«Это — Мирош!» — бросила Полина, не сбавляя темпа. Под крышу, в тепло, что было единственно важным сейчас.

«Я помню», — еще более растерянно ответила мать. Мирош весело пожал плечами, к слову, совершенно мокрыми, хоть футболку выжимай. И сообщил:

«Я рюкзак занесу и все».

Этой фразы хватило, чтобы в матери включилась временно выбитая из колеи хозяйка. Хозяйка не только дома, но и целого пансионата. И вообще — по жизни.

«Цыц! Разогнался! А ну живо в дом, на кухню. И переодеваться! Холодно. Гена-а-а!» — последнее звучало в сторону гаража, где ковырялся их рабочий. Мирош, мастер спонтанных решений и импровизаций по ходу пьесы, кажется, и сам растерялся.

«Да я только рюк…»

«Гена-а-а! Джинсы и рубашку тащи!»

«Чего?!» — окончательно обалдел Иван.

А двадцать минут спустя сидел переодетый в слишком короткие и слишком широкие для него брюки и старую байковую рубашку. Чистые и пахнущие лавандой. А чай пахнул жасмином. И кухня — смородиновым пирогом. Тетя Галя крутилась у плиты. Татьяна Витальевна с ней переругивалась. И вопросов лишних никто не задавал.

Никто, кроме Польки, появившейся в кухне в сухом платье и с распущенными волосами.

«Надолго обосновался?» — спросила она со смехом.

«Пока не согреется! — безапелляционно ответила мать, не дав адресату вопроса и рта раскрыть. — Или ты хочешь, чтобы он заболел? Между прочим, твоя прабабушка от пневмонии умерла».

«Сейчас с медициной получше», — посчитал своим долгом вставить Мирош и посмотрел на Полину, дескать, это все не его вина.

«Только ты учти, что теперь ты от него не избавишься», — сказала Полина матери, проигнорировав Ивана, и сунулась к чайнику. Горячего чаю хотелось и ей.

«С пирогом!» — заключила Галка, отрезая огромный кусок, точно такой же, как у Ивана, и выкладывая его на блюдце.

С тех пор он еще несколько раз появлялся в материной кухне, где его вдохновенно подкармливала тетя Галя, да и Татьяна Витальевна не скрывала своих симпатий к Мирошу. Она нередко тоже усаживалась за стол, и они вместе пили чай с пирогом, что совершенно не укладывалось в голове Полины. Чтобы мать при наличии отдыхающих выкраивала время для чаепития в разгар дня? Это скорее походило на бредовое сновидение, чем на объективную реальность.

Сама же Полина по-прежнему не определилась в своем отношении к Мирошу, к тому, что как ни крути, а он есть в ее жизни. Теперь еще и с гитарой, с которой стал таскаться по электричкам вскорости после чаепития. Полина не знала, куда ей деться от этого скомороха. И каждый раз при виде его она сообщала космосу: «Этот мальчик не со мной». Но судя по всему, космос ее не слышал.

А «мальчик», между тем, вдохновенно горланил в вагонах, выводя из себя и Полину, и окружающих:


Мне кажется, Кощей был наркоманом.

Недаром смерть его на кончике


Иглы.


И самые бесцветные углы


Ему шептали что-то о неглавном.


Мне кажется, он был порою пьян.


Влюбленный слишком в собственное


Сердце,


Был в мокрое завернут полотенце,


Сдержать пытаясь кровь из рваных ран.


А потом, широко улыбаясь, уточнял: «Экспромт!»

То, что он был мастером экспромта, Полина поняла задолго до подобных серенад и усвоила крепко. Его явление сначала с браслетом, а потом с маслом совсем не удивило, но озадачило вопросом: идти или не идти на концерт.

Ей было интересно посмотреть, с чем едят славноизвестный Z-fest, о котором она, конечно же, много слышала, да и происходящее на нем нередко доносилось до ее ушей, подгоняемое порывами ветра.

Заядлой фестивальщицей Полина не была ни по характеру, ни по образу жизни. Но возможность заглянуть вовнутрь феста взволновала. Она тщательно взвешивала все «за» и «против», в то время как главным аргументом и с той, и с другой стороны были «Мета», участвующая в концерте, и Мирош — неотъемлемая часть вечера.

Катализатором стала мать. Время неумолимо клонилось к вечеру. Татьяна Витальевна закончила селить «новеньких» и теперь сидела над квитанциями за коммуналку и пыталась выпить чаю, который обычно так легко у нее выпивался, когда недотрубадур маячил на их кухне.

— Галка сказала, Ванька самоуправством занимается и облегчает наш быт, — как бы между прочим бросила она присевшей рядом ужинать дочери.

— Что взять с малахольного? — пожала плечами Полина, уплетая за обе щеки плов.

— Долго мурыжить своих мужиков собираешься? — не поднимая головы, поинтересовалась мать.

— Никого я не мурыжу, — насупилась Полька.

— А как это называется? Любишь только себя.

— Не только.

— Бе-бе-бе, — рассмеялась Зорина-старшая, высунув кончик языка. — Тогда не объяснишь, почему пока твой Стас где-то в астрале на паузе завис, это чудовище голосистое наши качели смазывает?

— А я тебя предупреждала! — вскинулась Полина. — От него теперь не избавиться. Разве только применить радикальные меры.

— А мне он нравится. Смешной.

— Смешной, — согласилась дочь и снова уткнулась в тарелку. Что ей делать с этим смешным — по-прежнему оставалось главным, неразрешаемым вопросом.

— И еще я за него болею, — добавила зачем-то Татьяна Витальевна. — Ты потому и злишься, что он твою жизнь, как одеяло в пододеяльнике, хорошенько встряхнул. Еще не поняла, что так лучше.

— Кому?

— Тебе. В конце концов, если бы тебе действительно было все равно — давно бы отвадила.

— Научишь? — Полина подперла голову рукой и воззрилась на мать.

— Мои методы тебе не подойдут, — неожиданно помрачнела Татьяна Витальевна. — Вряд ли ты готова поменять город обитания. Но если бы ты сама точно знала, что со Стасом, никакого Мироша в помине не было бы. А так… он тебе нравится.

— Вообще-то мне Стас кольцо подарил, — и Полька сунула матери под нос руку с блеснувшим камнем на безымянном пальце.

— У меня тоже было кольцо, Плюшка. И могло быть не одно. Вряд ли оно определяет счастье или несчастье человека.

— И я по-прежнему собираюсь за него замуж, — не унималась дочь.

— Собирайся, — улыбнулась Татьяна Витальевна, придвинула к себе чашку и посмотрела в глубокие льдистые глаза дочери. — А Иван, судя по качелям, не собирается тебя туда отпускать. Из-за тебя явился?

— Угу. На фестиваль пригласил.

Материн взгляд чуть заметно вспыхнул, но так же быстро погас, сделавшись лукавым.

— А ты? — спросила она в интонациях Фастовского — так, что ясно: ничего хорошего не ждёт.

— Не знаю пока, — Полина подхватилась со стула и сунулась с грязной тарелкой к мойке. — Думаю.

— На фестиваль — не замуж, — резонно заметила Татьяна Витальевна, наблюдая за ее метаниями, скорее нервными, чем по делу.

— Ну вот и пойду! — заявила Полька. — Там группы прикольные будут.

— Развлечешься, отвлечешься. Ты ж на этом Зэте ни разу не была. Иван тоже там выступает?

— Разве ж он денется куда? — вздохнула дочка и в сердцах сказала: — Банный лист!

— В жизни каждой женщины он должен быть хоть раз. Паж. Моему-то опыту ты можешь поверить.

Опыт Зориной-старшей и правда был довольно многообразен. По счастью, ни одного мужика из тех, что имели к ней отношение, Полине не довелось звать папой. С того дня, как мать оказалась одна с ребенком на руках, ее интерес к противоположному полу стал поистине потребительским. И любой кавалер, а тех, ввиду ее яркой внешности и веселого нрава, было немало, оценивался исключительно с точки зрения того, что они с дочкой могут от него получить. К своим тридцати девяти годам Татьяна Витальевна имела не так уж мало. У всего есть своя цена, и отмеренную ей она платила много лет, разучившись чувствовать задолго до того, как стала хозяйкой собственного пансионата. И никогда не заговаривала о прошлом, том, что было до рождения Полины. Только вот льдистый взгляд дочери иногда пугал ее. Такой похожий и одновременно совсем другой, чем собственный.

Не видя любви прежде, Полина выбирала Стаса. Правильного. Замечательного. Лучшего. Проблема была лишь в том, что сама Зорина-старшая все еще помнила, как когда-то умела любить.

— Во всяком случае, — скрывая некоторую растерянность от собственных же мыслей, проговорила мать, — я буду спокойна, что ты не одна и никто не обидит. Мало ли неадекватов.

— То есть ты уверена, что он — не обидит? — развеселилась Полька.

— Ванька? Скорее ты его.

— Вообще-то, ты должна быть на моей стороне.

Полина сунулась к матери с поцелуем. Та смешно подставила щеку, махнув рукой, и неловко рассмеялась.

— Сама определись, где твоя, потом разберемся.

— Исключительно там, где светло! — хохотнула дочка и выскочила из кухни.

Пока переодевалась и внимательно разглядывала себя в зеркало, она упрямо продолжала спорить. Теперь сама с собой. Выискивая аргументы в пользу того, что идет на фестиваль ради фестиваля и чтобы не сидеть дома. «В твоем возрасте надо гулять и развлекаться», — не единожды поучительно вещала тетя Галя. Вот она и идет развлекаться, а не ради «Меты» и уж тем более — не ради Мироша. Мама может придумывать, что ей угодно. А у Полины есть Стас. И совсем не дело Ивана, собирается она замуж за него или нет. Что бы там мама ни говорила!

Их всех послушать — они знают лучше нее самой, что ей нужно. Хоть бы кто-то поинтересовался ее мнением. В своих жизнях не разобрались, а в ее лезут.

Полька вздохнула. Критическим взглядом осмотрела себя и тряхнула головой, отчего волосы блестящим светом рассыпались по плечам. Подумала немного и собрала их в сложенный вдвое хвост, закрепив тонкой прядью.