Эммануэль Ласт - Моя Женщина

— А что ты хочешь, чтобы я сказала? — ответила тихо, почти шепотом.

Испугалась, что если напряжется сильнее, то закричит, бросится с кулаками. Не глядя на Костю, взяла бокал и выпила вино залпом. Где-то был флакон с валерьянкой…

Вера открыла шкафчик. От выпитого ее немного повело и Костя встал, удерживая Веру за локоть.

— А вот это плохая идея.

— Руки убери от меня, — Костя мягко, но настойчиво забрал у нее флакон и усадил за стол.

Не так она себе это представляла.

— Кто она? — спросила и тут же пожалела.

Как унизительно, но вопрос вырвался сам собой. И назад его не забрать.

— Это не важно…

— Мне важно. Я хочу знать, имею право! — Костя молчал. — Я ее знаю?

Вера задумалась. Маша из мясной бакалеи? Вряд ли. Слишком дородная да и, кажется, замужем. Тогда Лена из больницы? Или одна из молодых аспиранток?

От осознания того, что Костя уходит от нее к молодой аспирантке, снова расплакалась.

— Ну, Вера, ну, пожалуйста… зачем тебе это? Зачем себя мучать? Да, мы не будем больше жить вместе, но мы можем видеться, у нас общие дети, и… официально мы же не разводимся… ты можешь вообще никому не говорить, если боишься осуждения со стороны.

— Боже мой, кто ты!? Кто ты такой, чтобы говорить мне об осуждении со стороны!? — Костя дернулся, лицо побелело. — Она молодая, да? Красивая, гибкая… сексуальная, — Вера всхлипнула, не в силах остановиться. Жалость к себе захлестнула с головой. — Конечно, она красивая, ей же не пришлось вынашивать и рожать тебе двойню, потом годами не спать по ночам, забывая о себе, о работе, обо всем! Конечно, сдай старую Веру в трейд-ин и возьми новую! С доплатой, зато перед друзьями не стыдно будет!

— Да какой трэйд ин, Вера! У меня другой мужчина!

— …Мужчина? Ты, — она сглотнула, проворачивая слово на языке, прежде чем сказать вслух. — Гей?

— Ой, Вера, пожалуйста! — Костя дернулся, встал из-за стола, открыл и снова закрыл казан крышкой. — Уж ты-то не вешай ярлыки!

— То есть как это? А как по-другому это называется? Содомит? Голубой? Человек дождя?

— Не стыдно? — Костя обернулся, скрестив руки на груди. — Вот что ты за человек?

— Мне? Не стыдно? — Вера тоже встала, вилка звонко ударилась об пол. — За то, что назвала тебя по имени? Или лучше будет сказать по призванию!

Она могла бы понять измену, бес в ребро и что там еще происходит с мужчинами старшего возраста. Закрутил роман с сослуживицей, увлекся молоденькой аспиранткой, вновь почувствовал вкус жизни, это так предсказуемо! Вера была к такому готова. Она, по крайней мере, могла себе это объяснить.

Но… гей!?

Ее муж испытывал влечение к мужчинам, Господи! Он изменял ей с… мужчиной! Вера, как не старалась, не могла уместить эту мысль в голове.

— И… как давно? — Костя вздохнул, наклонился за вилкой и сел за стол.

— Всегда, Вера… всегда.

Это был удар ниже пояса. Мысли о возможных заболеваниях вытеснило это его «всегда». Вера отвернулась и зажмурилась.

Всегда. Всегда.

Двадцать пять лет жизни.

ВСЕГДА.

Их свадьба, первая неудачная беременность и долгие пять лет проб и ошибок, долгожданная двойня, мальчики, как же она гордилась! Вера зажала рот ладонью. Сыновья и двух месяцев не проучились в летном училище, что теперь будет с ними?

— Кто еще знает? — она обернулась к Косте, сверля его глазами, готовая разорвать на месте, если получит неправильный ответ.

— Никто, — ответил и посмотрел на нее как на умалишенную.

— Летное училище, Костя, — проговорила холодно, чеканя каждое слово. — Если ты еще помнишь.

— Я знаю лучше твоего, давай без истерик, — он сделал глоток и тут же отставил бокал с вином подальше.

Оба замолчали.

Вера пыталась собрать в голове головоломку под названием «моя жизнь», Костя ждал. Получалось неважно. Слишком много переменных, слишком много деталей с неравным количеством граней. Вера посмотрела на мужа и с неприязнью отметила, что уже никогда не будет воспринимать его так, как прежде.

Вспоминая зависть подруг, хваливших его за прекрасный вкус и умение самостоятельно подбирать галстук к рубашке, уважение родителей к спокойному, сдержанному темпераменту и бескомпромиссной чистоплотности, Вера смеялась в глубине души и рвала на себя волосы.

А как осторожно, ненавязчиво он давал советы касательно ее собственного гардероба!

И она, глупая, гордилась широтой его взглядов, принимая гомосексуальность за любовь. Никогда больше его ухоженные руки с длинными красивыми пальцами не будут будить в ней эротические воспоминания. И его туалетная вода, пряная, с мягкими цветочными нотками, теперь, казалось, кричала о Костиной ориентации. Вера подавило тошноту.

Ее муж — гей и уходит от нее к… мужчине. И Вера не знала, считается ли это предательством в полном смысле этого слова?

Как она могла сравнивать себя с мужчиной? Как можно ревновать… мужчину к другому мужчине? Будь он хоть трижды идеальный домохозяин, пекарь, любовник — Веру передернуло — это другая весовая категория.

Чуждая, непонятная Вере Вселенная.

Нет, она не чувствовала той страшной, выжигающей рассудок ревности, которую могла бы испытать к другой женщине. Но она чувствовала едкую горечь предательства, сожаления о брошенных в пустоту годах. Признание Кости поселило в ее душе призрак сомнения, сместив когда-то непоколебимую систему координат.

Зачем она была нужна ему? Женщина-прикрытие? Женщина — защита от осуждения? Чтобы притворяться, быть как все, ходить с мужиками на рыбалку — а на рыбалку ли он ходил?

Все, чему Вера верила в супружеской жизни, все, к чему относилась с такой теплотой, рухнуло, обнажив изъеденный ложью фундамент. Вера чувствовала себя обманутой, брошенной, использованной.

Как могла она считать свой брак счастливым? Брак, построенный на лжи.

— Почему? — она села к столу и отодвинула тарелку к центру. Между глаз пульсировала тупая боль. Костя пожал плечами, откинулся на спинку стула.

— Захотел, — он вздохнул. — Захотел пожить для себя. Дерево я посадил, сыновей вырастил, дом почти достроил, — он криво улыбнулся.

— Значит так, для себя, — Вера проглотила обиду. Мертвая корка на сердце лопнула, пуская свежую кровь. — А я, значит, не в счет? Штирлиц раскрыт, прикрытие без надобности, да? — к глазам подступили горькие слезы.

— Нет, Вера, нет! Ты — мой самый близкий человек, мой самый лучший друг! Навсегда.

— Заткнись, Господи, просто закрой рот! — она дернула рукой.

По-настоящему замахнулась, захотела ударить его по лицу, наотмашь, чтобы в ушах зазвенело, но промахнулась и опрокинула бокал. Вино разлилось, хрустальная чаша отломилось от ножки.

Костя встал, молча вытер вино, выбросил бокал.

— Мне нравятся и мужчины, и женщины, Вера, понимаешь? Просто… просто я сделал выбор… да и ты, разве бы ты согласилась на мою двойную жизнь?

Вера точно знала, что нет.

Ради мальчишек еще подумала бы, но не ради него.

— И кто в вашей паре сверху? — она посмотрела на Костю прямо, с вызовом. Просто не смогла простить четверть жизни, выброшенной на помойку.

Костя думал над ответом недолго.

— Люблю анальный секс, — и встал из-за стола. — За вещами приеду, когда будешь на работе.

Вера окаменела. Рыбки мельтешили перед глазами, собирая со дна опавший корм, а сердце рвалось на части от каждого удара.

Боль. Боль. Боль.

Говорят, родовая боль быстро забывается, но не для Веры.

В роддом Костя привез ее с раскрытием в семь пальцев. Боль на схватках была адская, хватало часто, каждые полминуты. Вера чувствовала как раскрывается шейка, и выла, как раненое животное.

В род зал поступила уже в потугах. Кое-как забралась на кресло, акушерка подбадривала, молодая такая, в белом чепчике, чистенькая, словно только из университета.

На первой потуге промежность резануло. Почувствовала, как уперлась и проскочила Пашкина головка. От облегчения расплакалась. По бедрам потекла горячая кровь.

— Куда иголку берешь!?

— Так порвалась же, зашивать надо…

— Какой зашивать, у нее второй на подходе! Давай милая, тужься, ну-ка!

Вовчик крупнее был, хоть и младший. Так за братом торопился, что порвал Веру от влагалища до ануса. Не просто порвал, а как тузик грелку. Боль эту, на фоне несказанного облегчения от потуги, она не забудет никогда. И кровь горячую на бедрах, стук ее о кювет из нержавейки под ногами.

Как шили Вера не помнила, врач сказал, сознание потеряла. Не помнила и как детей к груди прикладывали и прикладывали ли. В себя пришла уже в палате. В туалет неделю не ходила по большому, боялась. Похудела сильно, оттого и молоко ушло быстро.

Потом жалела себя, грешила на аспирантку молодую, неопытную. На врача, который поставил зеленую девчонку на двойню, вместо того, чтобы самому принимать, да что толку о прошедшем горевать.

Вера полтора месяца сидеть потом не могла. Сексом разрешили заниматься через два, но о том, чтобы вернуться к любимому Костей «шоколадному» проникновению не могло быть и речи.

Вера отнекивалась так долго, как могла.

Один раз уступила, умел Костик быть убедительным. Проплакала потом всю ночь, кровотечение открылось, увезли в больницу. На этом эксперименты прекратились.

С двойней тяжело, сначала не до секса было, так оба уставали. Потом на работу вышла. И, хоть грудью не кормила, тот случай желание отбил напрочь. Сама не заметила, как спать с мужем стала реже раза в месяц.

Вера задумалась.

Последний раз они занимались любовью полгода назад. Да и можно ли теперь называть это любовью? Вера горько усмехнулась. А ведь ни разу нигде не екнуло, что Косте чего-то не хватает.