— Приведи хоть одну вескую причину.

Абра пыталась найти оправдание:

— Потому что я ничего не хочу делать для преподобного Фримана. Вот почему. Он предал меня. Помните?

Темные глаза Мици вспыхнули, она опустила ноги на пол:

— Это же полная чепуха. Кроме того, разве это пастор Зик тебя просил? Ты сделаешь это не для него. Ты сделаешь это для меня. Но было бы гораздо лучше, если бы ты сделала это для Бога.

Ну, это вряд ли. Что сделал для нее Бог? Поскольку Абра знала, как Мици относится к Богу, то придержала язык.

— Но вы сами играете намного лучше, чем я когда-нибудь смогу.

— Ты играешь почти как я. Мне больше нечему учить тебя. И да, да, мы доберемся до рэгтайма, но не сейчас.

— Почему вы просите меня играть в церкви?

— Потому что я старею, я устала и хочу выходной в воскресенье. Вот поэтому. А Марианн всегда мечтала, что ты когда-нибудь будешь играть в церкви. Сделай это для нее, если не хочешь для меня.

На глаза Абры навернулись слезы. Вернулась старая боль и схватила за горло.

Мици смягчилась:

— Прости, солнышко. Ах, милая, тебя переполняет страх, а бояться нечего. — Она вяло улыбнулась. — Пастор Зик любит тебя, а ты с ним даже не разговариваешь. Я так рада, что твоя семья вернулась в нашу церковь. Эти два года, что он не видел тебя, трудно дались ему. — Абра удивилась. — Этот человек спас твою жизнь и приютил на пять лет.

— Лучше бы он оставил меня там, где нашел.

— Ага-ага. Ты можешь наплакать целую реку слез, а можешь построить мост. Ты даже не выказываешь ему уважения, которое он заслуживает как твой пастор.

Вся дрожа от сдерживаемых слез, Абра поднялась:

— Я думала, что вы любите меня.

— Я люблю тебя, глупышка! Иначе почему, думаешь, я с тобой занимаюсь? Может, из-за твоего жизнерадостного характера? — Мици нетерпеливо вздохнула. — Я скажу тебе кое-что один раз и больше повторять не буду. Пора с этим покончить! Абра, милая, Зик отдал тебя, потому что любил, а не потому, что хотел избавиться. Он сделал это ради твоего блага. И не надо косо смотреть на меня. Я никогда тебе не лгала и не буду. — Она явно обиделась. — Я знаю, это твое право, верить мне или не верить: то, во что ты веришь, определяет твою дальнейшую жизнь. И не говори мне, что ты несчастна в семье Мэтьюс.

— Я притворяюсь.

— Действительно? — Мици громко фыркнула. — Ну, если это правда, ты великолепная актриса, гораздо лучше, чем я когда-либо была. — Она по-прежнему сидела на краешке дивана. — Может, наконец присядешь? У меня уже болит шея.

Абра села.

Тогда Мици прислонилась к спинке и снова положила ноги на столик. Она оглядела Абру:

— Итак? Что скажешь, мисс Мэтьюс? Может, ты лучше слезешь со своей высокой лошади и оседлаешь табурет перед пианино? Или хочешь репетировать дома, чтобы свести с ума всю семью?

— А когда я должна играть в церкви?

— На этой неделе.

— На этой неделе!

— Я подберу несколько несложных гимнов. «Прекраснейший Господь Иисус» вполне подойдет. — Мици забрала кружку у Абры и жестом пригласила к инструменту: — Хватит бездельничать. Сначала разомнись гаммами.

Абра сыграла с листа «Пуговицы и банты» Дины Шор. Из кухни вернулась Мици и поставила перед ней «Кукольное личико». Абра обрадовалась и сыграла песню почти без ошибок.

— Хорошо. Ну, довольно баловаться.

Мици открыла сборник гимнов и не успокоилась, пока Абра не сыграла гимн «Прекраснейший Господь Иисус» три раза без ошибок. Затем она полистала сборник и нашла «Нетленному, невидимому, единому премудрому Богу». Мици отбивала ритм, пока Абра играла, и подгоняла ее:

— Увеличивай темп. Это не погребальная песня.

Мици сама себе дирижировала и громко пела, идеально выводя мелодию. Когда она наконец решила, что получается удовлетворительно, то открыла «Вблизи креста Христова». Абра сердито на нее посмотрела. Ей хотелось захлопнуть крышку пианино. Но она сдержалась и вместо этого сыграла «Вблизи креста Христова» в другом ритме.

— Это ведь не вальс. Ты что думаешь, люди должны танцевать в проходе?

— Это лучше, чем спать на скамьях!

Мици хохотала, пока не рухнула в кресло. Она вытянула ноги и свесила руки с подлокотников:

— Еще два гимна и можешь играть, что захочешь. Найди «Христа да возвеличат все» и сыграй как марш. Это будет заключительная часть. Только играй со страстью! — Негодующая Абра подчинилась. — Теперь нам осталось найти что-нибудь для начала, пока прихожане рассаживаются по местам, и на сбор пожертвований, чтобы размягчить сердца и открыть кошельки. — Мици похлопала Абру по плечу. — По часу в день на все это и можешь играть, что хочешь. Договорились?

— А у меня есть выбор?

— Надо же, сколько энтузиазма! — Мици молитвенно сложила руки. — Прости ее, Господи. Эта девчонка по-другому не может. Пока не может. — Она подошла к Абре и открыла страницу с гимном «Слушай и верь»: — Сыграй этот.

Вдруг всплыло воспоминание — туманным утром ее несет преподобный Фриман и поет этот гимн. Ей очень нравился его голос. Она помнила наизусть каждое слово. А верила ли? Она больше не доверяет никому, и меньше всех Иисусу. Абра опустила крышку пианино:

— Мне нужно идти домой.

Мици обняла ее:

— Завтра я не буду тебя так мучить.

— Я, возможно, не приду.

Мици поцеловала ее в макушку:

— Это тебе решать.

С Мици бесполезно притворяться. Они обе знали, что она придет. Когда Абра поднялась, Мици встала перед ней и погладила по щеке:

— Я верю в тебя. Мы все будем тобой гордиться. — Она отпустила девочку и наклонилась взять сборник гимнов: — Возьми с собой. Просто перечитай слова, чтобы знать, как играть. Я уверена, если ты скажешь Питеру и Присцилле, что будешь играть в церкви, они позволят тебе репетировать. — Ее глаза озорно горели. — А когда ты придешь сюда, мы сможем работать над рэгтаймом.

Абра повеселела и поцеловала Мици в щеку:

— Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, солнышко. — Мици проводила ее до двери. — Через год ты сможешь играть все гимны из этой книги. Но запоминай не только музыку. Запоминай слова. А теперь иди, пока Присцилла не подала заявление о пропаже и Джим Хелгерсон не прикатил на полицейской машине. — Она куталась в свой халат, стоя в дверях. — Пока-пока.

* * *

Зик снял бейсболку и вошел в заведение Бесси. Колокольчик над дверью звякнул, новая официантка бросила на него взгляд и снова занялась полудюжиной посетителей, сидевших на табуретах перед стойкой. У официантки были каштановые волосы, завязанные в аккуратный французский узел, и милое, немного отстраненное, лицо. Голубой передник, завязанный на талии поверх белой блузки и черной юбки, не скрывал безукоризненные изгибы ее тела. Мужчины заигрывали с ней, но она обслуживала их с холодной безразличной улыбкой и не вступала в разговоры.

Двери из кухни распахнулись, и вышла Бесси с четырьмя тарелками с завтраком: три на одной руке и четвертая во второй.

— Доброе утро, Зик! Вы сегодня позднее обычного. Ваше место вас дожидается. Усаживайтесь, я сейчас к вам подойду. — Она обслужила четырех мужчин в рабочей одежде, сидевших у окна.

Перед тем как устроиться на своем обычном месте в конце зала, Зик заглянул на кухню и поздоровался с Оливером, он выглядел измученным, но поспевал с заказами.

— Как я вижу, Бесси нашла себе новую официантку.

— Она прекрасно работает. Приступила вчера вечером. Справляется без труда. Бесси держится за нее.

Зик оставил Оливера работать, а сам прошел на свое место. Ему нравилось сидеть в дальней части зала и наблюдать за происходящим. Таким образом, он видел всех, кто заходил. Голландец нередко здесь останавливался, тогда они вместе пили кофе и беседовали.

Наконец Голландец пришел в церковь, там Зик познакомил его с Марджори Бакстер. Понадобилось несколько месяцев случайных встреч, чтобы Голландец пригласил Марджори поужинать.

— Мы весь вечер говорили о вас, — с ухмылкой сообщил он. — А теперь, когда исчерпали эту скучную тему, мы можем переходить к другим.

Зик был безмерно рад, когда они стали встречаться регулярно.

Новая официантка снова посмотрела в его сторону. Зик улыбнулся и кивнул в знак приветствия. Обычно он легко угадывал возраст человека, но с этой женщиной у него не получалось. Тридцать пять? Она двигалась быстро, видимо, привыкла к такой работе. В ее глазах читалась усталость, но не физическая — она устала от жизни, сломалась. Когда она улыбнулась ему в ответ, ее глаза остались серьезными.

Бесси разнесла тарелки и, схватив кружку с полки, направилась к нему.

— Вы обычно приходите до того, как становится людно. — Она поставила кружку перед ним и налила в нее дымящийся черный кофе, не пролив ни капли.

Зик поблагодарил ее и обхватил теплый фарфор озябшими пальцами:

— Я сегодня ходил дальше обычного.

— Не могу понять, зачем вы вообще ходите пешком, когда у вас есть замечательная машина, могли бы ездить на ней.

Через несколько месяцев после смерти Марианн Мици Мартин крайне удивила Зика, настояв на том, чтобы он забрал ее машину, простоявшую у нее в гараже неизвестно сколько времени.

— Вам нужна машина, а у меня она есть, пылится в гараже. Я хочу, чтобы вы ее забрали. — Она уже приняла решение, поэтому Зику оставалось только с благодарностью принять дар.

Но даже по прошествии нескольких лет Зик чувствовал себя неловко за рулем автомобиля Мици и поэтому пользовался им, только если спешил куда-то или отправлялся слишком далеко, куда неразумно идти пешком. На прошлой неделе он выводил ее из гаража один раз — чтобы прокатить Мици за город. Они поговорили об Абре. Каждое воскресенье девушка играла в церкви, хотя и не скрывала свой протест.