Типичный разговор неизменно начинался с одной и той же фразы:

— Oh Gosh, he seems to be really (so deeply) into you![12]

Вот это «into you» я даже не знаю, как точно перевести на русский. Это и не «влюблён в тебя», и не «запал на тебя», и даже не «одержим тобой». Это что-то вроде «он пустил в тебя корни», так что ты владеешь им сегодня, сейчас. И дальше, в зависимости от того, как настроен был собеседник к разговору в целом и моей персоне в частности, добавлялось следующее:

— That`s cool![13]

— Strange![14]

— Unexpected![15]

— It sucks![16]

Затем всегда, независимо от возраста, воспитания и благосостояния, в той или иной форме деликатности доставлялась одна и та же мысль:

— Ты ведь знаешь, что в его постели перебывало полгорода?

На что я, по обыкновению, отвечала:

— Да, конечно, и меня это заводит!

С юмором, но не без боли.

Иногда я смотрела на его красивое лицо, мальчишески непокорные волосы, мягкие и даже нежные черты, влекущие, всегда светло-розовые, будто чистые и никем не тронутые губы, которые скорее ассоциировались с целомудренностью, но никак не с распущенностью, извращённостью, растлённостью, и меня всякий раз страшила мысль, что человека рядом с собой я, по большому счёту, не знаю.

А что, в самом деле, мне было известно о нём? Только то, что рассказывали другие люди, и хорошо, если это была Мария. Марк знал очень многое, если вообще не всё, но был нем, как рыба. Несмотря на свою напускную шумность и балагурность, даже несерьёзность, тайны хранить он умел.

Осознание того, что Алекс переспал с огромным числом женщин, всё чаще заполняло моё предательское воображение картинами его близости с другими, многими, и это причиняло боль и вызывало отвращение. Мне нужна была помощь, какой-нибудь факт в его оправдание, что-нибудь, что помогло бы защититься от разъедающей душу ревности, и, конечно, дать это лекарство мог только сам Алекс.

Однажды я не вытерпела, и, наблюдая за ним, лежащим в нашей постели с планшетом в руках, сосредоточенным на графиках колебаний курсов его акций, заметила:

— Когда ты звал меня замуж, ты не признался, как много женщин было в твоей жизни.

Ресницы его нервно дрогнули, быстрый взгляд искоса коснулся моего бедра и вновь вернулся в состояние деловой сосредоточенности. И совершенно спокойно мой муж мне ответил:

— Когда я сделал тебе предложение в первый раз, ситуация была намного лучше и ровнее. Но ты тогда не согласилась, и я рассчитываю, что это даёт мне повод надеяться на снисхождение. В любом случае, если бы ты спросила меня, сожалею ли я об этом, я бы ответил, что да и очень. Но лучше бы ты поставила свой вопрос так: занимался ли ты любовью до меня? Тогда я совершенно искренне ответил бы, что ты у меня первая и единственная. Ты ведь знаешь разницу, не так ли?

— Наверное, да.

Стало ли мне легче? Не знаю. Алекс не из тех, кто станет врать или выкручиваться в своё оправдание. То, что он мне сказал, действительно может быть только правдой и больше ничем. Он занимался любовью только со мной, разве этого недостаточно? А то, что его тело было достоянием чуть ли не общественности, как и его интимность, неужели имеет какое-либо значение?

Будем откровенны — имеет, и ещё какое. Но что парадоксально, чем сильнее я это понимала, тем глубже погружалась в чувство к нему, более похожее на зависимость, нежели на то, что называют любовью.

Его хотели все. Все, без исключения. И это действительно добавляло ему своеобразного шарма, делая ещё более желанным, нежели он был сам по себе, со своей внешностью и душой.

* * *

У Алекса становилось всё больше работы. Однажды я стала свидетелем одной из его деловых бесед, из которой выяснила, что он перерос строительный бизнес, потому что речь шла о покупке нефтяной компании в России. Потом выяснилось, что таких компаний у него много и по всему свету, и не только нефтяных.

И я сказала ему тогда:

— Что же ты, больше не занят любимым делом?

Он ответил:

— Деньги сами под ноги плывут, глупо не нагнуться и не поднять их. Это всего лишь деньги. Тебе это неприятно?

— Раньше ты был особенным, одухотворённым юношескими мечтами, идеями, и твоя жизнь и работа текли в этом русле. А теперь ты стал, как все — просто делец.

Настанет момент, когда мне станет стыдно за эти слова. Но в тот день Алекс не сказал мне ни слова — он просто делал своё дело.

Когда наступило время очередного скрининга, за результатами мне пришлось ехать одной, поскольку Алекс был слишком уж занят своей работой. На этот раз, я, к счастью, не была беременна, а Алекс болен. Но Тони не хотел отпускать меня, заявив:

— Есть разговор.

— Я вся во внимании.

— Валерия, ты никогда не задумывалась о том, что твой муж слишком уж легко и быстро вылечился от рака, прямо как по волшебству?

— Быстро? Легко? Ты ничего не путаешь, Тони?

— Поверь моему опыту, именно быстро и именно легко!

— Ну, допустим.

— А о причинах ты когда-нибудь размышляла?

— Какое это имеет значение?

— Громадное.

— Я думаю, причина в его эмоциональном состоянии.

— Причина в его голове — это я как врач тебе заявляю. У него крепкое, здоровое тело, и болезнь, которую вы так легко победили, родилась не в его теле, а в его душе. Ты вылечила ему душу, и болезнь отступила, заболеет его душа снова — вернётся и болезнь. Пока у вас всё хорошо, можешь не волноваться так сильно — он не заболеет.

— Это понятно, но меня, честно говоря, удивляет твоё внимание к просто одному из многочисленных пациентов вашей больницы.

— Ты сильно ошибаешься на этот счёт: Алекс не только мой пациент, но и мой партнёр.

— В каком смысле?

— В том смысле, что он оплачивает лечение тем людям, у кого нет страховки и времени ждать, пока фонды подготовят нужные документы, справки, отчёты и тому подобное. Иногда болезнь развивается так быстро, что нельзя терять ни недели, а бюрократические проволочки могут занять месяцы. В этих случаях платит всегда Алекс, и делает это уже многие годы. И не только в нашей больнице. Когда-то он помогал только детям, но с ростом его доходов растут и наши возможности. Ты не представляешь себе, сколько жизней он спас, и эти люди не имеют ни малейшего представления о том, кто им помог. Я преклоняюсь перед этим человеком и хочу, чтобы он жил сам и помогал другим как можно дольше.

Ошарашенная, я выдаю первую же свою мысль:

— Если ты так им дорожишь, что же дал врача, который едва его не угробил?

— Это была чудовищная ошибка и наши внутренние коллизии, кулуарные бои, так сказать. Слава Богу, ты оказалась неподалёку, — подмигивает, примирительно улыбаясь.

— Да уж. Чего только мне это стоило…

Алекс не переставал удивлять: зарабатывает гениально, тратит милосердно. Может он святой?

Нет, не святой. И особенно для меня.

К тому моменту, спокойной и счастливой жизни у меня оставался всего год.


Конец второй книги серии Моногамия