Богдана не раздражали иллюминация на улицах, продавщицы в голубых и красных колпачках, разряженные ёлки, торчащие на каждом углу. В скверах, парках, на площадях, в торговых центрах, витринах магазинов. Оставляли равнодушным.

     Нелепый праздник, придуманный людьми для отсчёта якобы очередного начала. С бессмысленными ритуалами и традициями празднования. Ждать полуночи, чтобы сесть за стол, начать употреблять алкоголь и жрать, как не в себя, можно в любой день года.

     В детстве Богдан обожал новый год, правда, верить в Деда Мороза перестал в дошкольном возрасте, однако праздник от этого хуже не становился. В студенчестве новый год был отличным поводом для отвязной вечеринки, куда под благовидным предлогом можно затащить парочку симпатичных снегурочек.

     В бытность отношений с Яной новый год был предлогом отправиться в путешествие. Европа, Азия, Америка, тропические острова – всё это так любила Яна. Она впитывала впечатления как губка, следом требовала ещё и ещё. Впрочем, даже тогда Богдан понимал – Яне был важен сам факт поездки, а не новые открытия. Стоило ли судить девчонку, выросшую на краю кубанской станицы в доме с печным отоплением? Если бы Богдан тогда знал, как скоро появится адово тире, он бы скупил все туры во все концы мира…

     Последний новый год с Яной они провели в Москве. Она отказывалась ехать в Хакасию, отмахивалась с раздражением от желания Богдана показать достижения, наработки, участок, выкупленный под совместный дом. В путешествие, даже в ближайшую Европу, брать с собой Аришку казалось немыслимым – лезли зубы. Оставлять дочь с няней Яна не решилась, о вызове родителей речи не шло, о свекрови тем более.

     Валентина Эдуардовна всегда считала брак сына с уроженкой небольшой кубанской станицы жутчайшим мезальянсом, а Яну, в лучшем случае – охотницей за деньгами Усмановых. В откровениях с домочадцами в эпитетах в адрес жены Богдана никогда себе не отказывала.

     Именно отношения с Яной послужили причиной возрастающего напряжения между матерью и сыном. В ход шло всё – от откровенных манипуляций до попыток шантажа, пока не закончилось конфронтацией. Богдан прекратил всякое общение с родительской семьёй, особенно с матерью. Вика старалась придерживаться нейтралитета, по большей части она опасалась потерять финансовую помощь как отца, так и брата. В душе же поддерживала мать. Усманов Богдан мог связать свою жизнь лишь с москвичкой из «подходящей семьи», с двумя академическими образованиями за спиной, состоятельными родителями, хотя бы «приличными». Маришка же была ребёнком, её в расчёт принимать не стоило.

     После рождения Аришки ничего не поменялось. Мать приезжала несколько раз, оценивающе смотрела на внучку, словно прикидывала, родная ли. Благо, хватало ума держать мысли при себе. Яна фыркала, ожидаемо злилась, вываливала на Богдана гору претензий, бесконечных требований урезонить «свою сумасшедшую мать», в отсутствие мужа не пускала свекровь на порог.

     Слегка изменилась ситуация после смерти Яны и Аришки. Родительница пыталась поддержать сына, искренне переживала из-за внучки, которую признала Усмановой. Всё это не помешало через полгода начать разговор о том, что жизнь на месте не стоит, и пора бы Богдану наконец-то подумать о личной жизни. Наконец-то!

     Сейчас навязчивое внимание матери и сестры становилось противным, напор вызывал единственное желание – послать всех на милю дальше непроходимых далей.

     Новый год семейство Усмановых – без участия Богдана, – решило встретить большой, дружной компанией, включая несчастную от перспективы Маришку. И Лизу – надежду Валентины Эдуардовны.

     В этот раз не смущало ни рабоче-крестьянское происхождение «избранницы» сына, ни простенький институт за плечами, ни прошлый опыт. То ли котировки Богдана на рынке свободных женихов обвалились, то ли требования жены ресторатора снизились настолько, что Лиза стала желанной гостьей в квартире Усмановой Валентины Эдуардовны, а все темы с сыном сводились всё к той же Лизе.

     Мать даже выбралась в торговый центр с Лизонькой, купить наряд для празднования нового года. Усмановой был зарезервирован столик в приличном ресторане с респектабельной публикой, ожидалось всё благородное семейство, за исключением мерзавца – Павла Петровича. Вика с детьми и мужем, похожим на бледную креветку. Маришка, скрипящая зубами от злости на весь мир, что не может оторваться в своей, студенческой компании. И Богдан с Лизонькой. Лизонькой! Сраный ад!

     Историю с Лизой нужно было сворачивать. С самого начала она не несла ничего хорошего. Встречи не обещали перерасти хотя бы в терпимые, ничего не значащие отношения «для здоровья».

     Богдан ступил, дал надежду на молодую поросль, когда был выжженной степью без конца и края. Надеялся – Лиза поймёт сама? Женщины невероятно упорны в собственных убеждениях, вернее, заблуждениях, и настойчивы в достижении целей.

     Бросать женщину после нескольких месяцев отношений, пусть с приставкой «якобы», всегда непросто. Несказанное удовольствие после вздохнуть полной грудью, удалить из телефона опостылевший номер, из памяти обязанность встреч, покупки дежурных презентов, толчею пробок, когда добираешься к ней, чтобы помастурбировать о вагину. Но мучительный подбор слов, нежелание обидеть, обставить «красиво», напоминает попытку завернуть экскременты в упаковочную бумагу и украсить дебильным бантиком.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 21

     Безумно хотелось послать Лизу, без объяснений и долгих разглагольствований, но обязанность нацепить бантик на дерьмо довлела, заставляя подбирать тупые, вымученные фразы.

     – Лиза, – выдавил Богдан, смотря на женщину за столиком в уютном ресторанчике. Хороша. Умеет подать себя, продемонстрировать достоинства, намекнуть на скрытые преимущества. Вот только бесконечное дефиле быстро осточертело. – Лиза, ты не слишком торопишься, принимая приглашение моей матери на новый год?

     – Валентина Эдуардовна интересная женщина, мне будет приятно провести время с вашей семьёй.

     – А мне – нет.

     – Неприятно провести время с семьёй или с семьёй и мной одновременно? – Лиза натянулась, как тетива, готовая выпустить стрелу с покрытым ядом наконечником. У ласковой, до тошноты уступчивой Лизоньки показались зубки?

     – И то, и другое, прости.

     – Ты ведь понимаешь, что «прости» ничего не изменит?

     – Предпочитаешь без «прости»? – он сузил глаза, пристально посмотрев на Лизу.

     – Богдан, что на тебя нашло?! Я обидела тебя чем-то? Валентину Эдуардовну? Поверь, не специально! Скажи, в чём дело, я постараюсь больше не допускать таких ошибок! – зубки ожидаемо спрятались.

     – Нет, ты ничем не обидела Валентину Эдуардовну, тем более меня, – отрезал Богдан.

     Безумно хотелось добавить: «Кроме липкой навязчивости, наигранной покладистости, от которой воротит. Готовности прогнуться подо что угодно, вытерпеть ненавистный анальный секс, лишь бы уцепить мошонку с каким-никаким банковским счётом». Естественно, промолчал.

     – Тогда в чём дело? Всё ведь замечательно складывается!

     – Давай начистоту, Лиза. Ты поедешь со мной в Хакасию?

     – Может быть… – Лиза отпрянула, растерялась.

     Не для того она выгрызала себе место под солнцем столицы, чтобы рвануть неизвестно куда. Богдан был уверен, Лиза с трудом представляла, где находится Хакасия. Где-то между Якутией, Камчаткой и Чукотским автономным округом?

     – В посёлок, где живут две тысячи человек, включая младенцев, стариков и собак? Где нет нормальной поликлиники, только ФАП с одним фельдшером и медсестрой. Из благ цивилизации – почта, банкомат сбербанка и интернет. Поедешь?

     – Но…

     – Лиза, я живу с двоюродным братом в доме с двумя комнатами и одной кухней. Вернее, он у меня живёт, это не имеет значения. Суть в том, что я живу в доме с ещё одним мужиком, который так же жрёт, как я. Забывает мыть посуду, как я. Не опускает стульчак унитаза, как я. И в ближайшее время он точно не съедет. Я встаю в шесть утра, иду на конюшни, возвращаюсь ночью, иногда не возвращаюсь, остаюсь там. Хожу на охоту по несколько суток, иногда на неделю и дольше. В выходной день могу напиться, просто так, в одиночку. Перспектива спиться меня не пугает.

     – Что ты такое говоришь, Богдан?

     – Рассказываю свою жизнь. Я так живу. Вот ещё. Конезавод вышел на уверенную чистую прибыль, мизер от того, что возможно получить. Я не собираюсь останавливаться на этом мизере, прибыль буду вкладывать в дело. Знаешь, что это значит? Никаких дорогих побрякушек, шуб, никаких «платьев с блёстками». Да и некуда там их носить. Штаны с начёсом актуальней, – Богдан усмехнулся. – Никакого «приличного отдыха», – повторил он слова Лизы. – Куда ты собиралась? Бора-Бора? Забудь. В лучшем случае Анапа.

     – Валентина Эдуардовна говорила, что ты возвращаешься в Москву. Ресторанный бизнес даёт уверенный доход, в отличие от… – Лиза судорожно подбирала слова, – коневодческого хозяйства. Глупо оставаться в Хакасии, если есть возможность получить бизнес Павла Петровича практически за бесценок, вывести его на должный уровень, – вскинулась говорящая.

     Вот как. Маменька семейные проблемы обсуждает с Лизонькой. Отец действительно серьёзно подставил собственное дело и себя. Вернее, всё сделала Танюша. Глупо и бездарно растаскивала по закромам шарообразных грудей ворованное, пока Павел Петрович пускал слюни. Не стеснялась прихватить по мелочи – мелкие махинации с поставками, – и по-крупному, через финансового директора, применяя тупейшие, двухходовые схемы.

     Сейчас Богдан мог вынудить отца слить за бесценок дело всей жизни ему. Запустить бизнес заново, зная механизм работы. Добиться прежнего уровня. Постепенно вывести на новый. Реальный план, такой же простой, как подобрать игрушку, выпавшую из коляски малыша. Только Богдан, если поднимал игрушку, то лишь затем, чтобы вернуть владельцу. Философия, не соответствующая наполеоновским планам матери на собственное будущее, будущее почти экс-супруга и главное – Богдана.