Виктория Ростокина - Музыкальный подвал

Ирина злобно поджала губы, не в силах скрыть свою растерянность и острую зависть к бывшей подружке. Она демонстративно отвернулась, метнув на Наташу быстрый убийственный взгляд, и быстро прошла мимо, вскинув голову и громко стуча каблуками.

В первое мгновение сердце Наташи испуганно екнуло при виде Ирины. Но она тут же взяла себя в руки.

«Почему это я должна от нее прятаться? Так ей и надо, за подлость, — в одно короткое мгновение пронеслось в голове. — Пусть смотрит».

Она горделиво выставила живот и со спокойной уверенностью выдержала клокочущий ненавистью взгляд Ирины.

Странно, но эта внезапная встреча не всколыхнула в Наташе никаких чувств к поверженной сопернице, кроме… жалости…

Наташа медленно шла по улице на очередной прием в женскую консультацию и думала о своем странном чувстве. Она не испытывала сейчас ни злости, ни ревности, словно все, что было связано с Ириной, случилось давным-давно и за этой давностью потеряло реальность.

В ней жила тихая, спокойная радость ожидания. Она прислушивалась к слабым толчкам внутри себя, и только это было для нее сейчас важно.

«Рассказать Андрею о том, что я столкнулась с Иркой?» — задала она самой себе вопрос. И тут же ответила: «Пожалуй, не стоит. Потому что… потому что это действительно не стоит внимания».

Зачем ворошить прошлое? У них есть прекрасное настоящее и еще более прекрасное будущее. И это будущее уже дает знать о себе, требовательно пихая ее пятками.

Наташа прижала ладонь к животу и еще немного сбавила шаг. Поглощенная своими мыслями, она не замечала ничего вокруг и не видела, как поодаль, на приличном расстоянии, идет за ней следом неприметный серый человек с цепким пронзительным взглядом…

Он дошел за ней до консультации и о чем-то справился в регистратуре…

Близился конец учебного года. Накатила весенняя сессия — уже вторая в жизни Наташи и Андрея. Скоро они станут второкурсниками. Для Натальи это был благодатный период жизни. Отошли в прошлое токсикозы и недомогания первых месяцев беременности, и сейчас она носила свой пополневший животик легко и гордо.

— Теперь уж и сомневаться нечего. Пузо дынькой торчит, — пророчествовала тетя Клава, — значит, будет мальчик. А у кого арбузиком — у тех девочки.

«Я назову его… ну конечно же Андреем, — планировала будущая мама. — Андрей Андреевич, красиво звучит».

Теперь для нее семейная жизнь была сплошным удовольствием и отдыхом. Андрей взял на себя всю работу не только по двору, но и по дому.

Он знал, что жене тяжело стоять у плиты, и с честью освоил искусство кулинарии. Если прежде он мог разве что поджарить яичницу, то теперь, взяв несколько уроков у тети Клавы, познал все тонкости приготовления даже такого деликатеса, как ароматный украинский борщ.

И естественно, у них на столе всегда были витамины: Виана постоянно снабжала их спраутсом, а в придачу и другими вкусностями вроде бананов или какого-нибудь заморского фрукта — манго. Икорку и тресковую печень они доедали геройски, но доесть все не могли.

Андрей совершенно перестал исчезать из дома и не сводил с Наташи ласкового, влюбленного взгляда: ему нравились и ее новая походка, хотя кому-то она могла показаться неуклюжей, и ее изменившееся лицо, будто светившееся изнутри. Он то и дело подскакивал к Наташе и прикладывал ухо к ее животу.

Так делают все будущие папаши.

Освобожденная от хлопот и работы, окруженная любовью, Наташа чувствовала себя умиротворенной и счастливой.

Теперь у нее была возможность полностью посвятить себя учебе. Наконец-то она могла обложиться книгами и с упоением читать, читать, читать… До поздней ночи, не думая о том, что придется подниматься на заре.

Сессия оказалась для Наташи нетрудной: процедура экзаменов была для будущей матери предельно упрощена. Глянув на ее округлившуюся фигуру, педагоги, как правило, понимающе спрашивали:

— Скоро?

— Совсем скоро! — сияя, отвечала Наташа.

Она делала это без задней мысли, вовсе не желая разжалобить преподавателей. Ведь в отличие от многих студентов она никогда не являлась неподготовленной.

Однако педагоги, послушав ее ответ в течение всего одной-двух минут, в большинстве случаев останавливали ее:

— Отлично, спасибо. Давайте вашу зачетку, Денисова.

Никому из них не хотелось прослыть садистом и врагом материнства.

На экзамене по научному коммунизму вышел конфуз.

Светка, панически боявшаяся сессии, решила «перенять передовой опыт» у Наташи и имитировать беременность.

Вместо того чтобы учить билеты, она всю ночь кропотливо пришивала к изнанке своего свитера диванную подушку.

— Зачем так намертво пристрачиваешь? — смеялись однокурсницы. — Просто подсунь под одежду, авось не выпадет.

— Как пить дать выпадет! — заверяла Светка. — Такая уж у меня судьба — все сикось-накось.

Научный коммунизм принимал доцент Ростислав Леонидович. Он никогда близко не общался со студентами, выдерживая дистанцию, и потому в лицо знал немногих. И Света очень рассчитывала, что педагог не заметит происшедшей с ней в одночасье перемены. Тем более что она была из середнячков и на семинарах никогда не выделялась.

Ее расчет полностью оправдался.

Ростислав Леонидович, едва кинув на нее беглый взгляд, отечески кивнул:

— Не буду вас мучить. Вижу, что подготовились.

— Почти девять месяцев готовилась! — гордо ответила Света и протянула ему зачетку, предусмотрительно раскрытую на нужной страничке. Доцент бегло черкнул «отл.» в зачетке и в ведомости.

Наташа по просьбе подруги пропустила перед собой несколько человек: ведь подозрительно, если входят две будущие роженицы подряд.

Наконец, устав стоять в коридоре, вошла, взяла, не выбирая, билет.

— Фамилия? — спросил доцент.

— Денисова.

Ростислав Леонидович замешкался:

— Но… Денисова… Денисова… — Он, ведя по ведомости пальцем, отыскал в алфавитном списке ее фамилию. — Ведь вы уже отвечали, у вас уже стоит «отлично». Что это вы, милая, по второму разу пришли?

Оказывается, накануне к нему подошел Мартынов и попросил: «Завтра к вам придет одна первокурсница, Наталья Денисова. Ей рожать скоро. Так вы уж ее не мучайте. Она все знает, поверьте мне на слово».

И Ростислав Леонидович поверил. А вернее, не захотел портить с Мартыновым отношения. Кто знает: может, при случае профессор где-нибудь замолвит за него словечко! Глядишь, и в должности повысят.

И, едва увидев на экзамене студентку с животиком, спешно поставил ей пятерку. Но — напротив фамилии Денисова, ведь он не сомневался, что это именно она и есть.

В результате несчастную Светлану вызвали для объяснений к декану, и все девушки курса, в том числе и Наташа, долго помогали отдирать от свитера крепко-накрепко пришитую подушку. Это удалось с трудом: незадачливая портниха использовала самые толстые нитки — десятый номер!

Но вот сдан последний экзамен.

Наташа, ковыляя, добралась до своего «дворца».

И ахнула: Андрей встретил ее огромной охапкой сирени!

Он наломал цветов на ближайших дворах. Причем не только с разрешения, но и по прямому указанию начальника жэка.

— Ты махровую бери, какая получше, — поучал Иван Лукич. — Я уж знаю, тоже по молодости девок хмурил. Барышни от цветов в такое умиление впадают, что теряют всяческую сознательность!

Старик как в воду глядел. Едва Наташа увидела букетище, едва вздохнула дурманящий аромат, как тут же залепетала растерянно и благодарно:

— Андрюша… Андрюшенька!

Она чувствовала себя даже как-то неловко рядом с этим необъятным сиреневым чудом, для которого не нашлось достойной вазы ни у тети Клавы, ни у Вианы и которое поэтому красовалось посреди комнаты в большом цинковом дворницком ведре.

— Это мне? Неужели мне? — растроганно повторила Наташа, будто и вправду «потеряла всяческую сознательность».

— Татка, родная, ну кому же еще! Ты ведь перешла на второй курс. Поздравляю, моя отличница! Круглая-прекруглая! — Он любовно похлопал ее по животу-шарику.

А потом усадил Наташу в кресло и стал растирать ей ноги: в последнее время они начали слегка опухать.

Наташа спохватилась:

— А я-то тебя не поздравила! Ты ведь тоже, наверно, уже все сдал?

— А! — беспечно отмахнулся Андрей. — У меня еще сессия не кончилась. Есть будешь?

Но Наташа слишком устала:

— Нет. Только спать.

…Зависло в небе вместо солнца мамино обручальное кольцо. То самое, которое Наташа отказалась принять в подарок.

Катится это золотое солнышко к закату.

А закат багровый, пламенный.

Кольцо вспыхивает на миг — и скрывается за горизонтом.

Настает ночь.

Черным-черно в небе.

И только вместо луны зависли наверху золотые Наташины часики.

Они тикают, отсчитывая время до нового рассвета.

Или это бьет ножками еще не родившийся малыш?

Поживем — увидим.

Спи, Наташа. Не смотри на стрелки. Ты счастлива сегодня, а счастливые часов не наблюдают.

У луны не должно быть циферблата.

Всему свое время.

— Время — бремя, — медленно диктует терпеливый, учительский, мамин голос. — Знамя — пламя. Семя — вымя. Родительный: вы-ме-ни. Что в имени тебе моем?

— Не знаю! — отвечает во сне Наташа.

— Ну и не надо, — прощает мама. — Много будешь знать — скоро состаришься…

— Ну, старушка, ты и спишь! — тормошила ее бесцеремонная тетя Клава. — Принюхайся!

— Что, опять газом пахнет? — Наташа испуганно села на кровати.

Пахло сиренью.

И еще — жареными зернами кофе.

— Во! Такую очередищу отстояла в Елисеевском! — Тетя Клава потрясла перед Наташиным носом увесистым пакетом «Арабики». — Кутнем?