Я думаю долго и додумываюсь до того, что годы идут, а методы не меняются: Ника разводит меня по старому доброму сценарию с одной лишь целью — сломить мою волю и выиграть время, чтобы задержаться на дольше и получить возможность действительно приблизиться к моему мужу.

Мне становится очевидным, что Николь, понаблюдав за мной и Алексом, быстро вычислила наши слабости: его аномальную сексуальность и мою экзальтированную ревность, которую я всё время прятала глубоко внутри, и которая жила в моей душе, медленно, но верно, пожирая её подобно раковой опухоли. Зная наши уязвимые точки, Николь явно пытается разыграть свой собственный сценарий по получению того, что уже обозначила своей целью.

Меня охватывает ужас: собственными руками я поставила свой брак под угрозу, нагрубив мужу по телефону. Я выглядела неадекватной бешеной стервой, а Ника на их ужине в каком-нибудь ресторане будет верхом воспитанности, мудрости, соблазнительности и остроумия. Она умеет обольщать, в этом у неё талант.

Решаю, что методы хоть и остались вероломными, но я больше не глупый, поддающийся на провокации ребёнок. Включаю телефон, намереваясь позвонить Алексу и попросить его срочно приехать, сочиняя на ходу легенду, что плохо себя чувствую, и мне не с кем оставить Лурдес.

Не успеваю я дождаться, пока заработает телефон, как вдруг слышу громкий хлопок входной двери и быстрые шаги по лестнице.

Это Алекс:

— Лера, что случилось? Господи, ты бледная… Тебе плохо? Что стряслось, говори уже!

Он держит меня руками за плечи, сбивчиво дышит — то ли потому что бежал, то ли потому что весь на нервах, а может, и то и другое, и вглядывается в моё лицо.

— Прости меня за мою выходку… я что-то не в себе… — лепечу, осознавая, что не до конца навела в своей голове порядок, и конечно, сражаясь со слезами.

— Признайся честно, это твоя сестра?

Его вопрос помогает мне немного прийти в чувства:

— С чего ты взял?

— С того, что она та ещё штучка. От неё только и жди неприятностей. Мне неловко просить тебя, но, по-моему, ей давно уже пора домой!

Я не верю своим ушам:

— Алекс…

— Да?

— Зачем ты попросил охранять её?

Алекс на мгновение оторопевает, затем я вижу в его глазах бездну мягкости, сожаления и… понимание:

— Лера, — он обнимает меня, с такой нежностью прижав к сердцу, что мои слёзы вырываются из-под контроля. — Я чувствовал, что она что-нибудь да устроит нам, и попросил не охранять её, а присматривать за ней, так как я ей не доверяю — эта дамочка не вполне адекватна, когда прёт к своей цели. А проблемы нам не нужны. Я попросил возобновить видеонаблюдение во всех помещениях дома, кроме нашей спальни, и не сказал тебе, чтобы не обижать, это ведь твоя сестра, чёрт возьми! Но теперь, когда ты знаешь (кстати, откуда?), не впускай её в нашу спальню ни под каким предлогом. Все её передвижения по дому записываются на видео, думаю, это станет для неё сюрпризом.

— Не станет. Она в курсе.

— Ничего себе! Значит, охрану нужно менять полностью и срочно. А сестру я твою выпровожу завтра же, не обижайся, пожалуйста. Мне не нужна эта проблема в нашем доме.

— Ты правильно поступишь, мне тоже она не нужна.

— Вы, вероятно, здорово поссорились, раз ты так говоришь? Боже, Лера, что это? Ты плачешь?

— Нет, тебе показалось…

— Как показалось, если у тебя слёзы из глаз выкатываются как горошины! Какая сволочь тебя так обидела?

— Я сама себя обидела своей глупостью… и злюсь на отсутствие мозгов.

— Тут дело не в глупости. Во-первых, пока ты кормящая мама, у тебя повышенная эмоциональность из-за гормонов. А во-вторых, такие манипуляторы, как Николь, любят и умеют очень жестоко играть чувствами других людей. И ты знаешь, у неё, похоже, в этом талант.

— Вы общались?

— И не раз. Ты думаешь, почему я прихожу так поздно? Она умудряется достать меня везде, и чешет такое, что я просто диву даюсь. Но я таких как она встречал и не раз, прекрасно знаю эти методы. Они гениальны, но только до тех пор, пока их не раскусили. Я дурак, что позволил ситуации зайти так далеко: раз ты отключила телефон, она здорово над тобой поработала. Я прав?

— Прав.

— Посмотри на меня.

Поднимаю голову и получаю долгий, невыразимо осмысленный поцелуй, полный любви и тепла. Мудрый Алекс вложил в него всю свою энергию, чувства, эмоции. И я, как зависшая интернет-страница, обновляюсь и начинаю функционировать в обычном режиме.

— Легче? — мягко спрашивает Алекс, оторвавшись, наконец, от меня, но не разжимая объятий.

— Намного! Но после того как ты открыл эту дверь, всё и так встало на свои места…

— Лера! Не верь никому и никогда, верь только своему сердцу и помни о том, что я тебе обещал: я никогда тебя не обижу! Никогда, никак и ничем! Помни это, пожалуйста, всегда, и всегда говори со мной прежде, чем впадать в панику. Ладно?

— Ладно.

— Что Лурдес так плачет?

— Чувствует, наверное, что я на нервах…

— О, Господи…Ты кормила её уже? — вынимает дочь из коляски и прижимает к себе.

— Да, но она не сосёт.

— Успокойся, всё хорошо. Сейчас я сделаю нам чай, и ты снова попробуй её покормить, а я укачаю, идёт?

— Идёт.

— И не переживай, проблему твоей кузины я решу быстро и с минимальными потерями. Кстати, куда она поехала?

— А ты не знаешь?

— Нет. Стэнтон отрапортовал только о том, что его вызвали, а куда направляется, не знал.

— Ну, мне она сказала, что ужинает с тобой.

Алекс поднимает бровь, веселясь:

— Вот это номер! А почему я не в курсе?

— Ты у меня спрашиваешь?

— Ты из-за этого что ли так разозлилась? — морщит лоб.

— Нет, не из-за этого. И лучше не спрашивай. Мне стыдно, что позволила себя вывести на эти глупые эмоции.

— Хорошо, не буду. Пойдём на кухню. Побудь со мной, пока я чай буду заваривать.

— Ладно. Ты ужинал? — спрашиваю по пути.

— Нет, не успел. Ужин с партнёром перенёс на понедельник. Это была не очень важная встреча, так что не переживай.

— Я и не переживаю. У тебя и так слишком много денег.

— Не у меня, а у нас, во-первых, а во-вторых, я работаю не из-за денег. Хотя в последнее время и из-за них тоже. Ты, наверное, права. Давай в следующем году, когда Лурдес подрастёт, я выгадаю окно побольше, и мы махнём куда-нибудь в Европу летом? Что скажешь?

— Скажу, что это было бы здорово! — настроение моё поднимается.

Алекс тоже умело манипулирует чувствами и эмоциями других людей, но делает это всегда только во благо, а ни в коем случае не во вред. Остаток вечера мы проводим вдвоём в мягком расслабляющем свете свечей, поедая доставленный из ресторана ужин и планируя, куда поедем, и что будем смотреть в Европе в следующем году. Потом Алекс рассказывает, какие проекты задумал на предстоящий год, и что ему для этого нужно. Когда Лурдес, наконец, засыпает достаточно крепко, мы вместе принимаем душ и долго занимаемся любовью. В конце этого сумасшедшего дня я засыпаю, будучи совершенно счастливой и расслабленной в объятиях любимого мужчины, который мастерски залечил рану, нанесённую «доброй» кузиной.

Hammock — Awakened, He Heard Only Silence (Departure Songs)

В субботу утром Николь долго не выходит из своей комнаты, и мы с Алексом наслаждаемся друг другом уже при свете дня: после утреннего сеанса любви переходим к совместному классу йоги с инструктором, затем совместный душ и снова любовь.

К моменту появления Николь, заспанной и явно перебравшей накануне вечером, мы с Алексом, как дети, резвимся в бассейне, целуясь и гоняясь друг за другом.

Взгляд сестры не выражает ничего, кроме мыслей о болеутоляющем, ну или хочет таким казаться. Я сразу вылезаю из воды, не желая провоцировать её зависть, а Алекс остаётся плавать.

В июле на нашей вообще-то кремовой, но на таком ярком солнце практически белой террасе можно ослепнуть. Однако ни отсутствие солнечных очков и шляпы, ни головная боль не способны остановить идущую к своей цели Николь.

Алекс плавает в бассейне с дельфиньей грацией, его мощные руки разрезают бирюзовую воду взмахами, чередуя брас, баттерфляй и кроль всякий раз, как он заходит на новый круг. Его смуглая спина, почти наполовину разрисованная иссиня-чёрным рисунком татуировки, мокрая и сверкающая на солнце, не могла бы оставить равнодушным ни одно женское существо. Зрелище буквально сшибает с ног, терзая нестерпимым желанием заполучить близость, испытать восторг тактильного контакта, исследовать каждый изгиб ладонями, обласкать поцелуями.

Именно это всё и написано на лице моей двоюродной сестры Николь. И в этот момент я даже не сержусь на неё и не ревную, потому что знаю: эти чувства и мысли неподвластны контролю. Нельзя просто сказать себе: «Не смей хотеть, не смей желать!». Алекс, несомненно, принадлежит к числу тех редких людей, сексуальность которых настолько обезоруживает, что запретить своим глазам смотреть практически невозможно.

Муж просил меня оставить его с Николь наедине, когда та появится, поэтому я направляюсь на кухню варить кофе, но, само собой, не перестаю наблюдать за происходящим на террасе.

Подтянувшись на мраморном борту и игнорируя, как обычно, лестницу, Алекс вылезает из бассейна. Его мокрые волосы, полностью заглаженные водой назад, стекают по шее и спине вместе с излишками воды. Сестра неспешно, но уверенно направляется к нему, раскуривая тонкую дамскую сигарету, и, очевидно, что-то говорит. Алекс тянется к плетёному креслу-шару за полотенцем, вытирает лицо, и когда поворачивается вновь, выглядит довольно раздосадованным, судя по сжатым губам и нахмуренным бровям.

У меня аж пятки печёт — так хочется знать, чем же она его взбесила. И я поддаюсь искушению: несусь наверх на балкон нашей спальни. Видел бы меня кто в этот момент, припавшую к мраморному полу грудью, ведь борта террасы стеклянные, и спрятаться невозможно, лишилась бы я всякой репутации навечно.