Зарылась лицом в волосы Таи, прижалась губами к ним, втянула сладкий, неповторимый запах своего ребенка и ощутила, как немного отпускает тиски, как немного легче дышится и в душе уже не такая жуткая чернота. И Яша такой худенький, такой серьезный, большеглазый. И мне пока страшно подумать про завтра, страшно вообще думать… но дети сыты, они в безопасности, и я рядом с ними. Никто и ни о чем не спрашивает кроме Таи. Она только и твердит "где ты была?" и самое жуткое — нескончаемый вопрос "где папа?".

А мне нечего ей ответить… я не знаю. И мне не хочется спрашивать об этом даже себя. Я смотрю в синие глаза Яши и вижу в них то, что не должно быть в глазах ребенка. Он слишком много пережил, и он это запомнит. В его глазах боль и страдание… за меня. Он трогает пальчиками синяки, гладит мои скулы. А потом серьезно говорит:

— Я убью каждого, кто тебя обижал. Я вырасту и убью их всех.

И тихо спросил так, чтоб его не слышал Изгой:

— Ты нашла отца?

И я не знала, что ему ответить. Но разве можно лгать, он ведь все понимает и чувствует, и ему слишком много лгали за всю его короткую жизнь.

— Нашла.

— И где он?

Спрашивает шепотом, оглядываясь на Славика, словно понимая, что тот немного с противоположного лагеря.

— Он… он помогал меня освободить, и я пока не знаю, где он. Там были бои. Я молюсь, чтоб с ним было все хорошо.

И это правда. Это совершенная правда. Молюсь каждую секунду, каждое мгновение. "Отче наш" вместо мыслей. Вместо дыхание и еды. Я так ничего и не ела за все эти часы ожидания хоть каких-то известий.

— А я думал… думал, это он тебя обидел.

— Что? Почему?

Посмотрела на мальчика и обхватила худенькие плечи, привлекая его к себе. Так, чтоб мы смотрели друг другу в глаза в максимальной близости.

— Благодаря ему вы здесь, и я здесь. Никогда не думай о нем плохо. Никогда. Чтобы тебе не сказали, как бы не выглядело все вокруг — никогда не думай, что твой отец не позаботится о нас.

Я говорила так горячо, что из глаз мальчика исчезло настороженное недоверие, и он, с облегчением выдохнув, прижался ко мне, склоняя голову на мое плечо.

— Все это время я представлял, что вы вернетесь вместе, и я познакомлюсь с ним.

Судорожно выдохнула и прижала черноволосую головку к себе сильнее. Вспомнила, как о нем отозвался Максим, и стало больно внутри, стало саднить в сердце. Как же мне хотелось вернуться в прошлое… к другому Максу и там услышать его мнение о сыне. Этот казался мне ненастоящим… сшитым из рваных кусков, как Франкенштейн. Сшитый из чего-то гротескно и нарочито неправдоподобного.

— Вы обязательно с ним познакомитесь, и я расскажу ему, как ты защищал меня, как сражался и какой ты смелый и умный. Как сильно на него похож.

— Правда? Я на него похож?

— Как две капли воды. А теперь ложитесь спать. Нам еще домой возвращаться.

Пока я укладывала детей, Изгой был постоянно в планшете и на рации. Я боялась о чем-то спрашивать, а он пока ничего не говорил, и я свято верила, что, если он молчит, значит, ничего самого жуткого не произошло. Но когда малыши уснули, я не выдержала и зашла на маленькую кухню, где расположился Славик с термосом с черным кофе. Он привез нас в съемную квартиру в тихом захолустном районе, где мы должны были ждать пока неизвестно чего.

Я подвинула стул к столу и села на краешек, ожидая, пока Славик закончит что-то проверять в планшете. Он поднял голову и посмотрел на меня.

— За нами пришлют бронированную машину через час.

— Где Максим?

— Вылет в пять утра. На чартерном рейсе.

— Где Максим?

Схватила Славика за руку, и тот резко посмотрел на меня своими светлыми глазами, которые всегда казались мне похожими на куски льда. Такие же глаза были у нашего отца… На фотографиях он был красивым до того, как начал беспробудно пить. И Славик казался его лучшей копией. Таким, каким тот мог бы быть, но не стал.

— Почему ты ничего не говоришь мне? Я хочу знать… Я никуда не поеду, пока не узнаю.

Славик пронзительно посмотрел на меня и спокойно сказал:

— Наши победили, и лагерь боевиков полностью уничтожен.

Окаменела. Застыла в неестественной позе, чувствуя, что не могу даже пальцем пошевелить.

— Боевики взяты в плен, многие убиты в ходе сражения.

— Максим…

Я больше ничего не могла ни сказать, ни спросить.

— Его не оказалось ни среди убитых, ни среди пленных.

Отлегло от сердца. Я расслабилась и с облегчением выдохнула… вдох перед тем, как кислород перекроют с такой силой, что потемнеет перед глазами.

— Боевики догадались, что ликвидация произошла по его наводке. Он сейчас в плену у Карима Даурбекова — он главарь всех группировок в той области. Макса сдали… крот из своих. Шамиля мы тоже упустили. Он скрылся в горах.

— Что это значит? — холодея, спросила я, видя, как избегает смотреть мне в глаза Славик.

— Я не знаю, что сказать тебе…

— Правду сказать. Я хочу знать только правду, Славик. Хотя бы ты будь со мной честен и не играй в игры, как с маленькой девочкой.

— Его ждет казнь. По их законам. Пытки и казнь. Показательная. Чтоб все видели, что бывает с предателями.

Мне стало плохо. Перед глазами снова все поплыло, и я схватилась за край стола, чтобы не упасть со стула.

— Но… но ведь его спасут, да?

— Нет… не спасут.

Жестко ответил Изгой и отшвырнул планшет. Отвернулся к окну.

— Не спасут потому что для наших он — Аслан Шамхадов, и никакого отношения к нам не имеет, кроме того, что подлежит ликвидации, как и его якобы брат Шамиль.

Я не верила, что действительно это слышу, не верила и в то же время понимала, что здесь что-то не так. Мне казалось это нереальным, все, что он говорил.

— Но ведь он не Аслан. Он Максим Воронов. И это легко доказать. Можно же обменять его. Не знаю… выкупить. Хоть что-то сделать.

— Кто должен это делать?

— Где Андрей? Он знает об этом? Знает… знает, что Макса там пытают и… и хотят казнить?

— Нам пора собираться, Даша. Поешь и буди детей.

Медленно встала, чувствуя, как кружится голова и тревожно колотится сердце.

— Я никуда не поеду. Так и передай моему брату. С места не сдвинусь. Увозите детей. А я останусь здесь и буду искать способы спасти моего мужа. Ясно?

Славик тяжело вздохнул, но даже бровью не повел. Как всегда совершенно невозмутимое выражение лица.

— Андрей занимается этим вопросом, а ты поезжай домой. Женщине здесь не место.

— Мое место там, где мой муж. Пусть дети едут обратно, Фаина присмотрит за ними, а я хочу знать, каким образом спасут Максима. И пока не узнаю, никуда не уйду. Дай мне поговорить с Андреем. Немедленно.

— Ясно.

Изгой достал сотовый и набрал чей-то номер.

— Бесполезно. Так что приезжай сюда. Она хочет с тобой говорить. Да, ждем машину. Здание охраняют твои люди, я их вижу из окна. Убеди эту упрямую. Я не умею.

ГЛАВА 9

Казалось бы точка давно поставлена, но вот появляется еще одна. И еще. И еще. И потянулась череда многоточий… Казалось бы мы давно пошли разными путями. Казалось… Но было иначе. Я осталась стоять там, прикованная к прошлому стальными цепями обид, под тяжестью которых я все еще не могу дышать. Они душат, душат, душат… И только ты можешь меня освободить. Но ты не только отказался это сделать, а даже не захотел. Ты не слепец, нет. Ты намеренно закрываешь глаза, чтобы не видеть творение мыслей, слов и дел твоих… Так проще жить и двигаться дальше. Но я прошу тебя, оглянись. Мы все еще связаны нитями, которые тянутся через эти кровавые мышечные органы в наших грудных клетках. Каждый день я жгу, режу и рву их. Но они не горят и не рвутся. Мы намертво сшиты ими.

(с) Наталья Дольникова

Андрей появился спустя полчаса, одет в камуфляж, сам на себя не похож. Я бы, наверное, его и не узнала издалека. Но как всегда вокруг него вьется и ощущается мощнейшая аура власти, мощнейший разряд сильнейшей энергетики. Будь это при других обстоятельствах, бросилась бы к нему в объятия, прижалась бы всем телом, прячась от всех ужасов и зная точно, что защитит… Но сейчас я уже не помнила о себе. Я забыла совершенно обо всем. Только эти жуткие слова о казни и пытках и слова о звездах… только они.

— Ты здесь, чтобы его спасти?

— С порога? Ни здасьте, ни до свидания? Ни спасибо?

— Максима там пытают… его могут убить в любую секунду. Мне не до чего сейчас. У меня нет сил на сантименты. Я желаю тебе здоровья всегда, и ты об этом знаешь.

Впилась в воротник его рубашки, продолжая ощущать предательскую слабость во всем теле.

— Твой муж сам в этом виноват. Он сделал все, чтобы его было невозможно вытащить из этого дерьма.

— Невозможно? — немеют даже губы, и я все равно крепко держусь изо всех сил за куртку брата. — Но ведь ты здесь… ты ведь приехал спасти его… скажи… ты ведь за этим здесь?

Андрей выдохнул и обнял меня за плечи.

— За этим. Я здесь именно за этим. А ты и дети должны немедленно уехать. Так мне будет легче разбираться со всем, что натворил этот безумец.

— Я не поеду… не могу.

— Можешь. Тебя вообще не должно было здесь быть. В том, что происходит, есть и твоя вина, Даша. Я не понимаю, как можно было быть настолько безмозглой, чтобы тащиться сюда и везти с собой детей.

Это было жестоко… но он и не думал меня жалеть, и я заслужила. Я знаю.

— Я хотела спасти наш брак.

— Возможно, именно ты его разрушила окончательно. И не только его…

Разжал объятия и прошел на кухню.

— Андрееей, — простонала я, не узнавая свой голос. Он на несколько секунд задержался, но не обернулся, сел возле Изгоя, стянув бейсболку, бросив ее на стол.