Ульяна Соболева - На дне

— А ты? А твой жилет?

— На мне тоже жилет. Под курткой. — посмотрела на дутую куртку и снова ему в глаза. — Вертолет приземлится, ты залезаешь первая, потом я. Это не обсуждается, не раздумывается, нет никаких споров. Сначала ты, потом я. И так всегда и везде. Ты все поняла?

Я согласно кивала. Боже, я была готова на что угодно. Я надышаться им не могла. Как будто до обморока голодная. Каждое слово, каждый ласковый взгляд, каждая улыбка. Мне, для меня. Мое. Как раньше. Как всегда. Ощущать его любовь каждой порой. Быть в ней уверенной, как в себе самой и даже больше.

Мы шли, петляя между деревьями, иногда останавливались, и Максим что-то сыпал на землю. Наверное, заметал наши следы. А я больше ни о чем не думала. Волнение отступило. Боевики, террористы. Они начали казаться мне чем-то в прошедшем времени. Где-то там за чертой леса.

Максим крепко держал меня за руку. Иногда останавливался и целовал меня, на секунду вырывая из реальности, заставляя сжиматься от наслаждения и такого мучительного счастья быть с ним рядом. Видеть его таким, как когда-то. Чувствовать его запах. Слышать, как нежно он шепчет мне на ухо слова любви. Так много, так невыносимо много слов, он топил меня в них, он погружал в океан какой-то безумной нежности и восторга. И я, ослепленная счастьем, изнемогающая после долгой разлуки и страданий, я просто наслаждалась каждой секундой рядом с ним. Если бы могла, впилась бы в него руками, ногами, вжалась и растворилась внутри него, чтоб стать одним целым.

— Расскажи мне о сыне. Какой он?

— Приедем, и ты увидишь его сам.

— Расскажи сейчас. Я хочу знать.

— Он похож на тебя. Как две капли воды. В нем все твое. Каждая черточка. У него даже твои ресницы. Иногда он разговаривает, как ты, и хмурит брови. Я влюбилась в его глаза, как только увидела. Я поняла, что это наш мальчик, и я никогда больше не отдам его той женщине.

На секунду остановился, развернул меня к себе. Взгляд сумасшедший, светится, горит, сияет восторгом. Как у безумца.

— Какая же ты…

— Какая?

Жадно, дико обхватил мое лицо руками.

— Не бывает таких, Дашааа. Нет таких, как ты… а если есть, то единицы. Не знаю, за что ты мне… каким образом, по какой нелепой ошибке я вдруг получил такую женщину, которой никогда не был достоин.

— Глупости… какие глупости ты говоришь, — улыбаясь, сжимая его дрожащие руки, — я просто тебя люблю. Люблю все твое и все, что от тебя.

В эту секунду послышался лай собак и хруст веток.

— Бл***дь. Твою ж мать. Бежим, Даша.

Схватил меня за руку и потащил изо всех сил за собой. Это был адский бег. Никогда в своей жизни я так быстро не бегала, но он не давал мне и секунды передышки. Тянул изо всех сил. Вдалеке приближался шум вертолета.

— Быстрее, малыш. Быстрее.

Топот ног и собачий лай теперь доносились слишком близко. Прозвучал первый выстрел, и Максим пригнул меня вниз, прикрывая собой. Что-то просвистело в воздухе, и ветка с хрустом упала нам под ноги. Максим обернулся и выстрелил куда-то назад. Заскулила собака.

— Не оглядываться, Даша. Бежать. Я сказал.

Вертолет приближался, опускался вниз. И мы выскочили на поляну. Максим тут же задвинул меня к себе за спину и автоматными очередями прошелся по кустам. В кого-то попал. Там застонали. Вытащил из-за пояса гранату и швырнул за деревья.

— Быстро в вертолет, малыш. Я догоню. Давай, девочка. Давай.

Послышался нарастающий рев. Вертолет шел на посадку. Ветер рвал мои волосы, трепал влажное платье.

И вдруг Максим сдавил мою руку, не оборачиваясь, хрипло спросил.

— Скажи, ты ведь простила меня? Простила?

— Простила… конечно, простила.

— Отлично. Прыгай в вертолет.

— А ты?

— Я потом. Я прикрою пока.

На секунду обернулся и посмотрел на меня, улыбнулся, и его глаза засияли. Я не помню, когда последний раз он вот так мне улыбался. Как будто весь мир давно взорвался, и мы одни в целой вселенной. Какие они светлые, его глаза, какие прозрачные, нежные, пронзительные до боли. Улыбнулась ему в ответ и поверила, что сейчас все закончится. Это последний рывок перед окончательной победой. А потом домой… домой, с ним.

Перед тем, как подсадить меня в вертолет, Максим резко прижал меня к себе. Так сильно, что стало нечем дышать и заболели ребра.

— Звезды… они есть, даже если их не видно. Звезды вечные. Запомни, малыш. Вечные.

На сотую долю секунды сердце сдавило холодом, как будто он говорит мне это прощаясь. Но Максим уже подсадил меня наверх, а Изгой ловко втянул в кабину.

А я смотрела в глаза Максиму. Они вдруг широко распахнулись, и он вздрогнул. Тут же обернулся, вскидывая автомат, и я увидела, как на поляну выскакивают боевики. Человек десять. Изнутри тоже доносятся выстрелы. Но я смотрю только на Максима. Ближе к плечу, по камуфляжу расползается темное пятно.

— А ты? А твой жилет?

— На мне тоже жилет. Под курткой.

Он шатается и продолжает стрелять, вижу, как что-то рвет материю внизу на штанах у колена, и он падает вниз. Жилет был один… и он отдал его мне.

Где-то внизу раздается взрыв, и вертолет делает рывок вверх. Максим повернулся и вдруг, подняв высоко руку, резко опустил ее вниз. Я прижала ладони к пыльному стеклу и вдруг почувствовала, как все внутри холодеет — вертолет начал подниматься, а мой муж даже не сдвинулся с места. Теперь он смотрел на меня… Потом посмотрел наверх и снова на меня. Губы зашевелились, и я как будто услышала шепот себе на ухо вместе с эхом:

— Вечные… вечные… вечные…

Максим дергался несколько раз, и я, застыв на месте, видела, как куртка заливается кровью. Он падает навзничь назад, раскинув руки и глядя вверх, в небо, а потом медленно переводит взгляд на меня.

— Максиииим, — заорала так, что горло вывернуло наизнанку и засаднило до слез. Я больше не слышала ни единого звука, кроме глухого биения своего останавливающегося сердца. Начала бить кулаками по стеклу, изо всех сил, до крови, сбивая костяшки. Я орала, выла, ломала ногти, пытаясь открыть дверь, но звука своего голоса не слышала и не чувствовала боли.

— Нет. Ты же говорил со мной. Ты же обещал. Нееет… нетнетнетнетнет. Не смей меня бросать. Ты клялся… обещал… — а в висках пульсирует, что не обещал. Это я говорила про нас двоих, а он говорил только про меня. А я не слышала… не слышала его, не хотела слышать. Как же я билась в эту дверь. Лицом, плечами, ладонями. На ней оставались кровавые отпечатки. Изгой бросился ко мне, пытаясь оттащить от двери, которую у меня почти получилось открыть. Еще немного, и я бы выпала с вертолета. Но он схватил меня и потянул к себе. В этот момент я была настолько сильна, что Славик не сразу справился со мной. Я орала на одной ноте. Точнее, я понимала, что ору, но ничего не слышала. Мой рот был открыт, а лицо сковало гримасой. Я била своего брата. Я впивалась в него, рвала куртку, толкала. Пока ему наконец не удалось обездвижить меня и изо всех сил прижать к себе. Потом мне скажут, что я орала все время одно и то же "пусти меня к нему".

— Все… все, моя родная. Все. Он сделал то, что должен был сделать… он спас всех нас. Тихо… тихо, перестань себя калечить. Он бы этого не хотел.

Но я уже застыла. Я агонизировала. Меня парализовало от нечеловеческой боли. И не стало…

Я вдруг опустела изнутри. И боль дикая, невыносимая во всем теле. Мучительная, жестокая. Слез нет. Они не капают, не жгут глаза и не пекут горло. Обмякла в руках брата и осела на пол, потом легла плашмя.

"Ты не имел права убивать меня… Максим. Не имел права. Как ты мог так жестоко вырвать мне сердце?"

Но я уже знала все ответы. Это было задумано изначально. Мой муж не планировал возвращаться домой. Он принес себя в жертву. Спас нас всех ценой своей жизни. Только одного он не учел… что убил сразу нас обоих. Меня нет. Это уже не я. Без него.

В глазах темнело, и больше никогда я не замечу солнца. Ночь будет вечной. Тьма отчаяния и безумной смертельной тоски.

Он прощался со мной. Еще там, в погребе прощался, и потом, когда занимались любовью, когда бежали. Вся эта ласка, вся эта обнаженная до костей откровенность, весь он, вывернутый для меня изнутри, без брони и защиты. Нет, он себя не простил. Приговорил и привел приговор в исполнение.

— Ты ведь знаешь, что я люблю тебя? Знаешь? Что б я не делал, что б не говорил, как бы не отталкивал тебя… ты ведь знаешь?

— Знаю.

— Я… все, что я хочу, это чтобы ты была счастлива. Понимаешь?

— Дааа. Я уже счастлива. С тобой.

— Будешь счастлива всегда?

— Конечно, буду.

— Обещаешь?

— Даааа, — засмеялась и поцеловала его в губы, — обещаю.

— Смотри. Ты пообещала.

Неужели он не знал, что я никогда не буду счастлива без него? Изгой смотрел на меня и не смел приблизиться. Никто не тронул меня, пока летел вертолет. Только сверху набросил плед и сел обратно на скамейку. А я лежала и смотрела в свою тьму остекленевшим взглядом. Смотрела ему в глаза. В те, широко и неподвижно распахнутые с моим отражением внутри.

* * *

Больше я не чувствовала себя собой. Может быть, это безумие, и люди именно так сходят с ума. Я засыхала. Как цветок, который больше не получает влаги, который сорвали и бросили на землю. Я делала вдохи и не чувствовала их, я ела и не замечала — есть ли у пищи вкус, я слышала голоса и едва понимала, что мне говорят. Живой мертвец. Никакие психиатры, антидепрессанты, транквилизаторы не помогали. Мертвецы не оживают. Я больше не могла смеяться, плакать, вести беседы. Максим уничтожил меня полностью… а с собой мою душу не забрал.