Он отвечает не сразу, и в голосе его глубинная печаль:

— Маша, мне особенно неприятно это слышать именно от тебя. Но я тебя прощаю, потому что знаю: тобой движет забота, в первую очередь, о твоей семье. Но, в таком случае, тебе будет легко понять и меня: теперь у меня тоже есть семья, и так я выражаю свою заботу о них.

— Алекс, это не твои дети!

— А у меня есть мои? Почему бы этим не быть моими? В любом случае, в ближайшее время я не собираюсь делать то, чего ты так опасаешься, но даже если это произойдёт, поверь, твоим детям хватит и детям их детей тоже. Поэтому выбрось всё это из головы, не унижай ни себя, ни меня, и давай лучше выпьем чаю — Эстела там напекла каких-то сладостей.

Речь шла о завещании, которое было переписано, и в нём появились кроме моего имени ещё и имена моих детей. Меня очень обидело то, как Мария на это отреагировала, поскольку я уже успела проникнуться к ней тёплыми чувствами и совершенно искренне считала, что она, пожалуй, единственный человек, которому можно доверять. Ну, кроме самого Алекса, конечно. Жизнь впоследствии мне докажет, что так оно и было, но в тот момент я разозлилась на неё и не стала пить с ними чай, заявив мужу, что плохо себя чувствую.

Чуть позже, но на этот раз уже совершенно случайно, я услышала, как Алекс звонил адвокату:

— Фред, это второй косяк подряд с твоей стороны. Сначала ты даёшь моей жене советы, о которых тебя не просили, а теперь ещё и печёшься о том, что тебя не касается! Ты создаёшь мне проблемы, и меня не волнуют твои мотивы. Если бы не память об отце, я бы уже работал с другим юристом, но даю тебе ещё шанс и искренне надеюсь, что больше об этом не пожалею!

Вообще, я поражалась тому, насколько развиты в Алексе деловые качества: он определённо был рождён и взращен для бизнеса. Конечно, и ему случалось ошибаться, и иногда очень жестоко, но в целом его способности производили неизгладимое впечатление.

Вскоре он снова попросил меня взять карточки, и на этот раз, лично:

— Прошу, давай мы будем семьёй без лишних сложностей. Просто дай мне делать то, что я обязан, могу и хочу делать.

И я их взяла, а он совершенно без всякой подоплёки улыбнулся и сказал:

— Я знал, что ты меня поймёшь.

Впоследствии оказалось, что Алекс Соболев в прямом смысле слова содержит многих: такие карты были у его сестры Марии, её детей, он давал их друзьям и бывшим девушкам, и они регулярно пополнялись с его личных счетов. Но вот жёны уходили от него ни с чем, и через много лет Алекс объяснил мне почему. У него на этот счёт была своя теория:

— Женщины приходят в этот мир для того, чтобы дарить радость мужчине и жизнь его детям. Задача мужчины заключается в том, чтобы создать нерушимый финансовый фундамент и баловать свою женщину. Если женщина приносит несчастье или огорчения, мужчине тоже не обязательно выполнять свои обязанности.

Чётко и лаконично. До меня у него было три жены, и все они совершили одну и ту же ошибку — пошли в суд, рассчитывая на максимальный кусок. Не сделай они этого, были бы обеспечены до самой смерти.

Ничего кроме уважения такая позиция у меня не вызывала, и я успокоилась — финансовая гордость меня отпустила, и я начала тратить деньги мужа. Не слишком усердно, правда. Алекс шутил, что жена обходится ему дешевле всех, и что он хотел бы обратного. Но обратного так и не дождался, поэтому мои депозитные счета регулярно пополнялись неприличными суммами. Очень скоро чувство, которое толкало меня зарабатывать, испарилось: ввиду сложившихся обстоятельств (ведь бывшие девушки моего нового мужа тратили суммы, в сотни раз превышающие мои гонорары) мне стала очевидна бессмысленность столь бездарного времяпровождения, и я решила посвятить себя детям, а чуть позже придумала заняться тем, что мне действительно интересно — поступила в Вашингтонский Университет, лучший на северо-западе США (могла ли я представить себе такое?) изучать прикладную математику. Я обожала математику с детства и Алекс тоже, поэтому он одобрил моё увлечение и, конечно, поддержал его финансово.

{Pale — Too Much}

Мы жили не по средствам, в том смысле, что средств у нас было намного больше, нежели можно было заподозрить, ориентируясь на то, как и на что мы тратили. В общем и приближённом, мы ничем, абсолютно ничем не отличались от среднестатистической американской семьи. Яхта? Если речь о семейной, то такими же располагали многие семьи в штате из-за близости к воде и доступности соответствующих развлечений. Если говорить о большой яхте, вертолёте и прочих богемных радостях — то это был исключительно рабочий инструментарий, в текущей жизни мы ни разу не пользовались этими благами. Машины? Если те, на которых мы ездили, то они были точно такие же, как у любого американского адвоката или бухгалтера, если те, которые стояли в гараже — то это исключительно старинное увлечение Алекса, при мне он не купил ни одной. Я никогда не щеголяла в одежде от кутюрье и бриллиантах, да у меня их особенно много и не было. Алекс одевался дорого, но, скорее всего, даже и не подозревал об этом, возложив ответственность за свой гардероб на стилиста. Отдыхать мы ездили не чаще, а возможно даже и реже рядового американца средней руки. Единственное, что действительно нас отличало от обычных семей — это дом. Дом и в самом деле тянул на многомиллионное состояние и выглядел соответствующе.

Это был совсем другой брак, не похожий на тот, который был у меня до этого. Это была совершенно другая семья, другая жизнь, другая любовь: страстная, непредсказуемая, часто несдержанная, попирающая законы и правила.

Такая, когда Вы не можете дождаться мужа с работы, а он, вернувшись, игнорирует приготовленный для него ужин, потому что его мучает совсем другой голод. Когда в разгар вечеринки у вас дома, среди толп знакомых и незнакомых людей, жаждущих внимания Вашего супруга, Вы вдруг ловите его взгляд, и он не оставляет сомнений. Мгновение спустя уже ощущаете его пальцы на своём запястье, и они мягко, плавно увлекают Вас в самое сладкое место, туда, где прямо сейчас, прямо в эти мгновения и ни секундой позднее ему невыносимо нежно нужно любить Вас…

Когда Вы заезжаете в его офис по пути в свой университет, чтобы передать ему забытую дома папку с немыслимо важными и необходимыми именно сегодня документами, а Вас встречают улыбкой у входа, называют по имени и ведут самым кратчайшим путём к нему, Вы входите в давящий своей просторностью зал с огроменным столом, где заседают невыносимо серьёзные и деловые люди, а он просит всех выйти и оставить вас наедине для приватной беседы… потому что в это утро Вы выбрали слишком узкие джинсы и, отдавая папку, совершенно не нарочно позволили ему уловить запах Ваших распущенных волос.

Когда ему мало Вас в постели, мало в душе, мало на яхте под палящими солнечными лучами, мало на шезлонге у бассейна, мало на горячем песке вашего собственного пляжа, мало на гигантском стеклянном столе, за которым заключаются баснословной стоимости сделки. Когда Вы, выходя куда-нибудь вместе, ловите себя на мысли, что если не прекратите пялиться на его бёдра, Вас придётся ублажать в общественном сортире, но Вы этого не хотите, и поэтому стараетесь не смотреть. Но вот Ваш взгляд залип на его чёрных блестящих прядях, вьющихся так сексуально, что у Вас начинает ломить в животе, и Вы снова изо всех сил стараетесь переключиться, придумываете тему для беседы, но не можете на ней сосредоточиться, потому что созерцание его нежных губ и умных глаз уносит Ваши мысли совсем в ином направлении, и у Вас уже не остаётся ни сил, ни воли для сопротивления. Вы в отчаянии, но помощь близко — он вдруг сообщает, что Хилтон всего в двух кварталах отсюда, и что если Вы желаете, он может позвонить и заказать номер… прямо сейчас.

Rhye — The Fall

Мы никогда не ссорились, ни разу не выясняли отношений, не высказывали претензий, хотя они, конечно, были. Мы мало говорили, потому что Алекс не любит говорить, он любит делать. Ни разу не признались друг другу в любви, и это было очень странно, потому что то, что жило в его глазах, да и в моих, вероятнее всего, тоже, иначе как любовью не назовёшь.

То было самое замечательное и самое беззаботное время из всей нашей жизни. Мы были счастливы оба и согревали этим счастьем всех, кто рядом. В первую очередь моих детей, конечно, которые открыто начали называть Алекса отцом — это было ужасно для меня, но упоительно для моего мужа, и меня это согревало. Потом, его друзья не раз говорили, что «никогда не видели Алекса таким счастливым», а главное, «замечательно то, что он, наконец, остановился», намекая на череду девиц в его жизни. Конечно, мне это льстило, но с другой стороны, его любвеобильность унижала, сидела ядовитой занозой, отравляла ожиданием того, когда всё это закончится.

Эта идея так прочно засела в моей голове, что, я всерьёз гадала, сколько же ещё времени мне отпущено рядом с ним. Уговаривала себя не думать о плохом, но у меня, конечно, не получалось, и поэтому я нашла другой выход — договорилась сама с собой, что просто буду жить и стараться сполна насладиться всем, что он сможет мне дать: от космического секса до его практически неограниченных финансовых возможностей. Эти самые «возможности» тоже имели свою цену, и впоследствии она оказалась гораздо выше, чем я могла себе представить. Но в то время она проявляла себя только тем, что Алекс вечно работал: в офисе, на вечеринках, дома всегда засиживался допоздна над своими планшетами и чертежами, расчётами. Он уже давно перерос архитектора и был бизнесменом, но всегда занимался любимым делом — создавал дома, потом строил их. У него бывали сложнейшие проекты, и их масштабность надолго отнимала его у меня, и это очень удручало.

Однажды я спросила его:

— Зачем так много работать и иметь столько денег, сколько и не нужно вовсе? Не лучше ли меньше работать, иметь меньше денег, но больше времени для семьи и любимых занятий?