата с удовольствием прошлась пружинистым шагом – сегодня на ней были высокие замшевые, в тон платью, сапожки.

– Так куда собралась-то? – Елена Федоровна от любопытства не могла усидеть на месте.

– Я? – рассмеялась Тата. – Я? Да вроде никуда.

Тут ее будто кто-то толкнул под руку, и она зачем-то громко сказала:

– А вообще-то я замуж собралась.

– Да ладно! За Рябцева? – Елена Федоровна теперь еле-еле сдерживала себя, чтобы не сорваться с места и не побежать с такой новостью в другие отделы.

– За Геннадия Петровича, – подтвердила Тата и, взяв мобильник, вышла из отдела. Дойдя до запасной лестницы, она юркнула за дверь и набрала телефон матери.

– Мама, – сказала Тата, когда в трубке послышался голос. – Мама, ты хорошо меня слышишь?

– Да, доча, что-то случилось?

– Нет, мам! Да, случилось! Я выхожу замуж. За Гену. Он сделала мне предложение.

Сначала в трубке было тихо, потом мать заговорила быстро, почти без пауз:

– Подумай, как следует подумай! Кто он?! Ну и что, что встречались. Сейчас время такое – все встречаются, да не все женятся. А может, ему надо что?

– Мама, у меня ничего нет, кроме профессии и… второй профессии. – Тата на днях получила еще один диплом – сомелье.

– На это прожить нельзя… А он кто? Где работает? – кричала мать в трубку.

– Мама, я же тебе говорила! Он директор департамента банка. Раньше я работала в его отделе.

– А что же сейчас? Не работаешь? Почему? Почему он тебя с собой не взял? Вон Светка бухгалтером при муже! Спокойнее.

– Хорошо, мама, я больше не могу говорить. Мне работать надо идти, – устало проговорила Тата. Она ждала радости. Она уже рассказала матери о Рябцеве, ни на йоту не приукрасив, но и не преуменьшая его достоинства. Мать вменяемая, образованная женщина, вполне современная. Откуда же эти причитания и неспособность помнить то, что рассказывала собственная дочь? Тата не хотела думать об этом. Она решила, что мать просто не вникает в московские детали. «Наверно, это от волнения!» – подумала Белозерова и вернулась в отдел. Там словно бы случайно оказались сотрудницы из соседних комнат. В руках они держали какие-то документы, но было очевидно, что все слетелись на новость. И Тата осознала, что совершила ошибку. Не надо было ничего говорить. Не надо было звонить матери. Теперь пойдут разговоры, сплетни, слухи. А еще Гена! Как к этому отнесется Гена?! Все-таки он начальник. Нужна ли ему эта вся огласка? Не хватает проблем с мамой, а тут еще на работе начнут доставать разговорами. Тата знала эту способность огромного коллектива «тихо» отравить жизнь. «Ах ты черт!» – подумала она и совсем поникла духом. Вот он, этот день, который так она ждала. И впереди столько хороших хлопот, столько радости… Она окончательно расстроилась – столько всего мелочного, по большому счету несущественного, надо было держать в голове! И никуда, ни к кому нельзя было пойти с этой радостью.

Тата, односложно ответив на все расспросы коллег, наконец, уселась за свой стол и включила компьютер. Замелькали таблицы, справки, отчеты. Она погрузилась в работу, стараясь думать только о радостных хлопотах, которые им предстояли.

Спустя пару дней они сидели за обеденным столом и составляли список. Тата давно заметила, что все великие начинания, все перемены или судьбоносные решения начинаются с карандаша и листка бумаги. Во всяком случае, так пишут те, кто успешно прошел весь путь к успеху или счастью. Тата не пренебрегала чужим опытом:

– Надо по пунктам перечислить все, что нам надо сделать!

– Хорошо, только вроде ничего особенного делать-то и не надо, – проговорил Гена.

– Как! – воскликнула Тата. – Ты посмотри, сколько покупок надо сделать, друзей и родственников обзвонить. Всех надо заранее предупредить. А еще ресторан, машины…

– Да что ты волнуешься?! Это же такие пустяки…

– Как же пустяки! – обиделась Тата.

Но Гена только обнял ее за плечи. Ему сейчас казалось, что самое важное в этом мероприятии уже свершилось. В каком-то смысле для Рябцева так и было. Никто, кроме него самого, не знал, как дались ему те слова, произнесенные по телефону рано утром. «Выходи за меня замуж», «Будь моей женой!», «Давай поженимся!» – Гена долго выбирал нужное. И пока выбрал – вспотел, разозлился, упал духом и мысленно послал все к черту. Когда же он это произнес вслух и услышал смех Таты, ему показалось, что все уже свершилось. На деле же выходило, что все только начиналось.

– Платье, костюм, туфли. Тебе новые, черные. Сумочка, палантин не нужен. Терпеть не могу. Да, шляпка! Слушай, а сколько человек у нас гостей? Давай считать! Ой, еще ресторан! А давай вот это кафе на бульваре? Помнишь, мы там еще ужинали, а к нам цветочница подошла? Ты так растерялся! А потом все-таки купил розу. Но, вообще, это дурацкая затея у них! Может, у человека денег в обрез?! А они так его выставляют. Да, кстати, а у нас денег хватит?

Рябцев уже даже не слушал Тату. Он вдруг отчетливо понял, как решился на этот шаг.

В тот вечер Геннадий Петрович приехал домой. В доме было сумрачно, тихо, пахло обедом и лекарством.

– Мама, мам, – позвал Рябцев.

Ответа не последовало. Гена не удивился – Таисия Николаевна любила, чтобы он приходил к ней в комнату, садился в кресло, а потом она начинала рассказывать, как провела день. В этот раз было все то же самое. Рябцев разулся, прошел в ванную, сполоснул руки и, не снимая костюма, прошел к матери.