– Сколько тебя знаю, ты всегда был нелюдим, Мануэль, даже в юности. Я вспоминаю университет. Ты с серьезным видом вечно сидел в углу, а мы тем временем танцевали до упаду, влюблялись, заводили романы, – улыбнулся Хуан Антонио. – И не говори так насчет денег. Это камешки, очевидно, в мой огород, как я понимаю? Но ведь мы с тобой еще не старички... Не юнцы, конечно... Но, что называется, в самом соку!.. Может, и мне когда-нибудь встретится женщина моей мечты, Мануэль...

– У меня была такая женщина... твоя сестра, – после долгого молчания вздохнул Мануэль. И что же? Я не сумел добиться ее руки...

– И у меня была, – грустно отозвался Хуан Антонио. – Но и я навеки потерял ее, не сумел сберечь. Она покинула меня.

– Не грусти, друг, – Мануэль посмотрел на Хуана Антонио с теплотой. – Когда-нибудь неожиданно для себя ты влюбишься, хоть в этот день Ирене выцарапает тебе глаза.

– Если это будет настоящая любовь, я согласен! – невесело пошутил Хуан Антонио.

Не менее других была шокирована появлением Ирене в доме брата и Сония.

"Эта выскочка, нахалка, – думала она, – ведет себя здесь словно хозяйка". Сония видела неодобрительные взгляды пришедших выразить соболезнования Хуану Антонио. Как брат мог в первый же день после смерти жены притащить ее сюда?

Страшно и подумать, что сказала бы их покойная мать, сеньора Мендес Давила.

Слава Богу, она не должна до такого позора. И вообще... лучше ей, Сонии, воспитывать Монику, стоит просто-напросто забрать девочку к себе.

Дочь брата, которую Сония увидела впервые, понравилась ей. Да и Моника встретила тетю приветливо и согласилась иногда гостить у нее в свободное от занятий время. "У Хуана Антонио – роман, ему, видно, не до забот об осиротевшей дочери. Но согласие отца необходимо. Правда, брат может и заартачиться... Как знать?"



Глава 2


Ирене жила идеей увезти на отдых Хуана Антонио. Она, прикидываясь ласковой кошечкой, висла у него на шее, шептала нежные слова, словно убаюкивая:

– Если так пойдет и дальше, ты заболеешь, дорогой! Ничего с твоей работой не случится, тебе необходим небольшой отпуск. Мануэль вполне справится со всем. А я уже сходила, милый, в бюро путешествий. Думаю, нам с тобой не помешает небольшой круиз по Карибскому морю. Вот погляди, я даже проспекты захватила! Пароход "Норвей", мне кажется, это как раз то, что нам нужно... Шикарный!..

А вечером, попивая кофе с Ракель, Ирене была еще более откровенна, чем всегда:

– Во время этого путешествия Хуан Антонио должен непременно сделать мне предложение. Зачем довольствоваться крохами, если сразу можно получить все – и особняк, и драгоценности, и меха, и прислугу, и сколько угодно денег!.. Я то уж знаю, Ракель, что такое нищета! Я никогда не забуду, что родилась в тюрьме, а моими родителями были уличная девка и красавец-жулик...

Мне самой пришлось пробиваться в жизни, никто мне не помогал. Поэтому – повторяю, я со спокойной совестью выйду замуж за Хуана Антонио, все остальное меня не волнует, ни реакция его родных, ни этой...

– Замечательной дочурки десяти лет по имени Моника! – язвительно добавила Ракель. – Знаешь, дорогая, брак – дело совсем не такое простое, как ты думаешь. Для тебя главное деньги, ты даже толком не разобралась, что за человек этот Хуан Антонио. А вдруг он после свадьбы начнет и от тебя бегать как бегал, изменяя своей покойной жене? Мужчина, мне кажется, должен быть, прежде всего, надежен. Вот Мануэль... Я все больше думаю о нем в последнее время. Он такой... На него можно положиться, хотя, кажется, ты говорила, он не очень богат... Для меня это не главное. Знаешь, Ирене, мне бы так хотелось иметь дом, семью, детей... Но ребенок... Это ответственно, отвечать за жизнь маленького человека... Ты понимаешь это, стремясь выйти замуж за Хуана Антонио? Кроме своих детей с вами всегда будет Моника. Но, насколько я понимаю, ты до сих пор не подобрала ключика к сердцу этой девочки?.. Она не хочет принимать тебя, несмотря на твои подарки и уверения в твоем дружеском расположении к ней?..


* * *

Хуан Антонио все еще не мог придти в себя после похорон Лусии. А Ирене торопила поскорее решить вопрос с круизом. Может, и в самом деле, плюнуть на все дела и махнуть на недельку в круиз?.. Но перед глазами, едва он отвлекался от фабричных дел и суеты, все время возникала Моника, ее глаза, полные слез, с мольбой обращенные к нему. Девочка не могла не понимать: раз в доме появилась вместе с отцом молодая сеньорита, значит, это непременно мачеха, баба Яга. Так и Летисия ей все время говорит: "Придет в дом ведьма!..". Не мог же он объяснить, что не любит эту тетю и совсем не собирается жениться на ней. Не объяснишь ребенку, что это увлечение, словно топкое болото, затягивало его с каждым шагом все больше, он был не в силах отделаться от Ирене, которая проявляла все больше настойчивости в желании стать сеньорой Мендес Давила.

Хуан Антонио, не отдавая себе отчета, многое позволял ей, и теперь она с присущей ее типу женщин самоуверенностью заявляла о своих правах на него. Он молил Бога, простить его за измены Лусии. Лусия, он теперь уверен, догадывалась о многом, но безмерно любя его и Монику, избегала вопросов, когда он возвращался домой далеко заполночь, весь пропахший ресторанным воздухом, сигарным дымом и едва ощутимым ароматом дорогих женских духов. Его постоянные задержки после работы вошли в привычку, но все объяснялось им очень просто: фабрика требовала его неусыпного внимания.

 Мягкий свет в глазах Лусии меркнул день ото дня, – Хуан Антонио не мог не видеть этого, как не мог не видеть горячей привязанности друг к другу Лусии и Моники, преклонения дочери перед матерью. Дочь целиком заполнила всю ее жизнь. Аневризма... Это, наверное, болезнь разочаровавшегося в жизни сердца: Хуан Антонио сам себе признавался – он любил Лусию, но последние годы любовь эта приобрела характер привычки: он любил ее, как любят ребенка, дом, его уютную обстановку, преданных слуг и автомобиль, доставляющий удобства. Разве такую любовь заслуживала нежная, преданная, тихая Лусия?..

После того, как была брошена последняя горсть земли на могилу жены, сердце Хуана Антонио сжалось при взгляде на маленькую хрупкую фигурку Моники в траурном костюмчике. Она была так неутешна в своем неизбывном горе, так беспомощно хрупка, словно тоненький стебелек цветка под ветром, что у Хуана Антонио перехватило дыхание. Какое к черту путешествие, какой круиз, что она выдумала эта взбалмошная бабенка, он не имеет право бросать девочку одну!.. Конечно, Мария и Игнасио так любят и балуют ее, так преданно ухаживают за его дочерью, предупреждая, особенно в последние, тяжелые дни, каждое ее желание, что, он вполне бы мог положиться на них.

Но вчера, когда Хуан Антонио только намекнул, что, может быть, он уедет на неделю-другую, Моника так расплакалась, так умоляла его побыть с нею, не бросать ее, что он смешался, не зная, на что решиться. Она сквозь слезы рассказала ему, что ее школьные подружки Маргарита и Летисия расспрашивали ее о похоронах матери, и Летисия-злючка, все время пугала ее мачехой, ведьмой.

– Опять эта Летисия!..

– Папа, папочка! Она сказала еще, что, если сеньорита подарила мне куклу, то непременно станет моей мачехой: раз, говорит, делает такие подарки дорогие, считай, хочет втереться к тебе в доверие... Это так? Папа, скажи, ты не женишься на ней, нет? Обещай, что мы с тобой всегда будем вместе, что никто нас не разлучит! Ты не оставишь меня, как мамочка?..

Хуан Антонио совсем расстроился. Не ответив на прямой вопрос дочери, он молил ее об одном:

– Ради Бога, Моника, послушай! Я знаю, тебе сейчас очень трудно. Всем нам трудно, нам всем будет не хватать Лусии, дочка... Но нужно как-то жить. Ты всегда была храброй девочкой.

Я буду с тобой всегда. Обещаю. Но... дай мне дней десять, я уеду не сегодня и не завтра – через две недели. Обещаю, всего на неделю... Отпустишь?

Это вырвалось у него само собой. Моника ничего не ответила, только крепко обвила его голову руками и, все еще всхлипывая, прижалась к нему.

Сонную он осторожно отнес ее в постель.


* * *

После похорон Лусии Хуан Антонио и Сония стали часто встречаться, будто желая восполнить вакуум, сложившийся за долгие годы прерванных по настоянию матери отношений. А ведь когда-то они были очень дружны. Конечно, оба изменились и теперь осторожно открывали друг друга заново. Годы ни для кого не проходят даром, не прошли они бесследно и для членов семьи Мендес Давила.

Сония превратилась в степенную даму, сохранившую с молодости тонкую талию, роскошные волосы и зубы. Но больше ничего не нашел в ней Хуан Антонио от той девчонки, которую нежно опекал будучи старшим братом. В глазах Сонии Хуан Антонио видел затаенную усталость; несколько предательских морщинок раньше времени легли на ее по-прежнему привлекательное лицо, которые открыли брату гораздо более, чем сама Сония. Сестра же нашла Хуана Антонио возмужавшим, а к Монике с самого первого свидания почувствовала неизъяснимую материнскую нежность, желание защитить, обласкать, помочь девочке пережить смерть матери. Поэтому, когда брат с дочкой заехали однажды в дом Сонии и Энрике, накануне отъезда Хуана Антонио в круиз, Сония без обиняков попросила брата отдать ей племянницу – он-де сам жаловался, что должен теперь быть для девочки и отцом, и матерью, а для мужчины, сочувствовала Сония, это и не под силу, и чрезвычайно сложно. Да еще при его занятости фабрикой... Но Хуан Антонио вдруг сказал, неожиданно для сестры, взволнованно: "Моника – это все, что у меня есть в жизни". И, немного помолчав, грубовато добавил: "Как это тебе могло прийти в голову такое?" Сония не обиделась, не надулась, но, хорошо зная брата, все же продолжала настаивать: