— Неправдоподобно красиво, — заметила Шаннон. — Как будто из книжки братьев Гримм.

— Здесь нет машин. Мы должны идти к дому пешком. Это недалеко вверх по склону, и Мигель доставит чемоданы на санях. Мы можем спускаться к подъемникам на лыжах, querida[10], — сказал он, взяв ее за руку. Утоптанный снег хрустел под ногами.

— Это вы можете ходить на лыжах, — засмеялась Шаннон. — Не забывайте, что я новичок.

— Вы моментально научитесь съезжать по этому склону не хуже профессионалов. Если, конечно, не предпочтете нежиться у огня и вообще ничего не делать.

При мысли о том, что они вдвоем останутся у яркого огня, Шаннон ощутила внутри странное покалывание и отвела глаза.

Они карабкались вверх по склону горы, мимо деревянных шале, напоминавших имбирные пряники. Поздний вечер спускался на бернский Оберланд, над белыми крышами домов в радужное небо поднимались столбы дыма. Темные сосны, ветки которых утопали в снегу, молча смотрели на пришельцев. Они вступали в другой мир, где единственными звуками были хруст льда под ногами да звон колоколов, эхом разносившийся в кристально чистом воздухе.

— Мы пришли, — сказал Амадео, останавливаясь перед шале, стоящим в стороне. — Это здесь.

С резной крыши очаровательного трехэтажного домика свисали сосульки. Из близлежащего коровника замечательно пахло коровами и сеном. В тот момент, когда они перешагнули порог дома, Шаннон почувствовала, как ее охватывает покой. В каменном очаге в гостиной приветственно плясал огонь, а из огромного окна была видна далекая горная цепь.

— Я вижу, Хельга только что здесь побывала, — сказал Амадео, потирая руки от удовольствия. — Прекрасно. Она и ее муж присмотрят за вещами. Входите, снимайте шубу и идите к огню. Вы ведь наверняка замерзли.

По тому, как Амадео двигался в огромной комнате, как говорил, было заметно, что он очень рад оказаться здесь. Казалось, все свои заботы он оставил за порогом.

Если Ле-Турель отдавал дань европейской утонченности и элегантности, шале возвращало к простому образу жизни. Как чувствовала Шаннон, Амадео Бенгеле это больше нравилось. Именно здесь он развесил инкрустированные серебром старые уздечки и патронташи аргентинских гаучо, а также коллекцию южноамериканских пистолетов и ружей. Здесь же были и личные сувениры. Большой замок представлял своеобразную витрину транснационального магната, а в швейцарской деревне находилось прибежище кабальеро, логово атамана. Бесценные редкости, собранные в Ле-Турель, были добычей Амадео в его битве за продвижение вверх. Но Шаннон чувствовала, что только здесь, в сердце Альп, он мог быть самим собой. Глядя на стоящую на полке керамику работы инков и ацтеков, Шаннон понимала, что Амадео позволяет ей заглянуть в самый потаенный и драгоценный уголок своей души, в то, что он до сих пор скрывал.

Мигель ушел. Шаннон прилегла на диван около камина и смотрела, как Амадео подкладывает в огонь побольше дров.

— Хельга — прекрасная хозяйка, но никогда не кладет столько дров, сколько надо. Швейцарцы очень экономны.

— Я думаю, иначе нельзя. В этой долине они отрезаны от мира, — сказала Шаннон, заметив про себя, что в шале как раз ни на чем не экономили, не пожалели никаких денег, чтобы сделать его комфортабельным. Здесь стояли низкие кожаные кресла и диваны, на полу лежали звериные шкуры. Пламя в камине поднялось высоко, бросая бронзовый отсвет на энергичное лицо Амадео. Сейчас, когда он оделся в вылинявшие джинсы и свитер, в нем чувствовалась какая-то другая, вновь обретенная сила и неброская основательность — под стать здешней обстановке. Шаннон не стала раздумывать о том, сколько женщин здесь уже побывало, вспомнив сказанные ей на прощание слова Фабриса: «Эта сказка будет иметь счастливый конец, если вы закроете книгу сразу после того, как она кончится».

Подняв голову, Амадео дотронулся до ее щеки.

— О чем вы думаете?

— О том, что простота — это основа вашей силы, вашего успеха.

— Вы так же умны, как и красивы, — пробормотал Амадео. Его глаза были полны признательности. Подойдя к бару, Амадео вернулся, неся два бокала прозрачной жидкости.

— «Пойр Вильямс», — сказала Шаннон, почувствовав запах зрелых груш, всегда мучительно напоминавший ей о конце лета. — Только подумать — грушевые деревья сейчас занесены трехметровым снегом.

Сев рядом, Амадео поднял свой бокал.

— За весну! За бутоны, которые становятся зрелыми плодами. — Наклонившись, он страстно поцеловал ее в губы.

Шаннон откинулась на мягкие подушки. У нее внезапно закружилась голова.

Он взял ее за руку.

— Знаете, раньше я останавливался в шале в Гштаде, который когда-то принадлежал королю Албании, а перед этим останавливался в тамошнем дворце. Но я убедился, что Гштад — это просто продолжение Парижа. Здесь, в Мюррене, нет такого шика. Никто меня не знает, никто никуда не приглашает. Я счастлив. Я могу делать то, что мне нравится — есть руками, спать после обеда. Здесь нет телефона или радио. Я привожу сюда очень немногих, — добавил он.

— Какая ирония в том, что всю жизнь вы стремились подняться над толпой, а теперь, когда цель достигнута, вам ничего не нужно, кроме неизвестности и простоты.

— Ну нет. Мне нужно не только это, — сказал Амадео и мягко потянул ее к себе. Когда Шаннон оказалась в его объятиях, Амадео погладил ее по щеке. — Я боялся, что в последний момент ты передумаешь. Я чувствовал в тебе настороженность. Но ты не разочаровала меня — ты пришла.

Эти нежные слова разожгли пламень чувства, и, наклонившись, Амадео впился в ее губы голодным поцелуем.

— Сегодня, завтра и послезавтра принадлежат только нам одним. Я слишком эгоистичен, чтобы разделять тебя с кем-то. Я долго ждал момента, когда буду с тобой так, как должны быть мужчина и женщина — один дух, одна плоть. Вот почему я привез тебя сюда, чтобы ты могла видеть меня таким, какой я есть, Шанита, — прошептал он и положил руку ей на шею. — Распусти для меня волосы. Я хочу, чтобы сегодня ночью ты была дикой и необузданной.

Позже по деревянной лестнице Шаннон поднялась наверх в спальню. Под низко нависшими сосновыми балками стояла разукрашенная швейцарская кровать с огромной пуховой периной. Перед старой изразцовой печкой на полу лежала чудовищных размеров медвежья шкура.

Шаннон была рада, что нет служанки и она сама может распаковать ту простую одежду, что захватила с собой. Приняв душ, она переоделась в длинное серовато-зеленое платье из кашемира и распустила волосы — локоны свободно падали на плечи. Увидев себя в стоящем на туалетном столике маленьком зеркале, Шаннон вспомнила слова Амадео: «Я хочу, чтобы сегодня ночью ты была дикой и необузданной».

Услышав на лестнице ее шаги, Амадео отошел от камина и сбросил с себя задумчивость. Он поставил пластинку с южноамериканской мелодией, и Шаннон стала пританцовывать в такт музыке. Чувственные искорки замелькали в глазах Амадео. Он двинулся ей навстречу, широко раскрыв объятия, и они закружились под звуки танго, которое пел низкий мужской голос. С дьявольской улыбкой он делал умопомрачительные па, а под конец подхватил Шаннон у самого пола. Танец закончился, партнеры задыхались от смеха, который перешел в затяжной поцелуй у камина.

Амадео налил Шаннон бокал шампанского.

— Счастливого Рождества, querida, — сказал он после поцелуя.

— Счастливого Рождества, — ответила она. — Думаю, что лучшего в моей жизни не было. Я очень рада, что не поехала в Граншан.

— Если бы ты уехала, я отправился бы следом за тобой.

Он заставил ее сесть у огня и принес поднос с кастрюлькой для приготовления фондю, блюдечками с разными соусами, а также корзинку, до краев заполненную ароматным крестьянским хлебом.

— Не говори мне, что ты еще и готовишь, — сказала Шаннон, глядя, как Амадео сноровисто накрывает на стол.

— Это одно из моих любимых занятий, но я не смею соперничать с Альбером из Ле-Турель. В Париже у меня тоже есть экономка, которая мне готовит, но здесь я люблю заниматься этим сам. Мясо прямо из Аргентины — оно лучшее в мире. Мне его доставляют самолетом из Буэнос-Айреса, — сказал Амадео, зажигая под кастрюлей спиртовку.

— Не могу поверить, что я так голодна. Как волк.

— Это все из-за горного воздуха. Здесь тебе не нужно следить за своей хваленой фигурой. Знаешь, на мой взгляд, ты слишком худая, — сказал Амадео, отломив ей кусок хлеба.

Еда перед огнем создала атмосферу томной чувственности. Амадео настаивал на том, чтобы она съела побольше превосходно приготовленного в кипящем сыре мяса с его любимыми приправами. Они со смехом ели, утоляя жажду бутылкой аргентинского вина. Последние барьеры между ними исчезли. Здесь, высоко в Альпах, в изолированной от мира долине, этот аппетит символизировал жажду жизни. Каждый раз, когда Шаннон смотрела на мужественное лицо Амадео, на котором играли отсветы огня, она чувствовала, как в ней поднимается желание. Даже когда ужин кончился, они долго сидели над бутылкой вина и разговаривали, обсуждая только что закончившийся год. Наконец установилось долгое молчание, когда каждый, казалось, не знал, что сказать. Тогда Амадео привлек ее к себе, страстно поцеловал, и Шаннон сразу отдалась нарастающему чувству. В страстном желании ее тело непроизвольно выгнулось дугой.

— Шанита, моя прекрасная, пылкая Шанита. Ты создана для любви, — прошептал Амадео.

Не спуская с нее глаз, он медленными, ритуальными движениями снял с нее всю одежду, затем быстро разделся сам. Они упали на ковер перед камином, и Амадео крепко прижал Шаннон к себе. Первое же прикосновение его естества к бедрам заставило Шаннон задрожать от возбуждения. Неделями сдерживаемые желания бурно выплеснулись наружу. Их обнаженные тела прижимались друг к другу, порождая восхитительное ощущение от прикосновения кожи к коже. Амадео мягко провел рукой по ее маленьким, совершенной формы грудям, стройной талии и почувствовал непреодолимое желание. Когда он нежно погладил ее плоть и прошептал на ухо, что, наверно, некая дикая часть ее существа желает, чтобы ее приручили, пальцы Шаннон инстинктивно обхватили его фаллос, твердый, как сталь. Как пират захватывает принцессу павшего королевства, так Амадео одним движением вошел в нее, и Шаннон отдалась ему, забыв обо всем. Исходивший от Амадео опьяняющий аромат — белья, кожи и пота действовал на нее подобно магическому снадобью. Сквозь полуприкрытые веки Шаннон наблюдала, как он наслаждается видом ее разбросанных по ковру волос. Амадео поднимался и опускался над бедрами Шаннон, сладострастно раздвинутыми, как волна, пока наконец мощный шквал не выбросил ее на берег, задыхающуюся и обессиленную.