— Лейтенант? Лейтенант?


— Лейтенант?

Мои глаза рефлекторно открылись, и я обнаружил, что на меня смотрит Марк Дункан.

— Ты можешь поговорить со мной?

Я сглотнул, облизал губы и опустил взгляд на затянутые на запястьях наручники. Металл нагрелся от моей кожи, что показалось мне не совсем правильным. Тут должны были быть пластиковые кабельные стяжки или, может быть, веревки, но не наручники. В горле все еще оставалось ощущение песка, и я закашлялся, пытаясь от него избавиться. Но ничего не помогло. И никогда не помогало.

— Можно снять с него наручники?

— Нет, сэр. Это не очень хорошая идея.

— Я возьму риск на себя.

Охранник неприязненно загоготал и пробормотал себе под нос:

— Ты понятия не имеешь, с кем имеешь дело?

— Что это значит?

Я смотрел то на Марка, то на охранника, стоящего у края кровати. Он был надзирателем, и, хотя я не помнил его имени, но не забыл, как он проверял, удерживая меня, чтобы наручники были хорошо и плотно затянуты на руках. Мы в какой-то момент пересеклись взглядами, и я уставился на него с напряженным, молчаливым предупреждением, пока он не отвернулся.

Даже если бы мне было насрать на то, что случилось со мной сейчас, я бы не допустил, чтобы в разговоре прозвучало имя Ринальдо. Во мне еще оставалась какая-то гордость и даже некоторая преданность, пусть это был и хреновый тип преданности.

— Извините, сэр, — сказал надзиратель Марку, — но я не могу освободить его без приказа начальника тюрьмы.

Марк глубоко вздохнул и подкатил стул на колесиках ближе к краю кровати.

— Эван?

Я закрыл глаза и попытался скрестить на груди руки, но наручники меня остановили. Через мое тело прошла дрожь, и дыхание участилось вместе со стуком сердца. Я ощутил вкус и почувствовал песок в горле.

Это не по-настоящему.

Реально или нет, но это заставило меня вернуться обратно в пустыню.


— Лейтенант Эван Натаниэл Арден, личный номер ноль-четыре-семь-два…

Чтобы не закричать, я крепко сжимаю зубы. Не вижу, что использует бородатый мужчина, чтобы хлестать мою спину от шеи до задницы, но это до хрена больно жалит. Я на удивление рад, что еще весной прошел все тренировки сопротивлению пыткам.

— Я спрашивал у тебя твой номер?

Человек передо мной – главарь группировки – швыряет мне в лицо песок, и я не успеваю вовремя закрыть глаза. Пытаюсь потрясти головой, чтобы избавиться хотя бы от некоторых песчинок, но ничего не выходит. Глаза горят, и я не могу остановить отчаянное мычание, которое вырывается из моего горла.

— Не нравится песок? — спрашивает главарь. — Пора бы тебе к этому уже привыкнуть!

Я все еще не могу открыть свои глаза и ничего не вижу, но чувствую на шее грубые руки, и мое лицо суют в песок перед коленями. Он вдавливает мою голову в песок, поворачивая ее то в одну сторону, то в другую, пока я с трудом пытаюсь задержать дыхание.


Сжав руки в кулаки, я открыл глаза и в отчаянии посмотрел на Марка. Мне вообще не удавалось сказать ни слова, потому что мои легкие вопили о кислороде. Я дышал часто и тяжело, но воздуха не хватало. Все, что я чувствовал – это песчинки, проникающие в мои легкие.

Он положил руку на мое предплечье, но я дернулся от него прочь. Наручники впились в кожу моего запястья, и я громко охнул. Тело напряглось – застыло на месте, пока мой мозг наводняли все новые воспоминания.

— Я хочу снять их, — сказал Марк. — Просто подожди еще немного, хорошо?

Я попытался кивнуть, но понятия не имел, получилось ли у меня это или нет.

Марк продолжил спорить с надзирателем о наручниках и выяснять, почему меня еще не перевели в камеру. Я только наполовину обращал внимание на разговор. Мне, конечно же, хотелось освободиться от наручников, но я не был так уверен, что переезд из одной части тюрьмы в другую что-либо существенно изменит. Не похоже, что я буду лучше спать в другой постели.

— Он все еще должен быть под надзором из-за попытки самоубийства.

— Не думаю, что он опасен для себя.

— О том, что он расстреляет парк, ты тоже не думал.

— Я не могу проводить сеансы лечения, если он не отвечает, а он будет продолжать себя так вести, пока вы будете ограничивать его в движении. Вы разве не читали мои заметки?

— Да, да, я видел их. Контуженый.

— Немного устаревшая терминология, но по сути верно.

Иногда все, что тебе действительно нужно – это маленький счастливый случай, и именно в этот момент в медицинский блок вошли около дюжины человек – четыре охранника и куча заключенных, держащихся за свои животы. У медсестер не заняло много времени, чтобы оценить ситуацию и начать размещать отравленных пищей заключенных на соседние койки. Спустя несколько минут после того, как Марк продолжил приводить свои аргументы, была доставлена еще одна партия отравившихся.

— Нам понадобятся все кровати, — сказала надзирателю медсестра.

Он вздохнул, глянул сначала на Марка, потом на меня.

— В одиночку.

— Хорошо, дальше я сам, — энергично закивал Марк.

Меня схватили за руки и вывели из медицинского отделения в коридор. Дверь лифта открылась, и мои сопровождающие засунули меня внутрь следом за Марком. Когда двери снова открылись, мы вышли в общую зону одного из блоков.

Все помещение было устлано ковровым покрытием и окрашено в теплые тона. Некоторые заключенные сидели за небольшими круглыми столиками на дешевых пластиковых стульях и играли в карты, а несколько других столпились вокруг бильярдного стола. Парочка из них подняла глаза, когда я прошествовал вдоль изогнутых перил у лестничного пролета, который возвышался над комнатой отдыха.

Вдоль прохода размещались несколько пронумерованных дверей без окон. Меня подвели к последней, в которой было маленькое окошко на уровне глаз и узкое отверстие в центре. Охранник открыл дверь, чтобы завезти меня внутрь.

Узкая камера была явно рассчитана на одного человека. Я мог бы сделать между дверью и высоким, узким окном с видом на центр Чикаго примерно четыре шага. Бо́льшую часть пространства занимала расположенная в центре металлическая кровать. Ножки кровати были прикручены болтами к полу, и я заметил по бокам четыре петли, которые могли быть использованы для фиксирующих ремней. Помимо обязательного туалета и раковины, здесь был только небольшой письменный стол с одним, узким ящиком под столешницей. Завершали картину табуретка и небольшой шкафчик, придвинутый к изножью кровати.

Как только я оказался внутри, охранник снял наручники, и я почувствовал едва ли не головокружение от облегчения, когда с меня убрали этот груз. Я несколько раз сжал руки в кулаки, чтобы восстановить ощущение крови, свободно циркулирующей по венам, и попытался сделать несколько глубоких вдохов.

— Мне бы хотелось провести сеанс с мистером Арденом сейчас, — уверенно сказал Марк.

Охранник выдал еще один длинный вздох, но не запротестовал. Он вышел из камеры, запер дверь и стал испытующе всматриваться через окно на Марка, который пропустил руку сквозь свои волосы, и посмотрел на меня.

Не имея никаких других указаний, я сел на край кровати и потер запястья. Убедившись, что мои движения действительно больше ничего не ограничивало, я глубоко вздохнул и закрыл глаза. Теперь можно было обхватить живот и попытаться заставить себя думать о чем угодно, но только не о песке.

Марк подтащил табурет рядом с кроватью и сел на него.

Взглянув на его лицо, я увидел, как он огорчен, и почувствовал себя из-за этого не очень хорошо. Я знал, что он неоднократно пытался мне помочь; просто эта была не та помощь, которую я искал. Мне нужно было только суметь заснуть – это все, чего я желал. Но он не мог этого сделать, потому что не собирался нарушать кодекс пациент-психолог в степени достаточной, чтобы лечь со мной в постель.

Без наручников вокруг запястий мне удалось обрести свой голос.

— Извините, что разочаровал вас, сэр, — произнес я.

Еще один вздох.

— Я не разочарован, — ответил он.

Я в удивлении поднял бровь. И не поверил ни одному его слову - он был гордым парнем и считал себя профессионалом в своем деле. Не его вина, что я не говорил ему все, что происходило в моей голове. Это все равно не помогло бы.

— Я злюсь на себя, — сказал Марк, — потому что не заметил этого. Вообще. Очень редко, когда меня так застают врасплох.

В моей груди все сжалось, когда воспоминания затопили мой мозг, словно ледяным душем. Было время, я думал, что понимал людей, когда на самом деле нет – не совсем. Один единственный разговор все изменил.

— Знаешь, что она мне сказала? — спросил я Марка.

— Кто?

Я повернул к нему голову, но мои мысли были сосредоточены глубоко внутри.

— Жена журналиста – парня, который был убит на видео. Помнишь того парня?

— Да, помню. Ты просил их убить тебя вместо него.

— Да, того парня, — кивнул я, вспоминая. — Его жена пришла в госпиталь в Вирджинии, и мне сказали, кто она, прежде чем я стал говорить с ней. Мой желудок весь сжался до того, как она вошла в палату. В смысле, я видел, как умирает ее муж, понимаешь? И ничего не мог с этим поделать. Несмотря на то, что я просил их убить меня, это не имело значения – они бы не стали меня слушать. Думаю, они хотели, чтобы это был он, потому что он не был военным и потому что у него была семья.

Я сдвинулся и наткнулся ботинком на край металлической кровати. Раздался лязг пружин, который привлек мое внимание. Я посмотрел вниз на основание кровати, снова увидел петли, предназначенные для ограничения движения, и практически ощутил вокруг плеч песчаные стены ямы.

– Что она тебе сказала, Эван?