— И правильно сделает! Как, вообще, ты мог допустить такое?!

— Я ж говорю, что проверил всё! В последний момент, скорее всего, её подменили, а мне такой вариант и в голову не мог прийти. Хочешь, приготовлю тебе мохито? Или, может, поедим? Там рыбка красная есть… в холодильнике. Ты же любишь…

— Я без тебя никуда не полечу, — отрезаю, копируя его спокойствие. — Только вместе. Без вариантов.

Его глаза сужаются, и я лихорадочно ищу аргументы:

— Я буду дёргаться без тебя, переживать. Сильно! От переживаний могу начудить. Да и за себя страшно, вдруг этот шутник заберётся ко мне ночью, пока тебя нет?

{Nick Badza — I'm not really fine (Luna Bijl)}

Моя шутка, вместо того чтобы вызвать улыбку, мгновенно сметает всё спокойствие с лица супруга. Нахмурив брови, он довольно строго ставит меня в известность:

— Я распоряжусь, чтобы на эту ночь тебя поселили в лучшем отеле в Виктории. А завтра, уверен, я уже вернусь.

— Это бесполезный спор, мой дорогой. Мужская глупость не знает границ. Я остаюсь здесь, с тобой. Будем караулить поганца вместе. Если что, я умею метко стрелять из пневматики! — веселюсь, но Алекса от моего заявления так скривило, что мне даже обидно. — Я серьёзно умею! И ещё пару боевых приёмов знаю, отработанных на практике, между прочим, как быстро вырубить противника!

— На какой ещё практике? — кривится ещё больше.

— Да на братце моём двоюродном.

— Обижал тебя?

— Только пытался, несчастный. Он, кстати, старше меня на два года был, ровно, как и ты. Так что, если будешь плохо себя вести, я и тебя вырублю, — целую его в лоб.

— Лучше не надо…

Спустя время добавляет:

— Да ты у меня просто кладезь талантов!

— Именно. Я у тебя.

— Да, ты и у меня. Я вот всё думаю о нашем разговоре. Почему всё-таки ты не сказала мне, что тебя не устраивает?

— Ты о чём?

— О нашем недоразумении позавчера вечером.

— Ну, я уже объясняла: это унизительно.

— Лер, — садится в шезлонге напротив меня и наклоняется так, чтобы приблизить своё лицо максимально к моему, — а я вот никак не пойму, почему? Ведь эта проблема яйца выеденного не стоит, её и проблемой-то не назовёшь, так, ерунда какая-то. Вместо того чтобы открыто мне сказать, что именно портит тебе настроение, и дать шанс — это исправить, ты легко покупаешь билеты и собираешься сматываться! Неужели для тебя всё это так мало значит, что ты способна вот так легко всё перечеркнуть, разрушить? Да ты хоть представляешь себе, чего мне стоило заставить себя сделать то, что я сделал? Я себя уважать после этого не могу, но и выхода ведь другого тоже не было! Или так, или вообще никак! А если никак, то тогда скажи, пожалуйста, на черта всё это нужно было? За каким… зачем ты так вцепилась в эту мою грёбаную жизнь, если она тебе и на фиг не нужна?

— Ты сейчас говоришь ужасно обидные вещи.

— У меня нет цели тебя обидеть, и ты это знаешь. Как и не было намерений причинять тебе боль или унижать, как ты всё это расписала Марку. Да, блин, Марку, а не мне! Это вообще вне моего понимания! Где здесь логика?

— Вероятно, женская какая-нибудь логика. Может, обида… уязвлённая гордость, самолюбие. Но я же ведь не уехала! — оправдываюсь, хоть и знаю, что он прав.

— Да, потому что Марк вмешался. Не муж услышал, понял, осознал, исправился, а друг подсуетился — почтовым голубем поработал. Да и кто бы тебя выпустил?!

— Не поняла?

— Что непонятного? Я не допустил бы этого. Только после вразумительного разговора со мной и только после чётких и внятных слов «ты мне не нужен, отвали». А эти детские игры в «кто кого перегордит» — это неимоверная глупость, которая, тем не менее, ранит так сильно, как не способна ни одна другая вещь на свете!

— Да ты страшный человек, оказывается!

— Справедливый.

— Что ж ты, такой справедливый, притащил меня, чуть ли не волоком, в чужую страну, запер в огромном доме и стал игнорировать?

— Неправда! Это ты сбежала из нашей спальни почти сразу же!

— А ты как думал? Будешь обижать меня, как захочешь, а я стану по-телячьи повиноваться?

— Опять неправда! У меня и в мыслях ничего плохого по отношению к тебе не было и не могло быть!

В его глазах столько возмущения и искренней обиды, что я и сама себя спрашиваю: Господи, да с чего я взяла, что он нарочно меня унижает? Конечно, нет. Только не Алекс, только не он. Тогда почему?

И мы оба молчим, оба слушаем ветер и плеск волн о борта нашей «горе яхты».

— Всё-таки скажи, почему ты так плохо ко мне относился? — решаюсь спросить и делаю это тихо, чтобы не спугнуть его откровенность.

— Это не так. Я не относился к тебе плохо. И никогда в своей жизни даже не думал о тебе плохо, — на мгновение Алекс словно теряется.

Невидящим взглядом он смотрит пару мгновений вдаль, затем сознаётся:

— Ты тут ни при чём, вообще.

— Ты игнорировал меня и обдавал холодом, даже с детьми в разы теплее себя вёл! — давлю.

— Это всё мои… заморочки. Не принимай на свой счёт.

— Ну всё-таки. Я бы хотела знать, почему?

{Florian Bur — Tears}

Алекс кладёт ладони на мою талию и смотрит на губы долго, нежно, откровенно. Затем, переводит взгляд на собственные руки и передвигает их ниже на бёдра, растопырив при этом пальцы так, словно ему мало этой моей совсем не маленькой части тела. В этом жесте так много нежности и «обладания», что моё сознание успевает ненадолго покинуть зону серьёзности, а Алекс, тем временем, опускает голову на мои колени и сухо, словно из-под палки, объясняет:

— Лера, когда ты приехала ко мне, я уже умер. Не телесно, конечно, но… да, в общем-то, и в этом смысле тоже практически был уже в могиле. Ты знаешь, каково это, умереть внутри себя? Не знаешь, и лучше тебе не знать. Ты лечила меня, а я и не собирался выздоравливать. Это моё… исцеление было чудом и для меня скорее стало сюрпризом, нежели результатом моих стараний. Их не было. Вовсе. Я не стремился жить, но и умирать уже тоже не торопился: мне было клёво! Ты постоянно крутилась рядом со мной в доме, который я построил… так сильно любя тебя, и даже представить себе не можешь, насколько приятно было это видеть! Да, я кайфовал! Но не жил. Просто наблюдал. А воскрешение стало для меня шоком: это так странно, активно умирать, уверенно и верно двигаться к концу, привыкнув к этой мысли, сжившись с ней, а потом вдруг услышать, что за каких-то три месяца полностью исцелился, и вся отмерянная тебе биологически жизнь всё ещё впереди! Я не знал, что с ней делать, Лера! У меня не было ни желаний, ни планов. Ничего. Как будто заново родился и не понимаю, на что смотреть, куда бежать? Тут ещё Ханна эта, со своим шантажом… Ладно, о ней не хочу говорить. Важно вот что: однажды, в один из самых тяжёлых вечеров, мне немного полегчало, я, как обычно, был в своей кровати, и вдруг ты решила лечь рядом. Мы тогда обнялись… впервые за все годы. И мне было так хорошо… Беспредельно хорошо, как вспышка счастья, представляешь? Оказывается, даже в таком состоянии человек может испытывать счастье! Это было для меня откровением, и именно в тот момент в моей голове созрела мысль, вернее даже план: если выкарабкаюсь, я заберу тебя у него. Выдерну из семьи, даже выкраду, если понадобится, но буду жить с тобой, только с тобой и столько, сколько мне отмеряно на земле, и наплевать, что ты об этом думаешь. Ты ведь тоже меня не спросила, хочу ли лечиться и выздоравливать, да и вообще жить? А что, если нет? Короче, что случилось дальше, ты знаешь. Но моя проблема была в том, что физическое возвращение оказалось более лёгким, нежели духовное. В общем, мне нужно было время. Не бывает так, что вчера умирал, а сегодня живёшь на полную катушку. Такие душевные перемены требуют времени, и мне, к сожалению, его потребовалось больше, чем я сам мог бы предположить. А ты… мне нужно было заново к тебе привыкать не как к няньке, а как к женщине, наконец-то, моей женщине. Я так боялся всё испортить, что в итоге только это и делал. И ещё злился на тебя немного за то, что ты так нахально прервала мой крайне удачно сложившийся уход, что не согласилась стать мне женой, когда был здоров и полон сил, что не замечала, как сильно нужна мне, что пришлось совершить настолько низкий поступок, чтобы быть с тобой. А ты всегда так легко… готова отказаться от меня!

Внезапно он поднимает голову, упирается лбом в мой лоб и с чувством обрушивает свои упрёки:

— Тебе нужно было сказать мне, что тебя не устраивает! Я же говорил, есть проблема, есть решение! Не нравится тебе, что ко мне прикасаются? Больше не будут! И плевать, что я об этом думаю. За Мерседес прости ещё раз — я идиот. Сейчас сам это понимаю. Оправданий нет… просто само вышло… по привычке. Но я изо всех сил стараюсь стать тем, кем всегда хотел, и кем теперь должен быть — отцом и мужем. И, мне кажется, у меня получается…

— Главное, не переспи ни с кем по привычке. Предупреждаю, уйду сразу же. И не в соседний отель, — сухо ставлю в известность.

— Лера! — возмущённо восклицает.

{Lykke Li — I Follow Rivers (FlicFlacRemix)}

Внезапно его взгляд цепляется за что-то в море:

— Не понял… — удивляется. — Пинч вроде бы про вертолёт говорил…

Я машинально поворачиваю голову и вдалеке вижу: в нашу сторону на полном ходу несётся яхта. Ещё по мере её к нам приближения, я умудряюсь разглядеть на борту нескольких парней в теннисках и брюках с брендом местного яхт-клуба и… бельгийца! Глаза моего «капитана» недобро сужаются, и с язвительной ухмылкой он замечает:

— Я же говорил, «шутник» рано или поздно себя предъявит!

Тем не менее, невзирая на недружелюбный настрой, Алекс помогает злодею взобраться на нашу яхту, подав ему и остальным «гостям» руку. Радостно поздоровавшись, молодые люди явно со знанием дела устремляются устранять неполадки нашего транспортного средства, а Алекс с Жаном застывают друг напротив друга, стиснув зубы и испепеляя один другого взглядами. На мой скромный судейский вкус супруг выглядит более уверенным и сильным, нежели его соперник, и даже разница в росте нисколько не смущает моего героя — Алекс ниже Яна сантиметров на десять минимум. И вот мне почему-то кажется, что в такой стойке выяснения отношений эти двое замерли не впервые.