Ульяна Соболева - На дне

— Эй, Фая, а где свечки на тортик? Я вроде как заново родился. Снова в строю, снова с семьей, и мы с Графом не пришибли друг друга.

Фаина пролила чай, со звоном поставила чашку на стол, а потом обняла Макса за шею, спрятала лицо у него на плече. Зверь обнял ее крепче и прижал к себе, а сам посмотрел на Славика.

— Ну что? В этот раз пленных не беру. Буду отдуваться сам.

— Будешь сам.

— Ты изучил карту? Мне надо знать каждую лазейку в этом лесу и каждое ущелье в этих горах.

— Чем смогу… как говорится.

Изгой прошел к столу и разложил на нем лист бумаги, достал шариковую ручку с погрызенным концом.

— Можно смотреть по спутниковой карте, но всего не увидишь. Будут затемненные места. Там нарочно многое скрывают. Мертвые зоны. То ли просто не видно, то ли… сам понимаешь. Шамиль прячется в одной из таких зон, и подробно там ничего не изучишь. Все, что пробил через Глеба по местности, нарисую тебе на бумаге. Вряд ли там есть покрытие интернета, да и батарея сесть может в смартфоне. Твоя задача вывести Дашу к ущелью и оттуда к утесу. С утеса вас заберет вертолет. Если к тому времени начнется ликвидация боевиков, у вас будет очень мало времени.

— А если не начнется… ты знаешь, что делать.

— Знаю, — мрачно ответил Изгой и отвернулся.

И я подумал о том, что выдеру этот приказ на ликвидацию любыми правдами и неправдами, и времени у меня на это всего ничего. Иначе я сам себя закопаю в той мертвой зоне.

* * *

*1 — слабый заключенный, которого съедают в тайге или в долгой дороге (прим. автора)

Я тяжело дышала, мне не хватало воздуха, как человеку, который попал в замкнутое пространство без окон и без дверей. Панический ужас нарастал пропорционально моей решимости идти до конца. Я шла не просто в логово к опасному и подлому шакалу, я лезла в самое пекло, совершенно не зная, чем мне придется за это расплачиваться. Но я была готова на что угодно. Когда человека обстоятельства опускают на самое дно, ему больше нечего терять… Если я потеряю Максима, я потеряю все. В нем моя жизнь. В нем заключено все то, что делает человека человеком. И я не знаю, кем стану без него и существую ли я отдельно.

Прав Андрей. Не любовь это. Любовь — она иная… светлая, добрая, нежная. А между нами с Максимом живет что-то страшное, злое, беспощадное и кровавое. Живет нечто звериное, способное жрать все на своем пути и даже нас самих.

У этой твари нет гордости, нет самолюбия, нет чувства самосохранения, она дикая, бешеная, совершенно безумная и готова на что угодно, лишь бы насытиться нами. Кого-то одного ей до ничтожного мало. Это некий выродок любви, ее чудовищная мутация, и она бессмертна, как самое неискоренимое зло во Вселенной. Ее не станет, только если не станет нас обоих. А пока мы живы, она обглодает нас до мяса и высосет нашу кровь до последней капли. Но… но я бы никогда от нее не отказалась.

— Скажи, что я жена Аслана. — упрашивала водилу, стараясь не сорваться, не вцепиться в него скрюченными руками. — Так быстрее будет. Что ты стоишь уже три часа на дороге. Кого мы ждем? Если обманешь, я тебя прикончу. Клянусь. Детьми клянусь — прикончу.

— Замолчи, женщина. Сказал отвезу — значит отвезу. Все не так просто. Нельзя говорить, что невестка ты Шамиля. Нельзя и все. Тогда никто и никогда не привезет тебя в лагерь. Если родня — дома сидеть должна с детьми, а не по лесам прыгать с головой непокрытой и в штанах.

— Тогда как? Как я к Шамилю попаду? Кого мы ждем?

— Акрама ждем. Через него в лагерь попасть можно.

— Кто такой Акрам?

— Дурочек пустоголовых, бл*дей ваших тупых поставляет боевикам. Выкупает у вербовщика и везет к нам.

У меня руки непроизвольно в кулаки сжались и дух перехватило от ярости.

— Это ты про тех бл*дей, которых вербуют ваши по сайтам знакомств, по соцсетям, про девочек молоденьких, которым мозги пудрят всякие твари? Так они и вашим пудрят…

— Плевал я. Я вообще в этом не участвую. Мне семью кормить надо. У меня у самого дети. Акрам невест собирает и к бабе одной везет, а через нее уже по точкам. Акраму скажу, что тебя сам Шамиль хотел. Только так туда попадешь. А иначе по рукам пойдешь, как остальные. Молчи и не вмешивайся, когда я говорить буду, иначе все испортишь.

— Почему я должна тебе верить?

— Потому что выбора нет у тебя. Хочешь, могу отвезти по назначению, и забудем это все.

— Нет. Нет мне пути назад.

— В никуда едешь. Не знаешь Шамиля. Лучше бы со своими уезжала.

— Не твое дело.

Акрам приехал на старом джипе с облезлой краской и разбитой передней фарой. Джип был до отвала нагружен всяким хламом, и сам Акрам выглядел нищим оборванцем-торгашом с редкой бородкой, в пыльной одежде, но очень цепкими глазами, которыми он сверлил меня, пока с ним говорил водила, и, кажется, он называл его Рахимом.

Он повернулся ко мне.

— Все. Договорился. Ничего не говори и не спрашивай. Тебя к Шамилю привезут. Деньги дай. Ты обещала.

Я судорожно сглотнула и перевела взгляд на Акрама, сидящего в машине с каким-то вторым человеком намного моложе, крупного телосложения и смотревшего на меня исподлобья. Достала из-за пазухи спрятанные в целлофан долларовые купюры, которые мне давал Андрей на всякий случай в дорогу, и сунула в руки Рахиму.

— Если обманешь, Аллах твой сожжет тебя, а Аслан из-под земли достанет. Из ада придет и тебя, и семью твои на куски изрежет и глаза вырвет. Клянусь.

Пока говорила — чеченец побледнел, деньги выхватил и за пояс спрятал. Знает, что не лгу… я и сама знала. С некоторых пор я настолько хорошо знала, что, если вдуматься, от ужаса волосы на затылке шевелились. Но я не хочу вдумываться. Плевать кто он и на что способен. ОН МОЙ МУЖ. Прежде всего. МОЙ. Я сдохну, на куски себя дам изрезать, но его одного не оставлю. Вместе навсегда. Так он обещал в той церкви.

— Мое дело — слово сдержать. Отвезут к Шамилю. А дальше не моего ума дело, что с тобой там сделают.

Кивнул Акраму, и второй мужик из джипа вылез, открыл дверцу нашей машины и вытащил меня наружу, а потом деньги Рахиму протянул. Что? Этот вонючий ублюдок еще и с них деньги взял? Продал меня? Я хотела закричать, но водила отрицательно головой качнул, и я прикусила язык. Либо пан, либо пропал. Я рискнула… если продал меня — руки на себя наложу и никому не достанусь. Если Максима не спасу, то и смысла во всем этом нет.

Когда-то меня уже везли именно так с завязанными глазами в грузовике, но сейчас я пришла сюда сама. И сидела сзади в кузове вместе с наваленными рулонами старой ткани, меха, ковров. Машину трясло по ухабам, и меня подбрасывало то вверх, то швыряло вперед. Наконец-то мы приехали в какую-то деревню. Я слышала блеяние овец и мычание коров, где-то заорал петух. Меня вытащили из кузова и потянули куда-то.

— Это что за девка? — женщина говорила по-русски, но с акцентом.

— Говорят, Шамилю везти надо. Он ее заказал.

Женщина хмыкнула.

— Я сама решаю — кого и кому везти. Эта слишком хороша для лагеря смертников. Ее подоить можно подольше. Шамиль не сегодня завтра душу Аллаху отдаст, зачем ему такая красивая?

— Ты, Башира, болтай, да не заговаривайся. Не тебе решать. За нее уплачено, и Шамиль еще денег даст, когда привезем. Лично ее захотел. Видел уже. Я против этого шакала не попру. Жить хочу. И тебе еще помирать рано. Вечером отправишь ее в лагерь.

Повязку с глаз сняли в темном помещении, накормили, напоили. Со мной обращались учтиво. Женщина эта, Башира, на змею походила хитрую, изворотливую и очень опасную. Одетая во все черное, сдержанная, молчаливая, только взглядом сверлит, в душу проникает, прощупывает ее, трогает, как щупальцами. Кофе мне принесла ароматный, густой, как патока. На подносе цветном поставила на маленький столик с витыми ножками и сама напротив уселась.

— Шамиля знаешь?

Я отрицательно головой качнула.

— Лжешь. Ну да ладно. Не мое дело. Пей кофе. Сил наберешься. Тебя ночью повезут. Спать нельзя. Три КПП проезжать будете, я документы дам. Показывать будешь и скажешь то, что я велю. Иначе тормознут и завернут обратно.

— Почему ночью? Почему так долго?

Башира усмехнулась тонким ртом, похожим на прорезь посередине маски. Она меня пугала. Таких женщин боятся даже мужчины. Мне казалось, что она меня читает как открытую книгу.

— А ты куда торопишься? К Шамилю в постель? Так говорят, оттуда живыми не выходят.

Она потянулась за мундштуком и вставила в него сигарету, прикурила от свечи и пустила кольца дыма.

— Как и из постели брата его Аслана.

От одного имени чашка у меня в руке дрогнула, а Башира чуть вперед подалась и пристально на меня смотрит.

— Говорят, казнят братца. Сочтены его дни. Предатель он… А Шамиль не торопится его из плена вызволять. Может, и не брат он ему вовсе.

Я постаралась спокойно выдохнуть и сделала маленький глоток кофе. Невкусно, очень горько, но… мне все же понравилось. Отрезвляло, как удар молнии по опьяненным отчаянием мозгам. Но она случайно или намеренно задела ту самую струну, которая от боли не просто дрожала, а рвалась и стонала.