– Мама, ты хорошо выглядишь, – прервала свой внутренний монолог Тата.

– Ой, да что ты! Столько дел по хозяйству! И жильцы теперь у нас, и часть огорода сдали. Так все равно смотреть за всем надо. А уж сад, грядки – сама знаешь, как это тяжело, – отмахнулась Людмила Савельевна.

Тата соврала – мать выглядела ужасно. Высохшая, почерневшая старуха, а не цветущая моложавая женщина, которой была совсем недавно.

– Но зимой дел-то меньше, – заметила Тата.

– Как же меньше? – удивилась мать. – А праздники, а гости? Внуков у Славы сколько уже? И все приезжают. Вот на Новый год в доме было шестнадцать человек. И жили все десять дней. Ой, так весело было, детишки носятся… Ну, молодые, конечно, по гостям тут ходили…

Тата слушала мать и гадала: что это? Мать делает вид, притворяется, что это нормально – такая нагрузка на одну женщину.

– Мам, а Сима у вас работает еще?

Сима когда-то приходила к дяде Славе помогать по хозяйству.

– Сима?! Зачем же?! То Славик без хозяйки был, а теперь я… Ну, то есть мы вдвоем…

– Угу, – пробормотала Тата и приняла твердое решение – ничего не рассказывать матери о своих московских делах. «Похоже, у нее здесь хватает своих проблем», – подумала Тата. И все, что произошло в Москве, вдруг стало незначительным и отошло на задний план.

Коттедж дяди Славы был огромен. Тата даже поразилась – в ее воспоминаниях это небольшой двухэтажный домик с какой-то нелепой надстроенной «скворечней». Увидев лицо Таты, Людмила Савельевна рассмеялась:

– Не узнаешь? Немудрено! Все переделали. Все. Нет, не сносили, а достроили, сделали внутри перепланировку, облицевали красивым кирпичом. И на крыше не шифер, а черепица. Настоящая.

– Здорово! – похвалила Тата и, не удержавшись, про себя заметила: «Так вот на что наш дом пошел!» Видимо, что-то отразилось на ее лице, потому что мать как-то сморщилась:

– Дочка, поговорим обо всем, ты только не сердись…

Тата обняла мать.

– Мама, ты что?! Я не сержусь. Я так рада тебя видеть и жалею, что так долго не приезжала сюда.

– Мы зато с тобой в дом отдыха ездили, помнишь?! Как же хорошо там было.

Тата помнила. Какое-то время назад ей так не хотелось приезжать в Сочи, встречаться с этим самым дядей Славой, видеть, как в отцовском доме хозяйничают чужие люди, что либо мать приезжала погостить в Москву, либо они дней на пять-десять ездили отдохнуть куда-нибудь. Тата понимала, что уезжать из Сочи отдохнуть куда-то глупость полная. Но выхода не было, она скучала по матери.

– Мама, мы тогда отлично отдохнули. И еще поедем обязательно! – Тата не могла видеть это виноватое материнское лицо.

– Дочка, только ты не вспоминай ничего. Ну, понимаешь? Мы поговорим, я тебе обещаю. Обо всем. А пока, пока не обращай внимания, ну, если что…

– Мам, договорились. Мне все здесь нравится. И я не буду обращать внимания. Ни на что!

Тата толкнула тяжелую витую калитку и оглянулась. Маленькие скамеечки, стол под большим навесом, вьющийся хмель на заборе – все было словно с журнальной картинки. Замысловатая альпийская горка с вечнозелеными кустиками походила на чью-то кудрявую голову. Кусты роз венком окружали широкое крыльцо с каменными ступенями. Тата и мать поднялись и вошли в дом.

– Дочка, я тебя устроила наверху, около детских. В этой комнате обычно Нелличка с Вадиком, но они…

– Но они приедут через неделю. – Из гостиной вышел дядя Слава.

– Ну, это еще не точно, не точно, они должны позвонить… – засуетилась мать.

– Ну, через неделю – это еще не скоро, – пришла на помощь матери Тата.

– С приездом, – наконец, поздоровался дядя Слава.

– Спасибо, – улыбнулась Тата.

– Ты давай приводи себя в порядок и спускайся, обедать будем, – улыбнулась мать и подхватила чемодан дочери. Дядя Слава не тронулся с места.

– Ой, мама, он же тяжелый, – специально громко воскликнула Тата. – Дядя Слава нам его наверх отнесет. Да, дядя Слава?

Тот, ничего не отвечая, подхватил чемодан и стал подниматься по лестнице. Остановившись на площадке между этажами, он обратился к Людмиле Савельевне:

– До обеда надо в курятник заглянуть. Там грязюка.

– Конечно, Славочка, – воскликнула та, – я все успею.


Обед был вкусный – мать всегда хорошо готовила. В столовой за большим столом их сидело трое – Тата, дядя Слава и мать. Впрочем Людмила Савельевна больше бегала.

– Мам, успокойся, сядь на место. Что ты суетишься? Отдохни. Все очень вкусно. Давайте поговорим. Расскажите, какие у нас тут новости? Кто уехал, кто приехал, кто женился?

Но разговор как-то не заладился. Дядя Слава ел молча, много, только жестами показывая матери – мол, подрежь хлеба, налей вина.

Вино домашнее было вкусным. Тата попробовала и сделала комплимент:

– Дядя Слава, очень хорошее вино у вас получилось. Я ведь теперь диплом сомелье имею. В винах разбираюсь.

– Я и без диплома во всем разбираюсь.

– Вот и папа, – начала Тата и осеклась. Она не знала, как в семье матери реагируют на прошлое.

– Да говори, говори, бить не буду. Отец все же, – хмыкнул дядя Слава.

– А за что же бить? У вас одна была жизнь, у нас с мамой другая. Они пересеклись, но прошлое не исчезло…

– Ну, прошлое тоже… Как прошлогодняя трава. Тяжелая, мокрая, ни к чему не годная.

– Сравнение странное. Прошлое всегда к чему-нибудь пригодится, – миролюбиво заметила Тата и, повернувшись к матери, добавила: – Помнишь, как ты ругалась, когда я помогала отцу виноград давить?

Тата говорила это и видела, что мать почти не реагирует на ее слова. Что она где-то там, в своих мыслях… То ли об обеде, то ли еще где-то…

– Мам, ты слышишь меня? – повторила Тата.

– Слышу, слышу. Еще пресс у нас был старый, от деда достался. Так отец к нему, кроме тебя, никого не подпускал. А ты же маленькая была…

«Уф, слава богу, я уже думала, что она не в себе! – отлегло от сердца у Таты. – Что-то вся съежилась, испуганная какая-то…»

– Славочка, еще баранинки? С помидорчиками? – услышала она голос матери, и в этой интонации вся жизнь дома предстала как на ладони.

В день приезда Тата рано легла спать. Давали себя знать и прошлые события, и перелет, и этот нелегкий разговор за обедом. Засыпая, она слышала, как мать кормит кроликов, как подметает дорожку, как возится на кухне, замешивая тесто. «Неужели она еще и хлеб ему печет домашний!» – подумала Тата, проваливаясь в сон.

Утро ее разбудило громким голосом дяди Славы.

– Я с пяти часов на ногах, что ты там возишься… И яблоки из стружки не все вытащила! – громко выговаривал он. Мать отвечала:

– Так не видны они, ящики глубокие…

– Всему учить надо! – гремел отчим. – Бери по одному, тогда ничего не пропустишь.

Его голос становился все громче.

– Тише, Славочка, тише! Тата еще спит, она устала, перелет… – всполошилась мать.

– Да не тащи эту корзину туда! Вот сейчас это подпилю, на растопку пойдет, – не обращая внимания на ее слова, гаркнул отчим.

Во дворе раздался треск штакетника. Что ответила мать, Тата не расслышала. Она уже полностью проснулась, перевернулась на спину и, разглядывая белый потолок, стала думать, какая была бы жизнь, не продай мать дом. Тата не обвиняла Людмилу Савельевну, она просто сожалела, что та так бездарно распорядились таким богатством. Белозерова припомнила все детали вчерашней встречи – и то, как мать сама пыталась тащить чемодан, и взгляд, который дядя Слава бросил на Людмилу Савельевну. Взгляд пустой, равнодушный. Тата никогда особо не любила этого их соседа. И вся улица считала его человеком с норовом, неприятным. Что мать в нем нашла? Тем более после отца – человека мягкого и покладистого, который и веселиться умел, и работать. А если сердился, то недолго. «Она ничего не нашла. Он ей голову закрутил. Она осталась одна, вдова, меня растить, обучать надо было еще. А этот, вон, вечно строит что-то, продает, покупает… Она и решила, что так лучше будет. Надежнее. А оказалось иначе», – думала Тата, прислушиваясь к голосам.

– Да ты дура, что ли, так развесить сетку! – донеслось со двора.

Тата вскочила и подбежала к окну:

– Дядь Слав, а что это вы так с мамой разговариваете?! – закричала она громко.

– Что? Не вмешивайся, Наталья, у нас тут своя жизнь. А ты приехала, побудешь и уедешь.

– Это я еще погляжу! – Тата уже сбегала в сад, застегивая куртку. – Я, может, не уеду! Буду жить. Тут ведь и моя часть есть. Мама продала наш дом. Хороший дом, и вложила в этот участок, в эти строения. Поэтому если я решу, то я останусь здесь и буду жить. И еще, я не позволю так разговаривать с матерью. Вы из нее прислугу сделали, рабыню. Где ваша помощница по хозяйству? А! Ушла?! Да и зачем вам она, если есть дармовая сила, которой можно не платить!

– Да ты что тут разоралась?! – Дядя Слава опешил на секунду, а потом вдруг покраснел и рявкнул: – Да нет твоего тут ничего. Детей моих это все! Запомни и рот свой на это не разевай.

– Да как же, Слава! – тихо возмутилась Людмила Савельевна. – Как же, мы когда дом перестраивали, ты же сам сказал… И деньги взял, которые я за свой дом выручила!

– Сказать – не оформить! – обернулся к матери дядя Слава. – Ты бумажку видела какую-нибудь?! То-то. Ты мне деньги сама дала. И все! Так что обе заткнитесь!

– Мама, это ты маху дала! Дядя Слава – не отец. Это отец был честен и копейки чужой не взял. Ты, наверное, подумала, что и с этим так можно! А нельзя оказалось! – Тата оглянулась на плачущую мать. Еще она заметила движение у соседей. Но это ее не смутило, даже порадовало. Тата хотела, чтобы вокруг знали, как ведет себя отчим.

– Я не знаю, как вы тут живете, но с матерью разговаривайте вежливо. А что касается маминых денег – это мы еще посмотрим! Я ведь в Москве людей многих знаю. И выхожу замуж за начальника департамента банка. А у него приятель – вице-президент нашего банка. А у того здесь дом. Так что мы еще посмотрим, кто и как у матери деньги забрал!