Виктория Мальцева - Муж

Мы поднимаемся на свой этаж и не находим Тони на месте. Алекс идёт его искать, а я остаюсь в коридоре у автомата, потому что очень хочу пить. И вот мне, видимо, совсем не повезло в плане общения с техническими новшествами, да и эти автоматы действительно разные все, в общем, долго ковыряюсь, но так и не принимает у меня купюру машина, чтобы выдать бутылку воды. Я оглядываюсь по сторонам, раздумывая «А не долбануть ли рукой по корпусу для налаживания контакта?», как вдруг меня обнимают сзади:

— Я же говорил, всё в порядке!

— Ты здоров? Что с кровью? — спрашиваю с тревогой.

— С кровью всё хорошо и с твоей, и с моей! — сообщает, необычайно довольный. — Но есть ещё кое-что…

Нет, это не просто улыбка, а какое-то Северное сияние, честное слово. Причём и в глазах его тоже творится нечто невероятное, какой-то эмоциональный всплеск. Алекс наклоняется ко мне, целует в висок, затем обеими руками обнимает, крепко прижав к себе, и тихо, почти шёпотом говорит:

— Ты беременна… у нас будет ребёнок.

Чувствую, как кровь приливает к моему лицу: я же предохранялась!

Я не хочу рожать! И для этого у меня есть очень веские причины.

Во-первых, эти отношения временные. Я не романтик, а прагматик, приземлённый низко. И, прикинув, понимаю, что когда надоем Алексу, у меня будет два пути: искать нового мужа или вернуться к Артёму, который не заводит семью и живёт один. Я почти уверена, что он примет меня обратно — это ведь не я бросила его, меня у него забрали, и силой. Ну и другой вариант — искать нового мужа, что с двумя детьми всё-таки проще, чем с тремя.

Во-вторых, у меня действительно проблемы с почками и третьи роды не добавят здоровья.

По этим причинам ещё один ребёнок ну никак не входил в мои планы. Я знала, что Алекс очень хочет стать отцом, но не была готова полностью довериться, настолько отдать свою жизнь ему, чтобы согласиться с его желаниями, наступив на горло собственным. Он не давил. Он вообще никогда на меня не давил, потому что был слишком деликатным для этого человеком. Я не могла принимать таблетки, поскольку на них у меня нездоровая реакция, спирали не было, да я и боялась её как огня, просить Алекса предохраняться мне было неловко из-за опасений нарушить нашу сексуальную «гармонию», и честное слово, там было, что так оберегать. Одним словом, я решила пользоваться календарным методом: получалось, что я избегала его дважды в месяц, так как всякий раз, когда мы оставались наедине, то есть каждую ночь, мы занимались любовью.

Очень скоро он сообразил, в чём дело, и спросил:

— Ты не хочешь иметь от меня детей?

Я рассчитывала, что он не заметит, но не вышло, и мне ничего не оставалось, кроме как сказать прямо:

— Алекс, я ещё не готова. Не сейчас, может чуть позже.

И он не торопил меня, никогда. Поэтому новость о том, что я беременна, повергла меня в состояние шока.

И, как я и говорила, Алекс очень умный и в высшей степени деликатный мужчина. Он хочет, чтобы я встречала его первое дитя не ужасом и разочарованием, а радостью, поэтому уже обнимает меня, нежно прижав мою голову к своей груди так, чтобы я слышала каждый удар его сердца, и говорит то, что жаждет услышать каждая женщина от отца своего будущего ребёнка:

— Всё будет хорошо, всё будет правильно. Всё будет так, как и должно быть, я обещаю тебе!

И пока он целует моё лицо, шею, волосы, с каждым поцелуем мне становится легче, пока не отпускает совсем. Я уже принимаю себя беременной, думаю о том, что во мне родилось ещё одно сердечко, и, слушая, как бьётся сердце его отца, я словно слышу малыша и уже люблю его.

Растроганная эмоциями, я подумала: «Господи, хоть бы это была девочка!».

И это на самом деле оказалась девочка:

— Я хочу назвать её Лурдес, как дочку Мадонны, — заявляю.

Алекс, как всегда с улыбкой — он вообще в этот период нашей жизни почти всегда улыбался — соглашается:

— Хорошо, пусть будет Лурдес, но только не «как дочка Мадонны». Мою мать звали Лурдес!

Моя первая беременность была ужасной с точки зрения заботы обо мне со стороны мужа. Это очень долгая история с массой обид и претензий. Во второй раз Артём исправился и вернул мне всё, что был должен — я чувствовала себя хрустальной вазой. И если во вторую беременность я была вазой, то в третью — музейным экспонатом в Лувре. Я купалась в ласке и внимании, любви и заботе, как солнечный луч в спокойном июньском море. Весь мир был брошен к моим ногам, все желания «королевы» исполнялись моментально и без лишних вопросов, настолько беспрекословно, что я и сама стала бояться, что превращусь в капризную стерву.

В общем и целом, прожила я свою третью беременность феерически счастливо, если не считать чудовищного токсикоза, который всегда терзает меня вплоть до полного четвёртого месяца. В этом плане Алекс вернул мне свой долг сполна: теперь ему приходилось мучиться со мной вместе и моей рвотой. Однако, в отличие от меня, он упёрто не давал мне уединяться в такие моменты, а после каждого приступа уносил из ванной в постель на руках — Боже, как это было трогательно, я завидовала сама себе!

Друзья Алекса — это отдельная тема. Их было в нашей жизни гораздо больше, чем мне хотелось бы. Марк и Кристен — друзья с детства, Анна и Джейкоб с самой, как я поняла, ранней юности. Ещё была Габриель — шестнадцатилетняя сестра Кристен, девочка в очках и наушниках, которая вечно таскалась за своей сестрой. Она выросла на глазах у Алекса, и он относился к ней как к младшей сестре, то есть с теплотой и нежностью. Было ещё много других, но вот эти пятеро буквально не вылезали из нашего дома. Являлись, когда хотели, даже если Алекса не было дома, по-хозяйски располагались на террасе, пили там виски из нашего бара и курили кальян, без конца шутили и смеялись, подтрунивали друг над другом, особенно над Алексом. Алекс любил их и был с ними не таким серьёзным и жёстким, как с другими людьми. Лишь в этой компании он превращался в мальчишку, и только этим людям позволялось всё — высмеивать его недостатки и даже наши с ним отношения. Я понимала, что все они — важнейшая часть его жизни, но их было слишком много, и слишком часто они отнимали его у меня. Я долго терпела, потом взбунтовалась и сказала, что в гости так часто не приходят, пусть расслабляются у себя дома. Алекс будто ждал этого взрыва и очень мягко ответил:

— Я знаю. Понимаю всё. Но они были со мной почти всю мою жизнь, представь, как тяжело мне сказать им: «Не приходите так часто, вы нервируете этим мою жену!».

Действительно некрасиво.

Но когда я стала беременной женой… мне даже не пришлось его ни о чём просить — он сам их отвадил и совершенно не пёкся ни о какой тактичности: «Лера беременна, ей всё время плохо и нужен покой».

С того момента они являлись только по субботам, ведь воскресенья — наш с Алексом день. Только наш и наших детей, больше ничей.

Примерно на шестом месяце беременности, когда токсикоз великодушно оставил меня в покое, уже прилично пузатая я отважилась выбраться с Алексом на вечеринку, где ему предстояло обсудить свои бизнес дела. Ну как обычно.

В прямом белом платье из льна с рукавами в три четверти я выглядела аккуратно и даже изящно, потому что отношусь к тому типу беременных, которые в этот непростой период своей жизни не дурнеют, а хорошеют, причём в моём случае настолько существенно, что даже я сама это вижу и охотно верю комплиментам окружающих. Я спокойна, как удав, опять же, потому что беременна. Мне никогда не хочется оригинальных деликатесов, я не истерю и не раздражаюсь, я «само совершенство» на сроке от четырёх до девяти. Пять блаженных месяцев для моих домашних, и в особенности для Алекса, который, кажется, уже достиг апогея в своих радужных переливах счастья. Улыбка не сходит с его лица, и он всё время в таком приподнятом настроении, что к нему смело можно подключать батареи для подзарядки.

На вечеринку мы приезжаем достаточно рано, но уже почти стемнело, потому что конец августа, и Алекс не выпускает ни мою руку, ни мой живот. Я терпеливо сижу рядом с ним на мягком диване, пока он методично и суперпрофессионально гнёт свою линию по условиям сделки. Его партнёры заинтересованы больше чем он, но ставки для них вопиюще невыгодны, а Алекс не сдаётся — на других условиях его эта затея не интересует. Прийти к консенсусу сложно, но нужно, и именно по этой причине сегодня мы здесь, а не дома, и всё длится бесконечно долго. Рука Алекса, обхватив мою поясницу сзади, греет ладонью и по-хозяйски придерживает растопыренными пальцами мой живот, отчего мне приятно, но ужасно жарко. На этом сроке я уже довольно часто бегаю в туалет и вот, кажется, мне опять нужно.

Я встаю, Алекс тут же подскакивает вслед за мной:

— Ты куда?

— В туалет, — отвечаю шёпотом.

— Я с тобой!

— Это перебор. У тебя деловая беседа, вот и беседуй!

— Да ну их, ходят вокруг да около… я уже давно всё им разъяснил, пусть думают.

Понимаю, что он не отвяжется, и беру с собой.

В хозяйском туалете шикарнее, чем в парижском музее, но я не без гордости признаю, что у нас дома ещё круче, стильнее, удобнее — просто я уже привыкла ко всему домашнему.

Внезапно замечаю в зеркале устремлённые на меня огромные тёмно-карие глаза. Лицо мне знакомо, но я никак не могу вспомнить, где его видела.

— Hi!

— Hi! — отвечаю.

— I`m Nataly, — мило улыбается. — And you must be Valery, I suppose?^[9]

— Yep! And Nataly seems to be a Russian name?^[10]

— Yes, that`s right, I`m Russian,^[11] — опять дружелюбно улыбается, и я отвечаю ей тем же.

— Ну, тогда, может, в кои-то веки на родном пообщаемся? — предлагаю ей.