– Ну, мы разговаривали, она была одинока… – Энрике гладил жену по голове.

– Кто одинока, так это я!

А я думал, что ты нашла своё счастье со мной! – игриво сказал муж.

– Как я могу быть счастлива с человеком, который предаёт меня на каждом шагу?!

– Я не предавал тебя, Валентина…

– С меня довольно, – оттолкнула мужа Валентина. – И замолчи, ты только раздражаешь меня своим враньём! Лучше во всём признайся, может быть, когда-нибудь я смогу тебя простить…

– У нас были только дружеские отношения, – умоляющим голосом сказал Энрике.

– Ты принимаешь меня за идиотку, – сказала Валентина.

– Ладно, хорошо, я спал с ней, но это было только один раз, – тихо проговорил муж. – Но мне это абсолютно не понравилось. Я понял, что никакая другая женщина не заменит мне тебя…

– Какой же ты циник, Энрике, – Валентина смотрела на мужа потрясённо.

– Но ведь я тебе всё равно нравлюсь, правда? Ведь ты всё равно без меня не можешь? – сказал Энрике, подходя к жене.

– Ненавижу, – прошептала Валентина.

– Правда? – тихо сказал Энрике.

Его рука легла ей на грудь и скользнула по телу вниз.

– Ненавижу тебя… – еле слышно повторила жена.

Энрике снисходительно улыбнулся. Он знал, как усмирить Валентину…


Дока

Толедо устроил его на текстильную фабрику менеджером, и Дока в первый же свой визит увидел такое количество непорядков на производстве, что просто за голову схватился. Фабрика работала из рук вон плохо. Всё было поставлено кое-как, ни учёта, ни графика, ни чёткости в поставках и вывозе продукции, ни ремонтных служб, ни маркетинга, одна только техника безопасности. Профсоюз на фабрике был в такой большой силе, что Толедо ничего не мог поделать. При нижайшей производительности труда у рабочих были непомерно высокие зарплаты.

Фабрика работала в убыток. Продукцию приходилось продавать по цене намного ниже себестоимости.

Дока разобрался во всём сразу же. Хоть и не было у него экономического образования, его пытливый ум и наблюдательность помогли увидеть все недостатки и даже пути их устранения.

Толедо был в восторге от своего нового менеджера. В первую же неделю Дока добился сокращения перерывов на обед и перекуров. Ввёл должность десятника, который следил за учётом. По совместительству десятник занялся ремонтом оборудования. И тут обнаружились интересные вещи. Оказалось, что многие станки выведены из строя умышленно. Толедо до сих пор платил рабочим не от выработки, а за время. Если ткачихи весь день просидели без дела, они всё равно получали полновесную зарплату. Дока предложил изменить договор с профсоюзами.

Толедо поначалу испугался, но потом понял, что другого выхода у него нет.

Профсоюз на перезаключение договора не шёл. Крикливые ткачихи обступили Доку и грозились разорвать его на части, если он попытается, хоть что-то изменить в их жизни. Тогда Дока сказал им, что в противном случае фабрика закроется.

Конечно, он блефовал. Но не так уж сильно, фабрика была на грани полного краха.

После долгих переговоров новый коллективный договор был заключён. Он был ещё очень далёк от идеала, но это был уже существенный шаг вперёд.

И уже через два-три дня обстановка на фабрике разительно изменилась. Теперь чуть ли не сами по себе заработали давно вышедшие из строя станки, не видно было отдыхающих целый день напролёт, десятнику совершенно нечего стало делать, он только производил мелкий ремонт. Впервые за долгие годы продукция не приносила одни убытки, хотя, правда, ещё не приносила прибыли.

Толедо был на седьмом небе от счастья. Фабрика, которую он уже собирался продать, вдруг стала нормально работать.

Дока тоже испытывал вполне заслуженную гордость, хотя радость его омрачалась угрызениями совести.

Ему было жаль Виторию. Со всех сторон он только и слышал – девушка больна, девушка умирает…

– Ну и что ты предлагаешь? – спрашивал его Толедо.

– Во-первых, никакого письма. Это Виторию добьёт. Я понимаю, вы хотите отомстить Изадоре, но получится, что мы убьём, ни в чём не повинного человека.

– Успокойся, Эдуардо, ничего страшного не происходит…

– Как не происходит?! – горячился Дока. – Да врачи уже опасаются за её жизнь!

– Но что же, мы можем поделать?

– Я хочу прийти к ним и попросить у всех прощения, прежде всего у Витории!

– Ты предлагаешь – второе явление Эдуардо в дом Вентурини?

– Конечно!

– Нет, нет! Это абсурд! Виториа ещё сильнее станет тянуться к тебе – получится порочный круг!

– Да ты ничего не понял, Толедо. Мне надо подготовить её к расставанию, понимаешь?

– Но, как же, удар по Изадоре?! Тогда вся эта затея теряет смысл! – не сдавался Толедо.

– Знаешь, я согласился участвовать в этом деле исключительно ради денег, но я лично не собирался унижать мать унижением дочери.

– А о чём же вы думали раньше, когда начинали весь этот розыгрыш?

– Да ни о чём мы не думали! Кто же знал, что Виториа доведёт себя до такого состояния?!

– А как это романтично! Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда! Роковая любовь!

– Умоляю тебя, Толедо! Спустись на землю, девушка умирает!

– Ладно, – сказал Толедо. – Для общего блага Эдуардо Коста Браво вернётся к своей любимой.

Как ни странно, Патрисиа приняла известие о возвращении Доки в дом Вентурини без особого энтузиазма. Более того, она как будто расстроилась.

– А ты-то сам готов вернуться? – спросила она, когда они с Докой встретились.

– Конечно! Нельзя же заставлять страдать невинного человека!

– Да, с ней творится неладное, – сказала Патрисиа. – Только наберись мужества. Ты будешь потрясён, увидев Виторию.

– Да… Это будет непросто. Ведь я вернусь, чтобы уйти. А увидев Виторию, размягчусь… Меня и так замучило чувство вины…

– А когда ты собираешься с ней увидеться?

– Скоро. Только закончу кое-какие дела на фабрике…

– Я бы хотела увидеть этот спектакль, – сказала Патрисиа иронично.

Дока понял, что тщательно скрывала от него Патрисиа. Ревность.

– И ты опять станешь женихом, сынок? – спросила его мать, когда Дока рассказал ей о возвращении в дом Вентурини.

Бабушка тоже вертелась рядом.

– Не совсем. Мне надо подготовить Виторию к окончательному разрыву.

– Как это всё тяжело, Дока, – сказала мать.

– Ну, не тяжелее, чем камни таскать, – заметила бабушка.

– Да, возвращаться так неловко, – сказал Дока, – но это хоть спасёт Внторшо.

– Но если она тебя так любит, о каком разрыве может идти речь? Если женщина любит, ей ничего не нужно, кроме любимого. Как ты сможешь убедить Виторию забыть тебя?

– Ещё не знаю, надо всё обдумать, – сказал Дока потерянно.

– Тебе надо просто наесться чесноку! – сказала Элза. – Ты съедаешь головку, идёшь к ней, и она тебя больше знать не захочет!

Дока и Роза рассмеялись.

– Хорошо, не хочешь чеснок, есть другой способ. Не мойся неделю и иди к ней. Её от тебя стошнит!

Вечером Дока зашёл к Фернанде. Почему-то ему казалось, что именно она сможет дать ему самый дельный совет. У Фернанды, правда, было плохое настроение, у неё самой дела не клеились. Отец опять что-то натворил, в доме была напряжённая атмосфера.

– И чего ты пришёл?

– Да так просто, – сказал Дока. – Может, впустишь?

– Ну, уж заходи.

– Знаешь, Фернанда, я решил вернуться к Витории. Помнишь, ты меня просила не делать этого…

– Это я сгоряча… Конечно, вернись. Девчонка, не дай Бог, умрёт.

– Но я возвращаюсь, чтобы подготовить её к окончательному разрыву.

– И что?

– Просто не знаю, как это сделать.

– Окончательных разрывов не бывает, – сказала Фернанда, даже не замечая, что почти дословно повторяет мысль отца. – Вот Андре окончательно бросил меня, а теперь глядит как побитый пёс.

– Вот и я вернусь к Витории с таким же видом.

– Может быть, это тебе и поможет. Женщина перестаёт любить, когда мужчина перед ней чувствует себя виноватым.

– Правда? Ты это точно знаешь? – Для Доки это было открытием.

– Женщина любит, когда она зависима от мужчины, и перестаёт любить, когда, наоборот, мужчина зависит от неё.

– Ну, не всегда.

– Всегда? И не спорь со мной!

Дока пожал плечами. Он вдруг увидел, что губы девушки задрожали. Она вот-вот готова была расплакаться.

– Я что, обидел тебя? – спросил Дока.

– Слушай, ты помнишь, что за мной долг? – вдруг сказала Фернанда.

– Какой долг? – не сразу сообразил Дока.

– Я должна тебя поцеловать в губы. Если ты ещё хочешь это сделать, я готова.

Дока растерялся. Он-то затевал весёлую игру, а тут поцелуй вдруг приобретал какой-то другой смысл. Он вырастал до некоего трагического поступка, цель которого Дока не понимал.

Фернанда смотрела на него так же, как когда-то смотрела на него Патрисиа, предлагавшая заехать в отель и переспать. Тогда Дока отказался. А сейчас?

– Только ведь я целуюсь очень страстно, боюсь, ты не устоишь, – попытался перевести разговор в шутку Дока.

– Ну и что! – сказала Фернанда. – И не устою. У меня давно не было мужчины!

– Да, а Зека?

– Нет, с Зекой мы не спали. Мы были на волосок, но я вовремя остановилась.

– А со мной не остановишься?

– Нет.

Дока оглянулся.

– А в доме кто-нибудь есть? – шёпотом спросил он.

– Нет, и не скоро вернутся. – Глаза у Фернанды были совсем сумасшедшие.

– Подожди, – сказал Дока. – Я так не могу. Ты какая-то слишком уж серьёзная.

– Ничего, я могу рассмеяться, – сказала Фернанда и через силу улыбнулась.