– Я не врал. – Он уткнулся подбородком ей в макушку. – Я говорил о тебе.

– Это хорошо, – сказала она, и он по голосу понял, что она улыбается. – Потому что мне тоже понравилось с тобой встречаться.

– Надеюсь, это понравилось тебе больше, чем встречать рассветы.

– Учитывая, что я никогда их не встречала, – уточнила она, и он кивнул:

– Именно. Так откуда ты знаешь, что это делает тебя счастливой, если ты никогда этого не пробовала?

– Есть несколько видов счастья, – заметила она. – Некоторые из них не нуждаются в доказательствах.

– Как рассветы?

– Именно, – подтвердила она. – Я и так знаю, что рассвет – это счастье. В рассвете нет ничего печального.

– В отличие от заката.

– Да мне и закаты не кажутся особенно печальными.

– А мне кажутся, – признался Грэм. – Закат – это конец дня, а конец – это всегда грустно.

– Закат – это начало ночи, – возразила она. – Это уже что-то.

– Да, но все знают, что ночью страшнее, чем днем.

Элли рассмеялась:

– Тогда, наверное, нам стоит развернуться в другую сторону.

– Это еще зачем?

– Затем, что когда видишь, как что-то приближается, оно перестает казаться таким пугающим.

И тем не менее ни один из них не сделал никакой попытки развернуться. Солнце по-прежнему светило им в спину, клонясь к деревьям, домам и всему городку Хенли, а перед ними расстилалось море, кишащее лодками, возвращающимися в гавань. Они проводили взглядом большущий парусник. Ветер трепал белые стяги на мачтах. Грэм закрыл глаза.

– Мои родители не приедут, – сказал он, и Элли шевельнулась в его объятиях.

– На Четвертое?

– Я думал, они все-таки соберутся, – сказал он, потом покачал головой. – Наверное, это не совсем правда. Они никогда никуда не ездят. С другой стороны, я никогда их и не приглашал.

– Вы с ними близки?

– Были когда-то, – ответил он. – Раньше.

– До всего этого? – спросила она, и он кивнул, без слов поняв, что она имеет в виду.

Оба умолкли, глядя на парусник, потом Элли снова взяла его за руку:

– Они многое упускают.

– Они не понимают всего этого, – сказал он. – Всей этой киношной суеты.

– Ты на них злишься?

– Да нет, наверное, – произнес он негромко. – Половину времени я и сам ее не понимаю.

– По крайней мере, у тебя есть Уилбур, – сказала она, и он рассмеялся:

– Это правда.

– И я.

Он наклонился и поцеловал ее в макушку:

– И это тоже правда.

Теперь парусник казался всего лишь черным силуэтом на фоне жидкого золота воды. Теплый бриз взъерошил Грэму волосы.

– Мне жаль, что с твоим отцом все так вышло, – сказал он, хотя думал сейчас о своем собственном.

Элли ответила не сразу.

– Я не могу сказать, чтобы когда-то сильно из-за этого переживала, – сказала она наконец. – Мне очень повезло с мамой. Просто этим летом все стало сложнее.

– Из-за меня? – спросил он, но она ничего не ответила, лишь молча отодвинулась и повернулась к нему лицом, решительно глядя на него своими блестящими глазами.

– Он приезжает на праздники в Кеннебанкпорт.

Грэм озадаченно посмотрел на нее, не очень понимая, какое это имеет ко всему отношение.

– А где это?

– Чуть к северу от нас. Он будет там с семьей, и я собираюсь завтра поехать с ним повидаться.

– Так вот что ты замышляла? – спросил Грэм. – А он знает, что ты собираешься приехать?

Она покачала головой.

– И ты не видела его с самого детства?

– Ну да, – кивнула она.

– А твоя мама в курсе?

– Нет, – буркнула Элли.

Грэм вздохнул и почесал затылок:

– По-твоему, это хорошая идея?

– Разве кинозвездам не положено вести себя безрассудно и безответственно? – Она попыталась улыбнуться, но у нее не очень получилось.

– Мне не кажется…

– Мне все равно, – твердо заявила она. – Я уже приняла решение.

Грэм немного поколебался, потом кивнул.

– Ладно, – сказал он. – Тогда я еду с тобой.

Этого она явно не ожидала.

– Нет, ты никуда не едешь.

– У нас завтра выходной, так что мне все равно нечем больше заняться, – сказал он. – Поехали покатаемся.

– Ты будешь слишком бросаться в глаза.

– Я законспирируюсь.

Она против воли расхохоталась:

– Не выйдет.

– Вот увидишь, – уверил он ее. – Я надену ковбойскую шляпу и накладные усы.

– Что за склонность к театральным эффектам?

– Профессиональная деформация, – ухмыльнулся он.

– Давай знаешь как договоримся? – сказала Элли, поднимаясь на ноги, по-прежнему закутанная в полотенце. – Дай мне время подумать до утра.

– Ладно, – произнес он и тоже встал. – Но я на всякий случай приготовлю мой конспиративный костюм.

Они зашагали по пляжу, и он взял ее за руку. Оба молчали, лишь камешки похрустывали у них под подошвами да волны с плеском набегали на берег у них за спиной.

«Еще три дня», – подумал Грэм.

Он не желал пропустить ни одного из них.

– Значит, ты на сегодня уже закончил со съемками? – спросила Элли, не глядя на него; она смотрела себе под ноги, чтобы не споткнуться.

– Угу, – подтвердил он. – А ты сегодня вечером свободна?

– О да, – произнесла она, и он различил в ее голосе смешок. – Предлагаю прогуляться по городу, поужинать в «Омаровой верше», а потом еще потусоваться в скверике…

– Очень смешно, – сказал он; они между тем уже дошли до узкой песчаной полосы, отделявшей каменистый пляж от деревьев, и начали подниматься по склону. – Может, устроим небольшой пикник? Встретимся здесь же, только попозже.

Она кивнула:

– Отличная идея.

В роще было темнее, под пологом деревьев уже царил голубоватый сумрак, и Грэм, доверившись Элли, бездумно шел за ней следом, время от времени спотыкаясь о корни. Все было как во сне – эта тишина, нарушаемая лишь звуком шагов да их дыханием, ее маленькая ладошка в его руке, тянущая за собой. Всего в нескольких ярдах позади лежал пляж, а в нескольких ярдах впереди – дорога, но тут, в этой роще, казалось, что от остального мира их отделяет миллион миль. Поэтому когда впереди сверкнула первая вспышка, Грэм даже не сразу сообразил, что это такое.

Будь они в Лос-Анджелесе, или Нью-Йорке, или даже в центре Хенли, до него дошло бы быстрее, но здесь, в сгущающихся сумерках, мыслями находясь все еще на безлюдном пляже, он осознал смысл происходящего не так быстро, как мог бы. Элли, шедшая первой, остановилась как вкопанная и выпустила его руку. Но в ту же секунду полыхнула вторая вспышка, мимолетно выхватив из темноты все подробности сцены: блестящий мотоцикл, поспешные шаги, новая вспышка, – и он оказался способен лишь стоять столбом на месте, хлопая глазами.

– Грэм! – послышался первый оклик, и он почувствовал, как напряглась стоявшая рядом с ним Элли. – Грэм, улыбочку, пожалуйста! Как насчет поцелуя на камеру?

Их было всего трое, а казалось, что неизмеримо больше, казалось, они окружали со всех сторон.

– Как тебя зовут, цыпочка? – спросил Элли один из них, бритоголовый верзила, который ошивался в городе с тех пор, как съемочная группа только приехала. Он сделал шаг вперед, преграждая им выход на дорогу. Грэм с Элли пока еще не вышли из рощицы, но другого пути в город не было. – Всего один снимок, пожалуйста!

На этот раз Грэм отреагировал быстрее. Он обернулся к Элли, сдернул полотенце, которое она несла на плече, и взмахнул им перед ней. Когда она поняла, что он задумал, она схватила у него полотенце и спрятала лицо за махровым полотнищем в морских коньках. Он обнял ее за плечи и, несмотря на сопротивление, потянул вперед, спотыкаясь о корни и камни.

Теперь щелкали затворами уже все три фотографа. Они находились на тихом участке дороги, вокруг больше не было ни души, и ситуация стала казаться угрожающей. Видя, что Грэм вышел на дорогу, репортеры попятились, и он, прижимая к себе Элли, торопливо повел ее в противоположном направлении, ни слова не говоря.

– Ну же, Грэм, – не сдавался бритоголовый, труся рядом с ними, потом притормозил.

Камера подпрыгнула у него на груди. Двое других взяли их в клещи, двигаясь вдоль обочины, и Грэм метнул в того, что был слева от не го, сердитый взгляд.

– Всего один снимок, – произнес тот. – Один хороший снимок, и мы оставим вас в покое.

– Проваливайте, – процедил Грэм сквозь зубы.

Фотограф опустил камеру, и Грэм наивно решил, что этим все и кончится. Но тот подскочил к Элли и попытался выдернуть у нее из рук полотенце. Она вскрикнула от неожиданности, и в тот же миг в лицо ей полыхнула вспышка. Не думая, Грэм бросился на репортера и выбил у него из рук камеру. Она грохнулась об асфальт, задребезжал металл, и фотограф, чертыхаясь себе под нос, принялся собирать с мостовой свое добро.

Остальные на миг замешкались. Полотенце выпало у Элли из рук, и, увидев такую возможность, один из папарацци – тот самый бритоголовый – заступил им дорогу. Но прежде чем он успел хотя бы вскинуть камеру, Грэм вплотную приблизился к нему.

– Убери камеру, – произнес он негромко и отчетливо.

Верзила заколебался, правда всего на миг, косясь на третьего репортера, который нерешительно поднял камеру и нацелил ее на Элли, которая в этот момент наклонилась за полотенцем.