Наталия Романова - Можно тебя навсегда

     – Тебе разве жёнушка не позвонила? Не доложила? – Женя криво улыбнулась.

     Славик коротко глянул на Богдана, взял сестру под руку, отвёл на пару шагов, чтобы слышно не было. Тишина отдалённого от проспекта двора сделала своё дело, Богдан услышал.

     – Сказала. Без понятия, что этому типу от тебя нужно. Я тебе, как мужик скажу, странно всё это. Нормальный человек на беременную не позарится, чужой ребёнок подавно не нужен. Аккуратней, Жень. Документы от квартиры спрячь, ничего не подписывай и вообще, осторожней… Поняла меня?

     – Без тебя разберусь, – выпустила иголки Женя. – И деньги свои забери, а то жена в угол на горох поставит.

     – Не тебе, ребенку. Пригодится, – отмахнулся Славик, запихал конверт в карман Жениной куртки и стремительно направился к машине, по пути оглядев Богдана. Словно запоминал для показаний в полиции.

     – Ты слышал? Прости, – вздохнула Крош, когда подошёл Богдан.

     – Ничего страшного. По сути, Славик прав.

     – Нормальный мужик на беременную не позарится, чужой ребёнок не нужен? – вскинула взгляд на Богдана.

     Что ответить? Кому станет легче от правды? Богдану, да, чужой ребёнок не нужен. Мог бы вытерпеть чужого рядом, сошёлся бы с Аллой. Чувств нет, зато всегда можно договориться. Она бы из Абакана переехала. Не ропща, удовлетворяла бы нехитрые потребности Богдана. Жила, обеспечивая своих пацанов за счёт сожителя. Мужиков, не выносящих чужих детей, большинство, но есть другие. Если женщинам верить – должны быть.

     – Вариативно, Крош. Случается, влюбляются, тогда и беременная нужна, и ребёнок. А что подписывать ничего нельзя, осторожней быть, здесь твой брат полностью прав, – Богдан ловко перевёл тему на чёрных риэлторов.

     Не девяностые на дворе, однако, одинокая владелица московской недвижимости с младенцем на руках может вызвать нездоровый интерес криминальных элементов, аферистов всех мастей и рангов. Приезжали бы родственники каждую неделю, друзья ходили, мужчина постоянный – всё-таки надежда, что хватятся, если что-то произойдёт. Крош живёт обособленно, круг общения ограничен. Переехала, ухаживала за бабушкой, не до приятелей было, с родителями в конфликте, мужчины подавно нет, вряд ли появится в ближайшее время. Если только Виталик. Сомнительная надежда.

     Женя слушала, хмурилась, вздыхала, соглашалась, что нужно быть осторожной, аккуратной, заботиться о собственной безопасности. Записала на всякий случай телефоны доверенных лиц Богдана. Пообещала в непонятных ситуациях звонить самому Богдану, советоваться. Вообще, Крош – не глупышка, твёрдо стоит на ногах, принимает решения обдуманно, но Богдану стало спокойнее, когда она пообещала «рассказать, если что».

     Ужин вызвался готовить Богдан, посмеиваясь над круглыми глазами хозяйки квартиры.

     – Ты умеешь готовить?!

     – Я ресторатор, Крош.

     – Не повар же!

     – Не повар, просто нахватался. Ничего особенного я не умею. Тортеллини не сделаю, например.

     – Я вообще не знаю, что такое тортеллини.

     – Итальянские пельмени.

     – Пельмени и я только варить умею.

     – Тебя устроит рыба, запечённый картофель и салат из кучи травы с черри и авокадо?

     – Конечно, – кивнула Женя и прошлёпала в свою комнату переодеваться.

     Потом долго торчала в ванной комнате, Богдан уже хотел поинтересоваться, не нужна ли помощь. Возможно, перебраться через бортик ванны не может, в полотенце запуталась. Что говорить, у мобильности Крош обе ноги левые.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

     Защёлка ванной громыхнула одновременно со звонком в дверь. Кого, интересно, нелёгкая принесла в одиннадцатом часу? Многие спят в это время. Пока Богдан споласкивал руки, слышал голос Жени, спрашивающей, кто пришёл, и щелчок замка. Сразу же вышел в прихожую.

     Он видел Крош в длинном махровом халате, делающем её похожей на беременного гнома. Влажные волосы не расчёсаны, торчат в разные стороны, перемежаясь с вьющимися прядями. На два шага от входной двери вглубь небольшой прихожей стояла Усманова Валентина Эдуардовна, таращась на Женю, как на мадагаскарского таракана – с примесью интереса и отвращения. Рядом вылупила глаза Вика, приоткрыв рот в удивлении, а на шаг впереди – Лиза, собственной персоной.

     Приехали… Грёбаный ад!

     – Всё-таки баба, – просипела Лиза, смотря с отвращением на Крош.

     Та растерянно топталась на месте, посекундно оглядываясь на Богдана.

     – Что это значит? – мать надменно выпятила подбородок, сжала губы и уставилась на хозяйку, укутанную с головы до ног в пушистый халат. – Что мой сын делает здесь?

     – Снимает комнату… – пролепетала Женя.

     – Здесь?! – в один голос взвились мать и дочь. Вика отмерла и, не разуваясь, по-хозяйски направилась в кухню-гостиную.

     – Здесь ты живёшь? – она обернулась на брата, нахмурилась, скользнула взглядом по стенам, Богдану, Лизе и остановилась на Крош.

     – Здесь. Не припомню, чтобы приглашал вас, – отрезал Богдан.

     – Мне не нужно приглашение, чтобы прийти к сыну, когда он сходит с ума! – отчеканила Валентина Эдуардовна. – Как тебе в голову пришло жить здесь? То, что ты делаешь – немыслимо! Твои поступки всё меньше и меньше похожи на поступки адекватного человека. Тебе необходимо обратиться к специалисту, к психотерапевту, как минимум.

     – Прекрати, – Богдан ещё надеялся утихомирить женщин, хотя умом понимал – невозможно.

     – Сынок! Ты вбил себе в голову, что должен жить в глухомани, в нищете. Сейчас поселился в сарае. Разорвал отношения с подходящей женщиной. Ты наказываешь себя за смерть жены! Сходишь с ума!

     – Почти пять лет прошло, – добавила Вика. – Давно пора забыть! Начать жизнь заново! Не можешь жить в своей квартире – продавай, пока живи у Лизы. У матери, у меня, но не этом… сарае!

     – Разберусь, где мне жить, без непрошеных советов, – прошипел Богдан. – Женя, иди к себе, – он резко повернулся к Крош.

     – Почему? Они же мой дом сараем называют!

     – Потому что я так сказал! – рявкнул, наблюдая, как расширились глаза Крош, она молча посеменила в комнату, запахивая покрепче халат.

     – Надеюсь это беременно не от тебя? – прохрипела Валентина Эдуардовна вслед Жене.

     – Я на девятом месяце, Богдан в Москве всего четвёртый, нужно быть сумасшедшей, чтобы не понимать этого, – остановившись, парировала Крош.

     – Жень, уйди! – снова повторил просьбу Богдан, та послушно скрылась в комнате.

     – Посмотрите, сам готовит, – взвизгнула Лиза. – На машинке тоже сам шьёшь? – на низеньком столе привычно стояла швейная машина в ворохе лоскутков, тряпочек, пуговиц, ножниц, прочего непонятного для Богдана хлама. – Вы что, не видите? – она повернулась к несостоявшимся родственницам. – Ничего он здесь не снимает. Живёт он с ней!

     – Богдан? – мать уставилась на сына, будто он только что на её глазах разделал питона и сожрал сырым.

     – Действительно рехнулся… – прошептала Вика. – Зачем тебе беременная баба? У неё что, мужа нет? Она сама-то знает, кто там папа? Всех помнит, перед кем ноги раздвигала? Совсем офонарел, беременную шлюху трахать? А если у неё гепатит, СПИД?

     – Господи! – Лиза закрыла лицо руками.

     – Можешь не переживать, напомню – тебя я драл только с защитой, – отрезал Богдан. – Пошли отсюда вон.

     – Я не уйду! Полицию вызову! Психиатрическую бригаду! – распалялась мать. – Ты сошёл с ума! Сошёл с ума! – она схватилась за голову, следом за сердце, начала оседать, примеряясь, чтобы упасть по центру дивана. – Если ты мне сын, сейчас же соберёшься и поедешь домой! Немедля! Ноги твоей в этом бардаке больше не будет! – чеканила умирающая от сердечного приступа.

     – Твоей ноги больше тут не будет, – ответил он матери. – Вашей тоже, – это кинул Вике с Лизой. – Дружным шагом на выход.

     – Сердце! – схватилась мать.

     – Мамочка, мамочка, – засуетилась сестра.

     – Уматывайте, – нервы сдали, Богдан схватил упирающихся сестру и Лизу, потащил к двери. Вытолкнул на лестничную площадку, смачно обматерив обеих.

     – Аптека рядом, купишь валосердин, – заявил он матери, давая понять, что бездарная игра пропала зря. – Имей в виду, появишься здесь снова – перепродам бизнес отцу за бесценок, а сверху накину наличкой Танюшке.

     – Ты не посмеешь! Это твой бизнес!

     – Срать я хотел на этот бизнес, ясно? Я приехал только потому, что ты моя мать. Не заставляй меня забыть об этом.

     Ужин прошёл на удивление спокойно. Женя ела за троих, хвалила, изредка бросала озадаченные взгляды на Богдана, украдкой вздыхала. В итоге выдавила, что мама, кажется, права.

     Действительно же странно: успешный человек снимает комнату, возится с беременной женщиной, которая никем ему не приходится. Может, действительно обратиться к врачу? Существуют методики принятия потери, терапия…

     – Крош, давай начистоту. Моя потеря – это моя потеря. Не уверен, что когда-нибудь справлюсь с ней до конца. Всё остальное – бред. В Хакасию я переехал до гибели семьи, скорее, я не сдох благодаря делу, которым живу. Смерть Яны и дочери – моя вина. Яна… она упрямая была, упёртая, как три барана. Решила и поехала. Я должен был это предвидеть. У тебя живу, потому что удобно. Работа рядом, пешком десять минут. Отвык от Москвы, с ума сошёл бы, простаивая в пробках. В быту я патологически неприхотлив. Если бы не брат, в Хакасии у меня до сих пор сортир стоял бы во дворе. Так что, не накручивай себя, ешь.