Наталия Романова - Можно тебя навсегда

    После работы поехал к Лизе, а по приезду долго сидел в машине, не желая подниматься в квартиру. Секса хотелось, Богдан отдавал должное мужской природе, но именно Лизу не желал. Приятней включить порно и передёрнуть, чем изображать чуткого любовника с женщиной, не вызывающей ничего, кроме природной реакции.

     Лиза позвонила, елейно поинтересовалась, долго ли ещё Богдану добираться, паста остывает. Хозяюшка, мастерица на все руки, заботушка… Он набрал воздух в лёгкие и выдавил, что уже припарковался, идёт. Взял с заднего сидения дежурный букет и направился решать половые проблемы самым нерациональным способом из всех возможных: подставляя собственную шею под молот матримониальных планов Лизы.

     В программу вечера входили итальянская кухня, романтическая музыка, льстивые улыбки. И сносный минет, если бы не желание намотать волосы на кулак, взяв инициативу в свои руки. Оттрахать податливый рот с той силой, в которой нуждался. Лиза не приемлет движений члена во рту, ей спокойнее контролировать процесс. Имеет полное право, да и Богдану не хотелось сталкиваться с рвотным рефлексом из-за неуместных экспериментов. Минет – всегда минет. Как бы дерьмово ни отсосали – всё равно хорошо.

     Половой акт тоже фейерверком не назвать. Богдан видел, Лиза попросту устала, ей бы принять ванну, завалиться с книжкой или сериалом, а не изображать из себя гетеру, в надежде поймать мужика в силки брака. Проволохавшись в миссионерской позе, доведя до оргазма, он поставил Лизу раком и быстро, размашисто поимел, получив собственное высвобождение и подобие удовлетворения. Утром история повторилась, пришлось натягивать счастливое лицо, не морщась целовать чужие губы и целый день гасить неясное, бродившее раздражение вкупе с неудовлетворённостью.

     По пути зашёл в магазин, купил фруктов – начинался сезон мандаринов, хурмы. Дома закончились грейпфруты и яблоки. В «общей» комнате с балконом привычно горел свет, значит, Женя снова топчется, готовит или строчит на швейной машинке. Матроскин наших дней, а не Крош.

     Однако квартира встретила неясным гулом, мужским голосом на повышенных тонах. Женя стояла, подпирая кухонную мебель, сложив руки в замок на груди, живот от этого выпирал особенно сильно. На диване сидел гость – мужчина, скорее парень, от силы тридцати лет, и что-то недовольно выговаривал хозяйке квартиры.

     Богдан решил не вмешиваться, прошёл в свою комнату, включил ноутбук, начал гонять новостную ленту, стараясь не прислушиваться, его не приглашали. Женя видела, что он пришёл, кивнула, никакого знака, просьбы о помощи не подавала. И всё-таки что-то в этом визитёре было не так… Или в самой Жене? Защитная поза, напряжённое тело, вплоть до коленей, выглядывающих из-под широкого платья.

     Парень тоже показался Богдану нервным. Дёрганное постукивание пяткой по полу, перебор пальцев по коленям в недорогом дениме, расстёгнутая до третьей пуговицы рубашка, будто в квартире душегубка.

     – Шкура! – врезалось в тишину. – Тупая потаскуха!

     Богдана подбросило на месте, он стремительно вышел на кухню. Парень нависал над Женей, уперев одну руку в кухонный стол, второй схватив за женское плечо. Телом притиснулся настолько близко, что, казалось, вдавливается в круглый живот. Мужские грабли на крохотном плече, пряжка ремня, давящая на живот, маленькие ладони, пытающиеся оттолкнуть животное в мужском обличии – врезались в глаза, ударили в голову, в глазах потемнело. Тремя шагами он достиг цели, схватил незваного гостя, одним движением скрутил, выворачивая руку, грозя сломать, и выкинул в прихожую, веля убираться вон.

     – А! Кто-то обрюхатил, а на меня повесить хочешь! Не выйдет! Шалава! Если моей жене хоть слово скажешь, урою! Поняла меня, тварь? Поняла?!

     – Тебе жить надоело? – зашипел Богдан, выволакивая урода на лестничную площадку. – Детей сиротами оставить хочешь? – справиться с тщедушным гостем, не ожидавшим сильного напора, оказалось легче, чем ожидалось.

     Богдан перегнул почти не сопротивляющегося парня через перила, наглядно демонстрируя – одно движение, и его мозги со ступеней первого этажа будет собирать команда дворников.

    – Ты хоть понимаешь, за кого вписываешься? – просипел взъерошенный красномордый парень, когда Богдан отпустил его, и тот успел сбежать на один пролёт. – Она же лядь похотливая.

     – Я знаю, что у меня хватит возможностей найти тебя, устроить сладкую жизнь, а потом закопать в лесу Подмосковья.

     – Да, да… да я! – взгляд незваного гостя бегал по Богдану, тот знал, что он видел.

     Положение обязывало Богдана, он не ходил на работу в чём попало. Костюм недемократичного бренда, обувь, часы, на стоимость которых можно купить автомобиль. Когда бизнес, того и гляди, пойдёт под откос, невозможно позволить себе выглядеть, как менеджер среднего звена или экспедитор. В Хакасии Богдан мог ходить в кэжуале, в Москве – нет.

     На прыщей, вроде того, что сбегал по лестнице, деловой имидж невольно производил впечатление. Опасение перед власть имущими у них бежало по венам, впитывалось с молоком матери.

     Женя сидела на диване и беззвучно плакала. Сначала Богдан так решил – беззвучно. Через долю секунды понял – от истерики она может лишь открывать рот, звук пропал из-за спазма в горле. Неспешно, не понимая, видит ли она его, или перед глазами стоит та скотина, Богдан подошёл, осторожно притянул женщину к себе и начал успокаивать. Насколько мог, как умел.

     Казалось, от всех слов, движений, колебаний воздуха Крош заходилась в плаче сильнее и сильнее. Что делать с женской истерикой Богдан представлял, более или менее, но представлял.

     Только беременную женщину невозможно встряхнуть в надежде, что от резкого толчка она придёт в себя. Пощёчина, холодный душ, секс исключались сразу. Уговоры не действовали, слова пролетали мимо крохотных ушей, увещевания отправлялись в ад. Успокоительные? Кто знает, есть ли они в доме, какие можно принимать беременным. Вызывать скорую?

 Крош трясло, она захлёбывалась уже не в слезах, а в собственном дыхании. Руки, вцепившиеся в ткань платья мёртвой хваткой, казались неживыми, лицо побледнело до синевы, на шее выступали бледно-розовые пятна.

     Чтоб всё отправилось в ад!

     Рука Богдана скользнула по затылку Крош, пальцами он сжал, потянул волосы, заставляя её откинуть голову, выставляя вперёд маленький подбородок, беззащитно демонстрируя шею и бьющуюся синюю венку…

     Женя всхлипнула, уставилась на Богдана, он вдруг заметил – глаза у неё зелёные, почти кошачьи, и в то же мгновение, не давая себе подумать, отступить, отказаться от безумной мысли – накрыл губами её губы.

     Впился требовательным поцелуем, без прелюдий раздвигая женский рот настойчивым движением языка, завоёвывая пространство с агрессией захватчика. Крош замерла, резко вздохнула носом, издала неясный звук и скользнула языком навстречу, податливо принимая напор целующего.

     Короткий, безумный миг, переросший во что-то большее, неясное, на разрыв шаблона и аорты. Богдан открыл глаза, впился взглядом в зажмуренное лицо Крош, почувствовал лёгкое скольжение рук на своих плечах и ошеломляющий отклик на взрывной, спонтанный, жёсткий поцелуй.

     Твою мать…

     Пришлось ослабить напор, выпустить прядь волос, осторожно отпрянуть, не сводя взгляда с порозовевшего личика Крош. Она глубоко дышала, рот остался приоткрытым, глаза распахнулись, осознанно смотря на Богдана, и только ямочки на щеках спрятались, словно в стеснении.

     – Крош… это… Прости. Я действительно не знал, как тебя успокоить.

     – Понимаю.

     – Это ничего не значит.

     – Естественно, ничего не значит, – как робот ответила Женя, моргая, как перепуганная сова.

     – С тобой всё хорошо? Живот не тянет, не болит?

    – Всё хорошо, – Крош обвела взглядом помещение вокруг себя.

     – Он ушёл, больше не вернётся, – поспешил уверить Богдан. – Если будет необходимость, найму охрану.

     – Не будет. Я пойду, ладно? – она тяжело поднялась, потопталась на одном месте. – Со мной всё хорошо. Ужинай без меня, – Богдану показалось, Женя вздрогнула, готовясь снова заплакать.

     Удостовериться ему не дали, Крош ушла к себе, пресекая путь щелчком защёлки межкомнатной двери.

     Твою мать…

     Алина сидела в приёмной, сливаясь с окружающей обстановкой. Вопли Павла Петровича слышали, кажется, даже на улице при закрытых окнах. В приёмной же, как и на всём этаже, тряслись стены от ора начальника.

     Богдан сдерживался, сверля взглядом пейзаж за окном. Смоклое небо, угол крыши соседского дома, серый фасад, отблески уличных фонарей, отсвет проносящихся автомобилей, блики светофоров. Вчера выпал первый снег, к утру растаял, оставляя грязные лужи на асфальте и размокшие газоны.

     Женя вытащила его гулять почти в одиннадцать вечера, решительно заявив, что на первый снег она посмотреть просто обязана. От души выматерившись про себя, он побрёл во двор изображать кипучую радость от блёклых осадков, покрывающихся смогом ещё до того, как укроют землю.

     Естественно, он мог не ходить, Женя не просила составить ей компанию. Увидев человека-кита, натягивающего куртку в прихожей, он пошёл во двор любоваться снегом, радуясь про себя, что напряжение, повисшее после злосчастного поцелуя, наконец-то стало спадать.

    Тогда он полночи не спал в надежде вернуть мозг на место, выходил курить на лестничную площадку. Отправился в бар в соседнем доме, пропустил пару бокалов светлого пива и только усилием воли заставил себя вернуться домой, лечь спать. Напряжённый рабочий график, ходить с мятой от недосыпа и алкоголя мордой Богдан себе не позволял.