Джейк ничего не ответил.

Они довольно быстро узнали все, что было нужно, об оформлении участка и уплате налога, после чего отправились по магазинам закупать продукты, посуду, инструменты, снаряжение, одежду и оружие. Все это Нед советовал приобрести в городе, а не в самом лагере, где торговцы заламывали дикие цены.

Денег оставалось немного, между тем им предстояло продержаться не одну неделю, если только не случится чудо.

Когда они проходили мимо ювелирной лавки, Барт заметил:

— Подумать только, чтобы добыть золота на одно колечко, надо перелопатить тонны породы! — А потом вдруг сказал: — Помнишь, Нед говорил, что индианки любят украшения?

— Их любят все женщины, но для начала лучше купи ей новое платье и обувь.

— Стоит ли тратить на это деньги?

Джейк пожал плечами.

— Она не может отправиться с нами в одном платье и босиком! Ты ведь хочешь взять ее с собой в лагерь?

— Не отказался бы. Пока мы промываем песок, она будет готовить и стирать.

— Значит, надо приобрести для нее одежду.

Барт смутился.

— Я не разбираюсь в женских вещах. Что ей подойдет?

— Идем.

Они вошли в заваленную товарами лавку, где Джейк выбрал для Унги простую, добротную, хорошо сшитую одежду. А потом его взгляд неожиданно упал на чудесные туфли на высоких каблуках, из мягкой коричневой кожи, украшенные медными гвоздиками. Джейк вспомнил узкие ступни Унги с тускло поблескивающими, как рыбья чешуя, ногтями и спросил о цене туфлей.

— Пять долларов.

— Беру.

— Зачем?! — изумился Барт, и Джейк ответил:

— Не знаю.

Он не мог объяснить, что иногда люди покупают что-то совершенно непрактичное просто как знак веры в счастливые перемены. А еще он подумал о том, что, вероятнее всего, у Унги никогда не было красивых вещей.

— Ты не спрашивал, с кем она жила прежде? — поинтересовался Джейк, когда они вышли на улицу.

— Спрашивал. Только с нее не вытянешь лишнего слова.

— Судя по всему, ей не очень приятно об этом говорить.

Барт раздраженно отшвырнул носком сапога лежащий на дороге мелкий камушек.

— Да и я предпочел бы не знать, со сколькими старателями ей довелось переспать, прежде чем она добралась до моей постели!

— Думаю, будь ее воля, она до конца жизни спала бы только с одним, — заметил Джейк.

Нагруженные скарбом, они едва дотащились до дома. Их встретил аппетитный запах. Индианка сумела договориться с хозяйкой, и та пустила ее на кухню. Унга нажарила картошки на жире от бекона, вдобавок сварила кофе и к приходу мужчин накрыла на стол. Когда они вошли, она встала, подошла к Барту и принялась снимать с него куртку, но тот нетерпеливо отстранил ее.

— Не надо, я сам.

Когда Джейк развернул покупки, у Унги заблестели глаза. Ей понравились новая посуда, одеяла, ружье и, конечно, вещи, купленные лично для нее.

А потом Барт преподнес ей туфли. Они стояли на его ладонях, как две крохотные диковинные лодочки, матово поблескивая и источая дивный запах новой кожи, лодочки, приплывшие из таких далей, куда никогда не заглядывала душа бедной индианки.

На мгновение Джейк увидел, как в выражении лица Унги, словно в зеркале, отразилось то море нищеты, неверия, нелюбви и горя, в котором она дрейфовала много лет, не в силах прибиться к берегу.

— Мне? — осторожно произнесла она.

— Да.

Она быстро схватила их и примерила. Туфли пришлись впору; Джейк поразился тому, какой невыразимо прямой и гордой внезапно стала осанка девушки.

Унга сделала несколько нетвердых шагов, онемев от восхищения и словно прислушиваясь к чему-то, а после прильнула к Барту всем телом, самозабвенно обхватив его руками, уткнувшись лицом ему в плечо. Странно смущенный, он неловко обнял индианку и принялся гладить ее волосы.

На ночь помещение разделили занавеской, но когда Джейк проснулся рано утром, то увидел, что ткань упала на пол. Барт спал, обняв и крепко прижав к себе индианку, и Джейк подумал, что эти двое удивительно гармонично смотрятся вместе. И сказал себе, что, возможно, когда-нибудь их свяжет не просто влечение плоти — с его стороны, и желание обрести хотя бы иллюзию опоры — с ее, а неискоренимая память предков, зов общей крови.

Через три месяца начались дожди. Город уже не выглядел праздничным и нарядным, а старательский лагерь представлял собой жалкое зрелище: влага, стекавшая со склонов гор, превращала поселение с его дощатыми бараками под крышей из дранки, бревенчатыми домиками и парусиновыми палатками в унылое болото. Порывы ветра трепали самодельные флаги; когда ветер ненадолго стихал, насквозь промокшие под дождем, они обвисали, как тряпки. Лес был окутан пугающей теменью, и из него не доносилось ни звука.

От земляного пола и ветхих стен примитивного жилья веяло сыростью. Люди возвращались с участков промерзшие и продрогшие, смотрели друг на друга исподлобья и срывались по каждому поводу.

Джейк и Барт без устали копали землю, дробили киркой камни, промывали песок, надеясь найти жилу или обнаружить самородок, но, похоже, на их участке была только грязь.

Им удавалось платить налог и покупать продукты благодаря тому, что Джейк все-таки стал принимать больных. Он делал это по вечерам или когда скверная погода не позволяла им с Бартом отправиться на участок.

Последний нервничал от того, что приятель был вынужден содержать их с Унгой, но Джейк говорил, что Барт намного выносливее и сильнее, потому на его долю выпадает большая и наиболее тяжелая часть работы на прииске.

Свою — и немалую — лепту в общее дело вносила и Унга. В этих нечеловеческих условиях индианка была поистине незаменима. Каким-то образом она умудрялась стирать и сушить одежду, содержала дом в порядке и относительной чистоте. По утрам намазывала куски хлеба толстым слоем лярда, пекла блины и варила обжигающий кофе, никогда не забывала собрать еды, чтобы мужчины могли перекусить днем, а вечером их ждала свинина с фасолью или другое сытное блюдо.

По вечерам троица разжигала во дворе большой костер — не только для того, чтобы погреться, высушить одежду и приготовить еду, но и для того, чтобы порадоваться веселому потрескиванию огня и хоть как-то поддержать угасающие силы.

Далеко не все старатели привезли с собой женщин, и многие из них пытались переманить Унгу. С одним из них, дерзким парнем по имени Стивен Флетчер, у Барта вышла крупная ссора — дело едва не дошло до поножовщины.

Джейк утверждал, что индианке и в голову не приходит уйти к другому. Если к ней, занятой стиркой, сбором топлива или другой работой, подходил мужчина и пытался заговорить, она молча поворачивалась спиной и делала вид, что не понимает или не слышит его слов.

Однажды утром Джейк услышал, как Барт и Унга о чем-то спорят. Он занимал проходную комнату, а они спали в крохотном чуланчике за перегородкой. На его памяти они ссорились впервые. Индианка вообще говорила мало и тихо, но сейчас ее голос звучал раздраженно, в нем прорывались нотки отчаяния.

Когда они вышли из-за перегородки, Джейк сделал вид, что ничего не заметил.

Барт сел за стол и окинул мрачным взглядом жилище с грубо сколоченной мебелью, полками для посуды и разных вещей и сваленными в углу инструментами и оружием.

— Может, нам попытать счастья в другом месте? — устало произнес он.

— Ты имеешь в виду перейти на другой участок? — Да.

— Мне кажется, надо подождать. Полагаю, счастье не зависит от места, — сказал Джейк.

Вошла индианка и принялась расставлять посуду. На ней было чистое платье, волосы заплетены в две толстые косы, из которых не выбивалось ни прядки.

Джейк удивлялся, как ей удается всегда выглядеть такой собранной, аккуратной, невозмутимой. Ему было трудно понять, что ей нужно от жизни, от людей, волей судьбы оказавшихся рядом. Сердечной привязанности? Она не ждала этого от мужчин, ставших циничными и равнодушными от вечных неудач и непреходящей усталости. Денег? Она знала, что едва в их руках окажется золото, они бросят ее и найдут себе порядочную белую девушку или дорогую шлюху. Какие надежды жили в ее душе? Обрести семью, пустить где-то корни? Она никогда об этом не говорила и, возможно, в самом деле ничего не планировала. Каждодневный тяжелый труд и привычка заботиться о временном покровителе спасали ее от мыслей о будущем.

Однако Джейк мог сказать, что ее присутствие в их лишенной радостей жизни было очень ценным, ибо она оберегала и хранила нечто такое, что невозможно выразить словами, но без чего легко потерять себя.

Пока мужчины ели, Унга не проронила ни слова. Барт тоже молчал и старался не смотреть на нее. Потом они с Джейком отправились на участок.

Джейку казалось, что именно суровость придает этим местам такую своеобразную красоту. В таких краях люди осознают власть и силу природы и вместе с тем никогда не сдаются, ибо сдаться — означает погибнуть.

Они шли по узкой тропе, под деревьями, листья которых уже начали менять свой цвет, в дымке тумана, напоминавшего пороховой дым, когда Барт сказал:

— Она беременна. Подумать только, прошло всего три месяца! Ох уж эти женщины! Самое главное, она не хочет избавляться от ребенка. Так и сказала: «Не хочу». И смотрела на меня своими дьявольскими глазами так, будто я ее ударил!

— Когда ты сказал, чтобы она это сделала?

— Да.

— С ней такое впервые?

Барт усмехнулся.

— Не задавай глупых вопросов; конечно, нет! Она сама призналась, что знает старуху, которая этим занимается. Придется дать ей пять долларов да еще денег на дорогу до Сан-Франциско и обратно, если она пожелает вернуться.

— Но Унга сказала, что не хочет ехать.

— Мало ли что она сказала! — в сердцах произнес Барт и внезапно остановился. — А ты… ты бы не мог ей… помочь? — В его голосе звучали смущение и досада.