Прай Карина Кэрри - Мотылёк над жемчужным пламенем

Почему она так смотрит на меня? Почему так смотрит?

– Просто дай мне уйти, – заикается она. – Дай уйти и все.

Русые пряди прилипли к ее взволнованному лицу. В глазах пляшут испуганные мотыльки.       Мне хочется ее поджечь, как ту марлю.       Уверен, пламя получится восхитительным. Мне хочется спрятаться от нее, как от той ванны. Уверен, она тоже этого хочет.

– Витя, пожалуйста…

Выдохнув, медленно ставлю ее на ноги.

Шатаюсь. Дышу. Кажется, немного стыжусь. Хотя нет. Это не стыд, что-то другое.

Ухожу и демонстративно хлопаю дверью.

Что ей нужно от меня? Зачем она так смотрит?

Я ядом капаю на раны,

А боль ревниво в вечной памяти храню. Мне легче очертить фатальные изъяны, Чем разукрасить черноту души твоей.

Мне легче разбудить покойника,

Чем увидеть страх в твоих фарфоровых глазах.

А ведь душа навеки беспокойная,

Умыта горечью, истерзана, она в колючих швах.

Последний       учебный       день       второй       четверти.       Последний       урок.       География.

Самостоятельная работа. За окном снег валит хлопьями, он буквально укутал деревья в белоснежные одеяния, а густой туман превратил середину дня в наступающий вечер.

Отличная вдохновляющая погода.

В классе так тихо, что слышны щелчки тока в лампах. Олег Петрович задумчиво листает каталог с женской парфюмерией – выбирает подарок жене. Одноклассники нависли над своими тетрадями, старательно делая вид, что разбираются в широтах и меридианах, но на самом деле отсчитывают секунды до конца урока, ибо совсем скоро их ждет долгожданная свобода. Я же нахожусь в своем маленьком мире, где нет места веселью, но есть ямб и хорей, душа и рифма. Здесь невероятно уютно, но резко распахнувшаяся дверь, заставляет меня вернуться в реальность.

– Можно? – равнодушно интересуется Звягин, облокотившись о дверной косяк.

Его появление становиться неприятной неожиданностью, ведь я понадеялась не лицезреть его больше. Никогда. Впрочем, удивилась не только я.

– А вы у нас…? – спрашивает географ, поправив толстые очки.

– У вас? – слабо усмехается новичок. – У меня к вам аналогичный вопрос, ведь вы не представились.

Учитель ахнул, а я еще раз убедилась в его отвратительности. Ведь ясно как день, что парень нарочно плывет против течения. Его закинуло не в тот жизненный пруд, и он не скрывает своего недовольства. Все его манеры вызывающи, а повадки – хамские. И если я смирилась со своей участью быть не такой, то он упрямится. Но ради чего? Из вредности?

Кому и что он доказывает?

После последней нашей встречи, я однозначно убедилась в нежелании этого человека контактировать с кем-либо и в его неадекватности. В нем много злобы, которая буквально переполняет его. Очевидно всему этому есть причины, но я не хочу их узнавать. Не хочу даже думать об этом и искать ему оправдание.

– Так можно или нет? – нервничает Звягин. – Неужели, так сложно ответить?

– Я прошу вас, молодой человек, не важничать, – агрессивно взбодрился географ. – Вы новенький? Почему отсутствовали?

Звягин закидывает руку на плечо, будто эти два вопроса невероятно его вымотали, и закатывает глаза.

– Слушай, до конца урока жалких двадцать минут. Разве ты хочешь, чтобы мы потратили их на бессмысленную болтовню? Думаю, нет. Просто разреши мне пройти в класс, занять свое место и сделать вид, что мне до чертиков интересен твой предмет. Как тебе такой вариант?

Олег Петрович подавился воздухом, чем напомнил мне Марию Анатольевну, которая уже получила возможность быть оскорблённой, а вот я и еще большая часть одноклассников отреагировали на это с меньшим удивлением. К таким повадкам привыкнуть сложно, но их возможно предугадать.

– Пошел вон! – орет учитель. – Чтоб я тебя здесь больше не видел, щенок!

Витя резко отталкивается от косяка.

– Так бы сразу, – вздыхает он и, перед тем как уйти, поднимает руку. – Будь здоров! – хлопает дверью и уходит.

– Я обращусь к директору! Так и знай, хам!

Из меня невольно вырывается смешок, на что оборачивается Верещагина. Она смотрит то на меня, то на мои принадлежности – с подозрением ищет причину моего веселья, но не находит его и возвращается к самостоятельной работе.

Меня не позабавил новичок, совсем нет, мой смех был скорее истерическим. Его способность вызывать у людей отвращение была феноменальной. Блестящий талант. В этом деле он даже меня переплюнул.

Но что с тобой парень? Откуда вся эта чернота?

Еще раз ловлю себя на мысли, что мне это не интересно. Больше нет.

***

Школу я покинула с невероятным облегчением. Снег не думал заканчиваться, но было довольно тепло. Я уже предвкушала аромат чая с малиновым вареньем и недельное затворничество, как вдруг меня заставили отложить свои планы.

Свернув за угол школы, я наткнулась на Светку Верещагину и еще двое парней с параллельного класса. Они подпирали ворота, до верхов заснеженного, малого футбольного пола. Мне не понравились их взгляды. Слишком озабоченно они отнеслись к моему появлению, отчего я прибавила шаг.

Нет. Мои каникулы не должны начаться с потасовки. От моей уютной комнаты меня отделяет пара километров, и я должна преодолеть этот путь не тронутой.

Я затылком почувствовала слежку, а когда Верещагина приказала мне остановиться – побежала. Адреналин вдарил в голову. Мысли смешались. Непослушные ноги несли меня вперед, не дав шанса обдумать маршрут. В конечном итоге я уткнулась в западню из ряда бесхозных гаражей, которые находились за школой.

Прекрасно.

Первой меня догнала Светка, а потом и парни подоспели. По их лицам я поняла, что унизительной лекцией мы не обойдемся. Там было что-то посерьезнее. Так странно это все – заочно чувствовать вину за то, чего не существует.

– Тебе хана, Тарасова, – злостно предупреждает Светка, снимая варежки.

Довольно многообещающее начало. Впрочем, этого и следовало ожидать.

– За что?! – возмущаюсь я. – Что не так?!

– Ты мне волосы испортила, тварь!

– Да о чем ты?!

Она       демонстрирует       обрезанную       каштановую       прядь,       перепачканную       тягучей субстанцией.

– Я нашла в них жвачку! Я убью тебя за это!

Меня ударяет несправедливость.

– С чего ты взяла, что это я?!

– Больше некому! Я видела, как ты хихикала на уроке!

Прежде чем что-либо сделать – хорошо подумай. Так говорят? Что ж, в моем случае карается даже улыбка. Впервые меня затошнило от собственной слабости. Из меня сделали мишень для издевательств, будто магнитом я притягиваю неприятности, но это только моя вина. Вместо того, чтобы дать отпор, я улыбаюсь. Этот мир бьет меня по лбу грязной половой тряпкой, а я улыбаюсь. Хватит.

– Я тут не причем! – продолжаю доказывать свою правоту. – Тебе просто удобно видеть во мне виновницу! Ты не хочешь даже думать о том, что это могли сделать твои любимые подружки! Но знай, что это была не я!

Верещагина кидает сумку на снег и делает внушительный шаг вперед.

– Мне плевать, что ты там говоришь, Тарасова. У тебя есть два варианта: или ты даешь мне пять тысяч на парикмахерскую, или я выдираю твои вшивые пакли. Решай. Я сегодня добрая, поэтому даю тебе возможность…

Ее монолог уходит на второй план, потому что я вижу новичка. Он проплывает за их спинами. Смотрит. Долго смотрит. Понимает, что я попала в беду, но даже пытается помочь и проходит мимо.

– …ты поняла? Что скажешь?

Я возвращаюсь к Светке. Меня душит обида. С меня хватит.

– А не пойти ли тебе нахер? – предлагаю я, на что ее глаза округляются.

Подобно дикой кошке она вонзается когтями в мое лицо. Я не чувствую боли, но не могу удержать равновесие и падаю на землю. Светка продолжает тягать меня за шарф, как упрямую корову. Я слышу как трещат швы на куртке, чувствую холодный снег на пояснице и смотрю, то на козырек гаража, то на серое небо.

– Сука поганая! Дрянь тупорылая! Сука тупая! Тупица поганая! – Верещагина не сильна в эпитетах, отчего ее оскорбления превращаются в беспрерывное гавканье. – Ну чего ты развалилась? Сопротивляйся!

На удивление Света побаивается бить меня кулаками, так как прекрасно знает последствия. Есть факты – есть наказание. Бывшая подруга слишком быстро устает вытряхивать из меня кишки и в итоге отпускает, но не для того, чтобы завершить конфликт.

Напротив, ее изворотливый ум способен только на гадости.

– Давай, Костян, как договаривались, – призывает она, и теперь я напрягаюсь.

Серое небо. Снег. Козырек. Костян.

– Давай, налей на нее! Прям на лицо!

Серое небо. Козырек… Что?!

И могла бы я предположить, что это все мне послышалось, но решила не рисковать и попробовать нарушить их мерзкие планы.

Не успеваю я встать на ноги, как меня накрывает новое потрясение.

Серое небо. Козырек. Новичок и расстёгивающаяся ширинка.

– Кто-то заказал золотой дождик? – интересуется он, и все трое поднимают головы. – Ух, как вас много! Да не переживайте вы так, всем достанется. Кто первый?

Светка с визгом отбегает в сторону, я испуганно перекатываюсь по снегу, а вот парни, боясь показаться трусами, остаются на месте.

– Да пошел ты! – плюется Костян.

– Не хотите? – разочарованно вздыхает Звягин и застегивает молнию. – Что ж, зря. Это одна из самых дорогостоящих процедур в китайской медицине. На вашем месте я бы хорошо подумал, прежде чем отказываться.

– Хорош трепаться, клоун! – рычит второй. – Спускайся! Или ссышь?

– Больше нет, как видишь, – смеется Звягин и пропадает из видимости.

Я и Света потерянно смотрим на друг друга.

– Твоему хахалю не жить, – сквозь зубы произносит она. – Он только что себе приговор подписал.

Хахалю? Откуда такие глупые домыслы?

– Ку-ку, мальчики!

В этот момент в голову Костяна летит обрубок кирпича. Он падает на сугроб и кричит матом. Держится за лоб. Между его пальцев просачивается кровь.