– И как ваше участие?

– Плохо, я не прошел на третий тур. А поехал туда просто посмотреть, что сумели сделать другие. Хорошая школа, между прочим. Хоть и третье место, а съездил не зря. Я считаю, что художникам, да и вообще всем, кто хочет себя образовывать, стоит посетить Италию.

– Согласна. Я все мечтаю по знаменитым итальянским производителям проехать. Там же что ни коммуна, так просто шедевр винный. Но пока не могу. Для меня это дорого. Разве кто из рестораторов пошлет за свой счет.

– Да, и билеты дорогие. Но я жил в хостеле. Совсем дешево и очень прилично. Чисто. Родственники предлагали помочь деньгами, но я отказался. Не люблю. И потом, я хорошо зарабатываю. Я еще и уроки рисования даю. Тоже доход. Это вот сейчас, в связи с некоторыми обстоятельствами, я без денег. Но завтра-послезавтра все будет.

Тата помолчала – выходило, что этот рыжий в кедах и с голыми щиколотками просто какай-то азартный трудоголик.

– Послушайте, Тата, я вас вот так не очень галантно проводил, вы уже у дверей вашего дома. Поэтому я, наверное, пойду, – сказал Собакин, когда они подошли к подъезду.

– Да не выдумывайте, пожалуйста, – возмутилась Тата. – А как насчет того, чтобы попробовать вино? То самое, о котором я рассказывала.

– Что? У вас есть эта самая «вернача»?! «Вернача ди Серрапетрона»?

– Нет, – честно сказала Белозерова. – У меня есть Вернача ди Джиминьяно. Это вино более распространенное. Но все же дает представление об этой категории вин.

Собакин замялся:

– Неудобно. Как-то я с пустыми руками.

– А шоколад? Это же просто фантастическое сочетание. Мы с вами устроим вечер Италии.

– Да, – промолвил Дэн, а Тата, заметив, что нос спутника опять краснеет, подтолкнула его к двери.


Дома было хорошо. Тепло, уютно. Горел торшер. Диван, накрытый узорчатой тканью, делал комнату похожей на театральную декорацию. Кругом было множество мелочей, милых, пустячных, но непошлых, которые создавали уют.

– У вас здорово! Как будто дизайну обучались, – резюмировал Собакин, оглядевшись. И, заметив, насмешливый взгляд Таты, добавил: – Я не вру, не подлизываюсь.

– Я ничего такого и не подумала, – рассмеялась Тата. – Давайте есть гречневую кашу с сардельками и пить чай. Все очень простое, но свежее.

– Да, – Собакин облизнулся, – а я голодный.

– Вот и отлично.

Они пообедали, попили чаю, потом Тата убрала посуду и застелила красивой салфеткой маленький столик. На него она поставила два бокала и неполную бутылку вина.

– Вот это и есть «вернача»? – спросил Собакин.

– Да, пробуйте маленькими глотками. Это вино достаточно сладкое. Оно из подвяленного винограда. И вполне годится в качестве дижестива.

– Вкусно, очень вкусно. Жаль, я не привез из Италии такое вино.

– Его можно и в Москве купить, дорого только. Хотя есть варианты… Разброс цен среди вида существует. А чем ты сейчас занимаешься? У тебя какие-то работы есть? – спросила она Собакина.

– Да, несколько сразу. Две книги, оформление выставочного пространства и… Самое главное, я открываю свою галерею. Там будут и картины, и скульптура, и книги. И выставляться там будут не только известные люди, но и начинающие художники. Я знаю, что это такое – долгое время не мог продать ни одной работы. Это сейчас несколько моих графических работ находятся в одном из музеев Праги.

– Что?! – удивилась Тата.

– Да, а разве Машка тебе не рассказывала? Это же была целая история, вся семья тогда повеселилась…

– Я ничего не знаю. Кошкина не рассказывала!

– А дело было так…

Тата слушала Собакина и удивлялась – оказалось, что этот парень не только трудоголик. Он талантлив, и его талант получил признание. Он вполне известный в некоторых кругах художник, а сейчас еще и станет владельцем галереи. «Нет, пожалуй, я не смогу рассказать ему о своей затее. Не тот человек. Да и непонятно, какими словами все описать!» – размышляла Тата, слушая рассказ про то, как одно из чешских издательств купило у Собакина иллюстрации к «Бравому солдату Швейку». Купило, сделало их частью экспозиции, посвященной Ярославу Гашеку, а потом передало в городской музей. Так теперь они там и висят.

– А почему же семья волновалась? – спросила Тата.

– Так мои работы я не подписал. Они болтались в сети. Они меня разыскивали. Родители перепугались, думали, что натворил что-то.

Собакин уехал поздно. Они успели поговорить о художниках, о винах, о родителях и о друзьях. Тата с удивлением узнала, что у Собакина, кроме сестры Кошкиной, есть еще одна сестра, Лиза. «Она мелкая и ужасно глупая. За ней глаз да глаз нужен!» – деловито сказал Собакин, чем страшно растрогал Белозерову. Еще они варили кофе, и Собакин выгнал из кухни Тату:

– Я лучше справлюсь. Во всяком случае, во всех модных фильмах кофе варят мужчины. Не будем отступать от моды.

– Я не смотрю модные фильмы, – сказала Тата, но кухню покинула.

Кофе, который Собакин подал на маленьком подносе в малюсеньких чашечках, был абсолютно невкусным, но Тата «сделала вид».

– Да, интересно, – сказала она вежливо, отпив глоток.

– Вот, я же говорил, что у нас, мужиков, кофе вкусный.

Тата рассмеялась, но спохватилась и перевела разговор:

– А вы меня пригласите на открытие галереи? И вообще, я мало и плохо разбираюсь в картинах.

– Это же хорошо! – воскликнул Собакин, стоящий уже в дверях. – Это отлично, потому что мы можем увидеться еще раз. Давайте в музей сходим?! Можно в будни.

– Конечно, с удовольствием! Но дело в том, что я работаю, и у нас рабочий день заканчивается в пять часов вечера. Правда, у меня много отгулов накопилось. Я думаю, что смогу освободить день-другой.

– Вот и отлично! Кстати, музей до семи. А галерея открывается уже в эту пятницу.

– В пятницу?

– Да, мы специально выбрали такой день – все раньше заканчивают работу и идут куда-нибудь отдохнуть.

– Логично. Это правильно вы рассчитали, – похвалила она Дэна.

– Тогда до пятницы. Я вам позвоню и все подробно объясню, – сказал Собакин и поскакал вниз по лестнице.

Тата дождалась, пока хлопнет внизу входная дверь. Потом подошла к окну и увидела удаляющуюся фигуру в сером пальто. «Он, по-моему, хороший», – подумала Тата. Она хотела позвонить Кошкиной, но раздумала. Не зажигая свет, плюхнулась на диван и лежала до тех пор, пока глаза не начали слипаться.


Когда мы встречаем непохожих на нас людей, мы настораживаемся. Конечно, речь идет о непохожести внутренней, той, которая именуется умным словом «менталитет». Мы настораживаемся и ищем хоть что-то общее, что позволит сблизиться. Кто же все-таки подстроится, кто подладится, кто сделает тот самый шаг, который позволит сосуществовать таким разным людям. Жизнь показывает, что оба идут навстречу, но чей-то шаг шире, а готовность стремительнее.

Тата и Собакин были абсолютно разными людьми. И дело было не в том, что Собакин умел рисовать и для него существовало по меньшей мере два десятка оттенков голубого. И дело было не в том, что для Таты красное вино имело десяток вкусовых особенностей. Дело было в том, что Собакин предпочитал парить над землей, с ее заботами и хлопотами. Он любил делать только то, что было приятно и доставляло ему удовольствие, то есть рисовать. Или работать. Что было, по сути, одно и то же.

– У тебя интересный брат, – сказала Тата Кошкиной.

– Очень. Он талантлив. Он умен. И он все делает сам.

«О! – подумала Белозерова. – Вот это уже «горячее». Я тоже все делаю сама. Или почти все. Квартиру я хочу добыть при помощи тети Адели».

Тата продолжала жить с этой неразрешенной и очень соблазнительной идеей.

К пятнице Тата приготовила три наряда, посидела на однодневной кефирной диете и сделала «парадный» маникюр. Ровно в три часа она уже была дома и вертелась перед зеркалом. Настроение у нее было приподнятое. «Что удивительного?! – сказала она себе. – Новые люди, новые знакомства. И вообще, галерея – это для меня что-то новое». Тата не признавалась себе, что настроение было приподнятым оттого, что Геннадий Петрович Рябцев сегодня три раза встретился ей в коридорах банка и два раза пытался что-то сказать. Тата изобразила страшную занятость. «Путь подергается, если что-то серьезное, так и третий раз попробует! – решила она про себя. – Тем более, меня ждет Собакин и открытие галереи». Белозерова немного врала себе, но никто же об этом не знал. Встреча с Дэном была приятным предвкушением, частью делового плана, но душевно совершенно не тревожила. В то время как ищущий и какой-то обеспокоенный взгляд Рябцева запал в душу.

Выбрав, наконец, все черное, Тата сильно накрасилась и повесила на себя много украшений. Они были недорогими, но авторскими. «Вот я думаю, для богемной артистичной публики вполне сойдет!» – Она показала язык своему отражению. Тата словно не понимала, как шикарно она выглядит. Сочетание строгого черного, блеска украшений и ослепительного рыжего, волной поднимающегося над ее головой, делало ей роскошной.

Ровно в семь она стояла перед входом в небольшое помещение в районе Лялина переулка. Это была квартира в первом этаже старого доходного дома. Отдельно был сделан вход с навесом над низким крыльцом, по обе стороны которого высились два старых уличных фонаря. Фонари не горели. «Для украшения, – решила Тата и подумала, что аренда здесь «золотая».

Внутри был приглушенный свет, белые стены, яркие картины, подсвеченные маленькими светильниками. Огромное пространство с парой небольших ниш, в которых стояли скульптуры. Тата задержала на них взгляд. «Понятно, что ничего не понятно», – резюмировала она при виде изогнутых деревяшек и консервных крышек.

– Эта фигура символизирует печальную перспективу будущего, погрязшего в продуктах человеческой жизнедеятельности, – произнес рядом хорошо поставленный голос. Тата обернулась. Перед ней стояла востроносенькая, в круглых очочках, девушка с высоким белоснежным лбом и длинными светлыми волосами, собранными на макушке в хвост. Девушка была одета во все черное. «Я не ошиблась с выбором костюма!» – подумала Тата, а вслух сказала: