Его пугающая дверь совсем не изменилась. Из квартиры доносились звуки включенного телевизора, кажется это были новости, и слышались мужские голоса. Сильнейшая тоска или еще какая-то неведанная сила заставили меня постучать. А осознала я свою роковую ошибку только тогда, когда в замке зашуршал ключ, и уже не смогла унести ноги. Проклятье. Что я творю?

– Ты опоздала, – рявкнул незнакомый мужчина, которого я никак не ожидала увидеть. Кто этот человек? Почему так нагло открывает дверь, будто является хозяином квартиры?

Где Анатолий? Где Витя, черт возьми?

Вытаращив глаза на его огромное пузо, я сглотнула.

– Опоздала?

– Да, опоздала, – нервно повторил он. – По условиям доставки ты должна отдать мой заказ бесплатно, – наглец бесцеремонно выхватил пиццу из моих рук, а следом пакет с бургерами и лимонадом. – На чаевые даже не рассчитывай.

Все это было так неожиданно, что я даже не подумала противиться.

– Это не мое. Я не заказывал, – поковырявшись в пакете, мужчина вручил мне коробочку с картошкой фри и захлопнул дверь перед лицом. Было слышно, как большая компания людей обрадовалась бесплатной закуске.

Из минутного окаменения меня вывел женский голос за спиной.

– К Витьке пришла?

Обернувшись, я увидела пожилую женщину, она курила на лестничной площадке и рассматривала меня оценивающим взглядом. Слишком оценивающим.

– Угу.

– Так переехали они, девочка.

– Переехали? – я не могла говорить, зато неплохо повторяла за другими.

– Да, квартиру продали и умчали. Куда не знаю. Теперь приходиться этих уродов терпеть, вечно хата полная шалав. Витька с Толиком тихие были. Ты больше не ходи сюда, а то за потаскуху примут и кирдык тебе.

– Угу…

Я буквально вылетела из дома, не сумев сдержать слезы, и неустанно корила себя за несусветную глупость. Зачем я пришла сюда? Чего именно добивалась? Зачем сделала только больнее? Зачем, твою мать?

Новость о переезде одновременно обрадовала меня, но по большей части огорчила. Это глупо. Очень глупо. Почему так больно? Почему? Я давно поставила жирную точку и не должна переживать о том факте, что мы больше никогда не увидимся. Не должна. Не должна. Не должна.

Оставь меня, Витя… Я так больше не могу.

Возвращаясь домой, я закусывала слезы картошкой. Она карябала горло, но заглушала рыдания. Хотелось кричать. Скулы невыносимо болели, когда я заталкивала жирную еду в рот, походя на оголодавшую истеричку.

Оставь меня Звягин, больше не хочу слышать твое имя…

– О, Тарас, привет! – на входе в подъезд, я наткнулась на Верещагину и нескольких ее друзей, отчего была готова взорвать этот мир к чертям. – Что такая хмурая? Скучаешь по своему наркоше? Так вот он нашел другую. Вчера его видели в кино с какой-то барышней. Забавно, правда? Ты настолько жалкая, что даже спидозник тебя бросил.

Вредный Звягин, я же попросила…

Они захохотали, а я остановилась. Нагнулась за куском кирпича и угрожающе замахнулась. Светка понимала, что кирпичи – это не шутки, поэтому призвала друзей кинуться в бегство, при этом продолжая кричать что-то в духе: «Больная! Сумасшедшая!

Истеричка! Такая же дура, как и твой наркоман!».

Отбросив кирпич в сторону, я высыпала оставшиеся картофелины в рот и направилась домой, наперед предугадывая неоднозначную реакцию мамы, ведь семейного кинопросмотра так и не состоится.

***

Прошло еще несколько недель. Аришу вернули из лагеря. Мама продолжала вести себя странно и подозрительно тихо. Папа изредка звонил и хвастался отличными каникулами, что не скажешь про меня. Я была заточена в воображаемой клетке.

***

Вечер был тихим. Город, который показался мне непривычно пустым, окутала туманная дымка. Распахнув окно настежь, я с ногами села на подоконник, пристально вглядывалась в неизменно темно-синие небо, словно оно могло ответить на мои все вопросы. Небо молчало, печалилось, как и я, и только едва заметный шорох за дверью заставил отвлечься от беззвучных рассуждений.

Спрыгнув с окна, я резко подскочила к двери, но приоткрыла ее с особой аккуратностью, чтобы не спугнуть Аришу, которая, как мне казалось, решила незаметно опустошить конфетницу. Только вот ребенок был здесь не причем.

Сквозь густую темноту разбавленную тусклым светом ночника, мне удалось разглядеть блондинистую голову мамы. Она торопливо складывала вещи в походные сумки, бормотала под нос что-то неразборчивое, беспокойно вздыхала и хваталась за лоб. Мне было в новинку видеть ее такой встревоженной, поэтому я не спешила себя рассекречивать, стояла затаив дыхание, робко выглядывая из-за угла.

Когда сумки заполнились под завязку, мама встала напротив настенного зеркала и еще долго всматривалась в свое отражение. На ней не было лица, и мне оставалось только догадываться, что твориться в ее голове и о чем она думает. В какой-то момент я увидела блеск в уставших глазах и решила показаться.

– До переезда в общежитие еще целый месяц, – тихо посмеялась я, выйдя в коридор, отчего та вздрогнула. – Рановато ты вещи собрала, не находишь?

Увидев меня, мама вовсе потеряла человеческий вид. Мышцы ее лица задергались в спазматическом танце, бледные губы задрожали, взгляд стал другим – непривычно мягким, родительским и смертельно печальным.

– Яйца и хлопья в холодильнике. Пожалуйста, покорми Аришу утром, – с надрывом выдавила она. Голос тоже был не свой. Раненный. – Ты ведь присмотришь за ней, Варя? Пообещай, что проследишь за своей младшей сестрой и никогда ее не оставишь. Сейчас же поклянись.

Сглотнув твердый ком, я нервно хохотнула.

– О чем ты, мам? Я не понимаю. Тебе приснился плохой сон?

Вместо ответа из ее глаз хлынули слезы, они мгновенно скользнули по щекам, как по гладкому мрамору. Неоднозначная реакция матери спровоцировала улыбку, но в тоже время заставила напрячься.

– Да что с тобой такое? – задохнулась я, а потом внимательно посмотрела на баулы, и в голову, как в мягкую игольницу, воткнулось острое осознание. Наши взгляды снова встретились, но на сей раз они стали зеркальными. – Это не мои вещи, так?

Я уже знала ответ на свой вопрос, но продолжала таить надежду, что моя мнительность исказила реальность, что это всего лишь еще один предрассудок на фоне длительного переживания, очередное заблуждение.

– Очевидно эти вещи ты собрала для себя, но куда ты собралась, мама? Почему ни о чем не сказала и делаешь это тайком? Объясни мне. Я хочу знать.

– Присядь, – попросила она, утирая слезы.

– Спасибо. Я постою.

– Варя.

– Мама, – не унималась я.

Она снова схватилась за лоб и проработала виски.

– Тогда просто выслушай…

Разговоры с матерью всегда были для меня настоящей пыткой, но сейчас я понимала, что данная беседа принесет мне больше боли, отчего остальные покажутся сладкой песенкой. В воздухе повисла угнетающая пауза.

– Я уезжаю, милая, – отрезала она, и ее лицо скорчило от спрятанных слез. – Прошу тебя, не заставляй меня объясняться перед отцом и оповести его сама. Мне это не под силу, – она медленно подошла ко мне, но выдержала короткую дистанцию. Огромное чувство вины не давало ей приблизиться. – Детка, я исчезну не насовсем. Я буду звонить, приезжать, даже писать, если вы это позволите, но у меня нет другого выбора. Я не могу поступить иначе. Мне пришлось переломить каждую косточку в теле, чтобы принять это решение. Когда-нибудь ты меня простишь.

Почувствовав, как земля уходит из-под ног, я опустилась на пол. Мама сползла следом. Поборов страх, она коснулась моей щеки, но я тут же перехватила ее руку.

– Что происходит? Ты бросаешь нас? – мне не удалось скрыть обиду в голосе, но правда лежала высоко на поверхности и едва ли она заключалась в банальном побеге. Здесь было что-то другое. Слишком тяжелое для моих плеч. Болезненно улыбнувшись, мама опустила голову.

– Всю свою жизнь я жила по вычерченным шаблонам, как железный бесчувственный робот, выполняющий свод задач по пунктам, планировала жизнь, строила каждый свой день и была как никогда права. Но однажды испытав судьбу, всего лишь раз отойдя от плана, я получила самое суровое наказание за свое непослушание. Я потеряла вас. Справедливо, но слишком больно.

– Перестань, – я вцепилась в ее плечи. – Ты не теряла нас. Мы здесь. Рядом. Как ты можешь такое говорить? У тебя жар? Ты заболела?

Хрупкие плечи мамы напряглись.

– Я больна, дочка, – после этого заявления она неохотно подняла голову. Ее крепкая стена рухнула в одночасье, передо мной сидела слабая, несчастная женщина, которая устала носить доспехи. Сердце сжалось от этой картины. Я мне захотелось стереть этот образ из памяти, ибо он доставил мне много боли, как и последующее признание: – У меня ВИЧ.

Мир поплыл перед глазами. Короткое слово ударило сильнее тока. В голову начали вонзаться кусочки острых мыслей, которые постепенно складывались в уродливый паззл. Я граничила между полной потерей сознания и эмоциональным взрывом. Хотелось вскрикнуть, но способность говорить покинула меня на время.

– Прости, прости меня, – повторяла мама, заглядывая в мое потерянное лицо. Я же смотрела сквозь. По моим дрожащим коленям стекали ее горячие слезы. – Я не хотела, чтобы так все вышло. Видит бог, я этого не хотела. Прости меня, дочка.

Сердце снова дало ход, легкие приняли горькую порцию воздуха. Несмотря на страшное признание, которое раздавило меня, как мелкую букашку, я ощущала отпечаток недосказанности, но пути назад не было.

– Как? – содрогнулась я, и глаза защипало. Мама поджала губы и затрясла головой, самоотверженно держа в себе ответ, который явно рвал все ее внутренности. Это было тяжело. Тяжелей всех тех бессонных ночей, что укрывалась я последнее время. – Ну что же ты молчишь, мама? Не руби хвост по кусочкам… Говори.

Она не произнесла это вслух, не обмолвилась и словом, но я поняла ее по одному лишь взгляду, накрыла рот ладонью и закрыла глаза – она спала с Витей. Сопротивляться не было сил и я впустила в себя эту правду, которая ледяной водой пронеслась под кожей. Я замерзла. Окоченела от представления, как это могло случится и едва сдержала подступившую тошноту.