Наталия Миронина - Московский принц для Золушки

– Что так долго? – спросила Таисия Николаевна тихим недовольным голосом.

– В каком смысле? – удивился сын.

– Что ты так долго делал в прихожей?

– Мам, я руки мыл, причесался. Даже не переоделся, – терпеливо отвечал Гена.

– Ну, иди, переоденься. Я тебя не держу, – пожала плечами мать. Она сморщила лицо и попыталась привстать на постели.

– Давай помогу, – бросился к ней Рябцев.

– Нет, ты иди переодевайся. Сними костюм, а то еще испачкаешься около матери.

– Почему это испачкаюсь? – не понял Гена.

– Сам же сказал, даже не успел переодеться. – Таисия Николаевна обиженно отвернулась.

– Мама, я просто так сказал!

– Я знаю, знаю…

Гена помолчал, а потом, стараясь говорить веселым голосом, предложил:

– А давай окно откроем! И шторы! Там такой замечательный осенний вечер!

– Оставь в покое шторы. В своей комнате делай, как хочешь. А здесь, пока я еще жива…

– Хорошо, мама. Будем сидеть в темноте и духоте. Кстати, относительно этой твоей фразы «пока еще жива!». Доктор сказала, что у тебя ничего серьезного нет. Просто немного шалят нервы. Даже давление у тебя почти в норме.

– У меня ужасное давление… Просто ты этого не понимаешь! Ты не понимаешь, как жить в таком состоянии!

– Почему же, я очень жалею тебя. – Рябцев понизил голос и добавил: – Мам, а я тебе работу нашел! Ну, не нашел, а вот увидел объявление и записал телефон. Нужен репетитор, учитель русского языка. Для школьника пятого класса. В нашем доме. Мам…

– Что?!

– Мам, представляешь, никуда не надо ехать… Заниматься тем, что ты умеешь делать профессионально! Ученик – сосед. И платят они прилично. Я посмотрел, даже чуть выше, чем в среднем по Москве. Как ты думаешь, может, попробовать?!

– Тебе не хватает на мать денег? Большие траты на эту? Которая вино дегустирует без конца? – Голос Таисии Николаевны стал совсем тихим.

– Мам, ну хватит уже. Я тебе все объяснил про вино. И вообще, сколько можно?! – Гена вскочил и зашагал по комнате. – Сколько можно!

– Сядь, у меня будет мигрень от твоего топота! – Мать прикрыла руками глаза.

– Извини, – машинально извинился Рябцев, – но как тебе не надоело?! Я же о тебе думаю! Тебе надо двигаться, ходить, работать, общаться! Зачем ты в этой комнате сидишь все время?

– Если бы не эта алкоголичка, если бы ты не позволил меня оскорбить! Если бы…

– Да неправда все это! Дурацкая ситуация, не более того! Что ты раздула из этого историю?! И себе же хуже сделала! Мама, так нельзя, у нас в доме как в склепе. А еще недавно ты по утрам в парке зарядку делала.

– Делала, – согласилась Таисия Николаевна и добавила: – Но ты довел мать до такого состояния, что она и руки поднять не может!

Внутри Рябцева вспыхнул гнев. Жизнь в доме превратилась в абсурд. Вечные жалобы, вечные извинения. Тишина, запах лекарств, упреки, недовольство. Еще совсем недавно было иначе. Было светло, гости, музыка, передачи, которые обсуждали, соревнуясь в остроумии. Были даже прогулки. Был материнский тихий смех – вечно она с кем-то болтала по телефону. Что же случилось?! «А ничего не случилось! Просто так хочется вести себя. Наказать меня за Тату. Сделать виноватым. Отвадить от нее», – мысленно себе ответил Рябцев и вышел из комнаты.

Ему отчаянно захотелось все рассказать Тате. И она ведь поймет все – всю недосказанность, все ощущения. Ей ничего не надо разжевывать – она чувствует его, как себя. И эти их вечера – с горой книг на диване, и чашками кофе, и крошками от булок. Эти их полночные безобразно вредные ужины. Прогулки в пальто, надетом прямо на пижаму, только чтобы «понюхать» первый теплый дождь, первую грозу, первый снег. Это их молчание – доброе, свойское, родное. А еще там, «у них», можно было выйти ночью на кухню, закурить у окна и просидеть так до утра. И никто не окликнет, не будет дергать, цепляться с вопросами. Никто не будет подозрительно присматриваться к тебе, понимая, что ты имеешь право на личное время и пространство. «Да это от равнодушия, ей плевать на то, о чем ты там думаешь!» – так как-то сказала мать ему. Неправда. Это была злая неправда. Тата любила его и заботилась о нем. Но она давала ему свободу.

– Я хочу к ней! – вдруг вслух произнес Рябцев и плюхнулся на диван, не снимая строгого костюма. Он проспал без сновидений, а наутро сделал Тате предложение…

Сейчас, глядя на то, как Тата старательно составляет план собственной жизни, он удивился тому, как порой отсутствие дневного света и духота способствуют принятию ответственных решений.

– Мы сделаем все, как ты захочешь, – проговорил Рябцев, беря Тату за руку.

* * *

Итак, свадьба должна была состояться в самом конце апреле. «Числа тридцатого. Ну, не в мае же! Зачем же нам маяться всю жизнь!» – резонно заметила Тата. Рябцев, совершенно освоившись с ролью жениха, только кивнул головой. Он был уже согласен на все, что она предложит. Такой страшный еще недавно шаг теперь представился забавным мероприятием.

– Слушай, а зачем откладывать до апреля? Давай хоть завтра, хоть на следующей неделе! – воскликнул Гена.

– Нет, нет! Надо подготовиться. Надо денег подкопить… Столько расходов!

– Тата, у нас есть деньги! Я же получаю очень хорошо, ты же знаешь! – с гордостью воскликнул Рябцев.

– Геночка, знаю. Но без копейки оставаться нельзя. Надо, чтобы был запас. А тут и ресторан, и свадебное путешествие! Потом, платье надо купить. А это долгая история – надо поездить, посмотреть или в интернете поискать. Словом, давай в конце апреля. Совсем немного осталось – ноябрь, декабрь, январь, февраль, март… Ну, и апрель… – Тата посмотрела на загнутые пальцы, – да, полгода. Но зато все будет по-человечески.

– Как знаешь, – умилился Гена такому благоразумию.

Их жизнь вернулась в прежнее русло, но ее течение было теперь быстрым и полноводным.

Тата так была занята мыслями о предстоящей свадьбе, что и занятия в школе сомелье как-то отошли на второй план, и в банке она стала делать ошибки, а опоздание вообще превратилось в норму.

– А Белозерова – того. Того самого… – поделилась своими наблюдениями Елена Федоровна, – в положении. Вот поэтому и свадьба…

То, что свадьба состоится только через шесть месяцев (о чем знали уже все без исключения), ее не смущало. Нет, Тата не была в положении. Тата просто переходила в новую жизнь и пыталась разобраться со своими мыслями. «Интересно, маме Гена понравится? И на свадьбу они с дядей Славой приедут? Или она одна?» – думала Тата, рассеянно глядя на экран монитора. Дома мысли ее не оставляли: «А как Гена объяснился с Таисией Николаевной? Надо обязательно сообщить Адели. Ах да, квартира… Интересно, правда это или она все выдумала. Хорошо бы свою квартиру иметь, да только Гена откажется. Тетя невзлюбила Рябцева. Жаль, что нет папы. Он был бы рад за меня. И вина красного наделал бы на свадьбу, и сели бы все во дворе, рядом с виноградником. А так…» Тата подолгу вертелась, не могла заснуть. А однажды, когда Рябцев остался у дома, у мамы, она вдруг подумала о приданом. Самом обычном, какое еще совсем недавно собирали бабушки и мамы для своих дочерей. Традиция эта со временем, конечно, претерпевала изменения – белье можно было купить самим, а дарили машину или квартиру. Но Тата почему-то задумалась именно о тонких изящных вещицах. Красивом постельном белье с кружевом. Наволочках с оборками, полотенцах с вышитым уголком, скатертях, салфетках и многом другом, чем так гордятся хозяйки дома. Тата знала, что ничего этого у нее нет. В шкафу лежал комплект белья из «Икеи», на кухне – ложки и вилки с пластиковыми рукоятками, сковородка, купленная к приезду тетки, и пара кастрюль. Вспомнив об этом, Тата горько заплакала. Поджав коленки к груди, обняв подушку и укрывшись с головой одеялом, она рыдала, словно в ее жизни не свадьба ожидалась, а случилась беда.

Что-то происходит с нами на пороге перемен. Мы изо всех сил цепляемся за прошлое, но оставаться в нем нельзя, и тут на помощь приходят слезы, с виду беспричинные и выматывающие, а на деле целебные и живительные.

Тата заснула только за полночь. А наутро встала и, взяв отложенные на зимнее пальто деньги, отправилась покупать себе приданое.

Салфеточки, скатерти, маленькие расшитые полотенца, жаккардовое постельное белье с кружевом, большой махровый халат и тапочки с вензелями – все это она выбирала придирчиво, с правильным чувством любви к себе. Поход по магазинам она закончила большой чашкой капучино и куском орехового торта. Разглядывая городскую толпу через огромное окно кафе, Тата решила, что сегодня был один из самых счастливых дней в ее жизни.

А время летело быстро. То ли хлопоты, то ли эйфория от принятого решения, то ли всепоглощающее чувство победы, то ли все это вместе, но они оглянуться не успели, как наступил март.

– Ты тете написала? – как-то спросил Рябцев.

– Да, – кивнула головой Тата, – отправила письмо по электронке и заказное обычной почтой. Япония. Свет не ближний. Пусть готовится. И возраст у нее не для неожиданностей. Потом, она такая беспокойная. Ты же ее знаешь…

– Да, знаю, – кивнул головой Гена.

«Ничего ты не знаешь!» – подумала про себя Тата, вспомнив пророчество Адели. «Вы никогда не поженитесь. Он не сделает тебе предложения!» – она мысленно повторила слова тетки и так же мысленно порадовалась. Послать приглашение на их с Рябцевым свадьбу было одним из самых больших удовольствий предсвадебной подготовки. Тата намеренно была лаконична. «Дорогая Адель! Приглашаю тебя на свою свадьбу, которая состоится тридцатого апреля сего года! Любящая тебя племянница», – гласила изящная открытка, вложенная в конверт. Тата создала интригу и очень хотела доказать неправоту Адели и насладиться триумфом.

Свое приданое Тата сложила стопочками и перевязала розовыми ленточками. Свадебное платье – цвет слоновой кости, французские кружева беж и расшитый жемчугом воротник – должно было быть доставлено через неделю. Покупку платья уже оплатили и теперь отдали подогнать по фигуре. Тата на нервной почве много ела и, тем не менее, стремительно худела.