— Я понимаю… У плода на таком сроке есть шансы выжить.

Тяжело дыша и чувствуя, как на меня снова наваливается тьма, я встала со стула.

— Шансы… у нас с Максимом тоже были шансы выбраться оттуда вдвоем. Мы почти это сделали…

— Даша, с таким давлением и белком. Если ничего не делать, ты можешь получить эклампсию и умереть. Почему ты ничего не сказала о головной боли?

Я резко повернулась к ней.

— Могу. А каковы у нас с моим ребенком шансы выжить? Давай наоборот. Не от плохого.

— Можно попробовать положить тебя в стационар, на постельный режим и пробовать тянуть, сколько возможно.

— Не надо в стационар. Скажи, что там нужно принимать, делать, колоть. Я не хочу оставлять моих детей одних.

— Даш… дома — это не то. У тебя гемоглобин низкий. Ты истощена. Вес почти не набрала. Ребенок тянет все твои соки. Надо лечь. Тут я хоть как-то присмотрю за тобой.

— Если мне станет хуже — я лягу.

— Хорошо. Выполняй все, что я прописала, принимай все препараты. Никаких стрессов, никаких волнений. Свежий воздух. Исключить соль, острое, сладкое. Давление измерять три раза в день и записывать.

— Хорошо. Что за паника. Я в порядке.

Она вдруг подошла ко мне и крепко обняла, привлекая к себе.

— Я очень волнуюсь за тебя. Все это время я боялась, что не получится тебя вытащить и сейчас… когда все как-то начало выравниваться. Он бы хотел, чтоб я позаботилась о тебе.

— Ты и так заботишься. Больше всех. И дети тебя любят, как вторую маму.

— Ладно. Береги себя.

— Берегу.

* * *

Однажды вечером, незадолго до еще одного удара в самое сердце, Тая вдруг спросила, когда мы рассматривали фотографии Максима, Савелия в семейном альбоме.

— Мам… а папа теперь далеко и не видит нас? Он исчез. Умер — это значит, что его больше нигде нет? И он больше нас не любит?

Я наклонилась к ней и взяла за маленькую ручку.

— Идем, я тебе что-то покажу.

Я вывела ее на балкон и указала пальцем на сверкающие яркие звезды.

— Когда-то твой папа сказал, что его любовь — это звезды на небе, и она живет вечно. Как и они. Видишь, как ярко сверкают. Значит, он по-прежнему нас любит.

— А когда звезд нет?

— Так не бывает. Звезды есть всегда, даже если мы их не видим.

— Да, правда?

— Конечно. Правда.

Мой сотовый зазвонил где-то внизу, и я поцеловала ее в макушку.

— Принеси мой телефон, пожалуйста.

Самой уже было довольно тяжело бегать по лестнице, и я эксплуатировала детей. Звонили с неизвестного номера, и я тут же ответила.

— Дарина Воронова?

— Да.

— Это Станислав Алексеевич Добровольский. Я — командир специальной поисковой бригады, которую нанял Андрей Савельевич. Не смог дозвониться к нему и звоню вам.

Стало плохо, закружилась голова, и я схватилась за край стола.

— Вы что-то нашли?

— Да. Предположительно боевики разрубили мертвые тела своих товарищей и сбросили останки в яму, а потом сожгли. Мы нашли куски одежды со следами крови… и эта кровь принадлежит вашему мужу. Будем еще пересматривать фрагменты тел. Искать совпадения по ДНК. Но это займет время… там все… все перемешано. Сами понимаете.

И в этот момент мне стало плохо. Что-то начало давить на виски и глаза, а дыхание перехватило и сдавило легкие. В глазах сильно потемнело. Я помнила только, как Тая кричала и звала Яшу, а он звонил в скорую помощь.

Потом вой сирены, кислородная маска на лице. Взволнованный голос Фаины… и все исчезло.

Я нашла себя где-то посреди ослепительного света. На мне венок из ромашек и красивое платье. Я смеюсь, кружусь вокруг себя и кричу:

— Ленааа, Лен… Ленааа.

И вижу Лену, жену Андрея. Она в свадебном платье, красивая, свежая улыбается кому-то, а как меня увидела, и улыбка пропала.

— Лен… а Максим здесь?

— Ты зачем пришла? — спросила она и нахмурила брови. — Уходи отсюда.

— К Максиму пришла. Лен… ты видела Максима?

— Его здесь нет и не было никогда. Уходи. Слышишь? Уходи быстрее, пока не забрали. Уходиии, Даша… ты им всем нужна. Слышишь? Сын твой плачет. Нет Максима здесь. Уходи. Уходииииииии.

* * *

Как же трудно открыть глаза… Слышу голоса, сквозь вату тяжести в голове. Где-то навязчиво раздается нудный писк. Мое тело онемевшее, оно не слушается меня. Наверное, я уже ТАМ… И вдруг кислород наполняет мои легкие, как потоком, очень сильным, заставляющим громко всхлипнуть. Я непроизвольно подскочила на постели, и в горле застрял немой крик. Туман перед глазами начал рассеваться, и окружающие меня предметы приобрели четкость. Боже… я в больнице. Медленно поворачиваю голову и вижу множество мониторов, они подключены ко мне, к моему телу. Я в недоумении срываю с себя провода, наклейки. Дергаю "бабочку" иголки из вены. У меня все еще кружится голова. Дыхание сбивчивое, и я слышу биение своего сердца. В висках пульсирует кровь. Внутри застыла боль, как зверь, она подтачивает сознание, но в то же время… она странная… она больше похожа на осадок после дикого кошмара. И в этот момент мне кажется, что я сошла с ума… Ведь я слышу голоса… Нет… я слышу голос. ЕГО голос. Совсем рядом. Очень близко… За дверью. Я с трудом передвигаюсь по постели и свешиваю ноги, стараясь прислушаться. Стараясь сосредоточиться на этом звуке, который не может быть настоящим. Максим умер… несколько месяцев назад. Я… я лично видела. Или…

— Я нормально себя чувствую. Нормально. Дай мне ее увидеть.

— Вставать нельзя тебе. Еле живого привезли.

— Нормального привезли. Слегка подгорел, продырявился, износился, но жить же буду. Пусти… видеть хочу, не могу.

Я спустила ноги и коснулась кончиками пальцев холодного пола. Я должна идти на этот голос. Собрать все свои силы и идти. Боже, ЕГО голос…

— Увидишь. Она после полостной операции. Два дня без сознания провела. Ее каждый стресс добить может.

— Когда-то вы пели мне эту же песню. Сейчас не выйдет.

Они ссорятся. С Фаиной. Максим ссорится с Фаиной. Бог мой, они ссорятся, и это прекрасно. Пусть кричат. Пусть кричат громче.

— Сам еле передвигаешься и к ней идешь. Придет в сознание, я позову. Ляг в постель.

— Я увидеть хочу, понимаешь? Одним глазком увидеть ее. Я жил мыслью о ней. Я выживал с этой мыслью. Я из могилы вылезал с ней. Полз сутками, жрал червей и насекомых, кору деревьев и дальше полз. Я в этом сраном погребе сидел и терпел, бл*дь… выжидал, когда увижу ее. Если б не мысли о ней, сдох бы давно.

Голос Максима полон отчаяния. Я делаю первый шаг, и у меня невыносимо кружится голова и болит низ живота так, что не разогнуться. Ребенок. Где мой ребенок?

— И приполз, и выжил с ранами, от которых на месте умирают. Сбежал оттуда, откуда нет дороги назад. Дьявол ты, а не человек. Это мы уже знаем. В постель иди. Раны пооткрываются, и что мне с тобой делать?

Я только смотрю на дверь и делаю шаг за шагом. Приближаюсь к двери, и у меня все расплывается перед глазами. А вдруг я брежу, и мне кажется его голос?

— Пусти. Я ждал этот день, этот момент.

Мой любимый… а как я этого ждала. Я уже умерла от тоски. Я с ума сошла, почти дошла. Еще один шаг. Вот она ручка… я дотянусь до нее. Мне хватит сил.

— Увижу ее и начну снова дышать.

Я собрала в кулак всю силу воли и распахнула дверь. Все обернулись ко мне, а я видела только ЕГО. Мои любимые синие глаза, полные немого удивления, дикого восторга. Максим подхватил меня до того, как я успела упасть. Голова закружилась, и в глазах потемнело, по щекам катились слезы. Его руки… его запах. ОН живой… я обнимаю его. Но как? Каааак? Он в бинтах, повязках, его руки замотаны по локоть.

Мне снится… я брежу? Это больная фантазия, и я отхожу от наркоза? Или какие-то дьявольские силы дали нам второй шанс. Мне второй шанс.

— Малыш, — я слышала только его шепот, — зачем ты встала?

— Не смей ее поднимать, у тебя швы разойдутся.

Но я уже у него на руках. Несет в палату, сам весь дрожит, но несет, а я впилась в него мертвой хваткой. Не отпущу. Нет. Как только перестану чувствовать, сразу умру от отчаяния.

— Положи на кровать и уходи. Надо осмотреть, взять кровь.

Во мне поднялась адская паника, необузданная, первобытная.

— Нет, — попыталась закричать, но получился тихий хрип, — нет, не уходи. Не оставляй… ни на секунду. Где наш сын? Слышишь? Максим, у нас сын родился…

— Знаю, малыш… знаю. Я его уже видел. Он красивый. Как ты.

Он не разжал рук, вместе со мной сел в кресло, прижимая меня к себе, укачивая, целуя мои волосы, а я плакала, уткнувшись лицом ему в грудь, жадно слушая биение его сердца. Я даже не вздрогнула, когда Фаина снова вонзила иголку в мою вену, и лишь сильнее прижалась к Максиму.

— Я сейчас принесу малыша. Но ненадолго. И потом вы оба разойдетесь по кроватям.

— Нет, — прошептала я, — не отпускай… не отпускай меня.

Максим нежно провел кончиками пальцев по моему лицу, вытирая слезы. Я с трудом сфокусировала взгляд на его лице, на его глазах. Они удерживали меня на поверхности, не позволяя сойти с ума. Этого не может быть. Не может… он живой. Живой мой Зверь. Израненный, худой, как скелет, истощенный, с серым цветом лица, но с такими же сияющими синими глазами.

— Не бойся. Больше не отпущу. Держать буду так, чтобы кости трещали.

— Держи…

И улыбнулся. Я закрыла глаза и судорожно вздохнула. Я тоже тебя никогда не отпущу… возможно, я так и не отпустила, и поэтому ты выжил. Поэтому вернулся ко мне. Я пока не готова узнать, что ты пережил там за эти месяцы… потом мы залечим вместе наши раны.

Фаина отворила дверь, и я приподняла голову, на глаза навернулись слезы — она везла прозрачный кювез, а в нем кто-то громко плакал. Так жалобно, что у меня все внутри сжалось и начало колоть в груди, а потом я почувствовала, как намокла моя пижама на груди. Фаина достала малыша и протянула его мне, отдавая в руки, помогая правильно взять. Взглянула на маленькое личико и зарыдала. Мой малыш… мой маленький подарок. Если бы не он, я бы не выжила…