Он в очередной раз засмеялся, но на этот раз это был нервный смех. Он, кажется, понял, что то, что я сказал, на самом деле не было шуткой, и ему было бы лучше вспомнить кто я такой. Возможно, я немного заблудился внутри себя, но больше никому это не нужно было знать.

— Значит, мне повезло, — наконец сказал Пабло, коротко выдохнув через нос. — И все же, пока я здесь, то могу помочь, если тебе что-нибудь понадобится. Хочешь травку?

— Я с этим дерьмом не связываюсь, — сообщил ему. Даже когда мое подразделение нуждалось в небольшом уходе от действительности, и можно было тайком покурить немного травки, я никогда этим не баловался. И никогда не останавливал других, но мне совсем не нравилась идея самому потерять контроль. Даже выпить больше пары бутылок пива или стакана хорошего скотча было для меня редкостью.

— Ну, если что-нибудь надумаешь, я рядом, мужик.

— Спасибо, — я этого не хотел, но ответ вылетел автоматически. Мне было наплевать на какого-то наркокурьера и на то, что он мог пронести в мою гребаную тюремную камеру. Возможно, он считал себя здесь полезным для всех и каждого, но не для меня.

Я ничего не хотел.

Спустя час мы все вернулись в общую зону, которая не была тем местом, где бы мне хотелось находиться. Поэтому, в связи с отсутствием каких-либо вариантов получше, я направился в свою камеру и встал, прислонившись головой к торцевой стене, откуда мог видеть из окна улицу.

В архитектурном плане здание тюрьмы было довольно странным. Оно было треугольной формы, а не обычной прямоугольной, и с улицы люди видели расположенные на всем двадцати семи этажном здании узкие двухметровые окна камер. Многие сравнивали стороны здания с устаревшими перфокартами из-за оконных прорезей на светло-желтых цементных стенах.

Я не знал точно, на каком этаже находился, но мог сказать, что довольно высоко – а именно в верхней половине почти тридцати этажного здания. Посередине узкого окна сверху вниз был установлен металлический прут на тот случай, если кто-нибудь был достаточно сумасшедшим, чтобы попытаться сбежать с такой высоты. Сумасшедшие или нет, но некоторые пытались, а парочка даже в этом преуспела. Вид из моего окна, обращенного на юг, был отстойный. Я мог видеть библиотеку Гарольда Вашингтона, но это не меняло дела. Все классные вещи были на севере и востоке.

Я повернулся к кровати с простой белой простыней и одной подушкой. Один только взгляд на нее вызвал в моем теле теплое, сонливое настроение. Я несколько раз медленно моргнул, еле передвигая ноги, и тяжело плюхнулся на край кровати.

— Не спи, — сказал я сам себе, когда матрас оказался под моей задницей.

Мне не нужно было проверять ярлыки, чтобы понять, что этот матрас не был известной торговой марки. Пружины сквозь него пока не утыкались мне в спину, но все было в одном шаге от этого. По крайней мере, пахло сильным моющим средством, а не чем-то более неприятным.

Я лег на спину и повернулся на бок. Усталость продолжала растекаться по моему телу, и, несмотря на мое желание оставаться в сознании, я знал, что проиграл эту битву.

— Не спать.

Снова, блядь, я разговариваю сам с собой.

Переворачиваясь с надеждой, что движение само по себе будет держать Песочного человека2 подальше от меня, я услышал, как пружины подо мной застонали в знак протеста. Это сразу же мне напомнило еще одну маленькую, дерьмовую кровать в самом сердце аризонской пустыни. В моей голове всплыли ритмичные звуки скрипящей кованой кровати, когда я вколачивался в Лиа.


Моя рука освобождает ее шею, и я хватаю девушку за волосы.

— Мой член чувствует себя так хорошо, трахая тебя, — рычу я в ее ухо. — Тебе нравится? Да?

Стон – единственный ответ, который я получаю, но этого достаточно.

Я резко вхожу в нее, на мгновение удерживаю себя глубоко внутри, а затем медленно, почти полностью, выскальзываю. Я бы вышел полностью, но в таком положении слишком затруднительно будет обратно возвращаться внутрь нее, не встав вновь на колени, а мне нравится, когда она, вся распластанная, так лежит подо мной.

Ей тоже нравится.

— Ты знаешь, как легко было бы, — стону я, и мой голос звучит тяжело и хрипло в ее ухо, — трахнуть тебя в задницу в таком положении?

Чувствую, как она напрягается, а на ее шее и плечах появляются мурашки. Я слегка улыбаюсь – она раньше никогда не принимала член в свою попку. Мои губы прижимаются к ее коже ниже уха.

— Не в этот раз, — шепчу я, и чувствую, как она ненадолго расслабляется подо мной.


С Лиа у меня никогда не было ничего, кроме традиционного секса. Пока она оставалась в той хижине, я столько раз ее трахал, но никогда не брал в попку. Кроме того единственного комментария, когда она была подо мной, и я совершенно не думал об этом. Я бы поимел ее так, как она бы захотела, но в отличие от любых других женщин, с которыми я когда-либо был, мой член нацеливался только на ее киску.

Потянувшись к голове, я схватил тонкую подушку и подтащил ее к груди. Она пахла чем-то вроде дешевого моющего средства с примесью хлорки, но я, прижавшись к подушке щекой, постарался не обращать внимания на жжение в носу. Мне хотелось воссоздать чувство, которое у меня было, когда я проснулся в то утро, лежа головой на животе Лиа, а ее рука перебирала мои волосы. Я ненадолго прикрыл глаза и сразу почувствовал, что сознание попыталось от меня ускользнуть.

— Еще нет, — прошептал я в пустой комнате. — Сначала она должна занять все мои мысли.

Может быть, тогда мне приснилась бы Лиа. Это ведь возможно, не так ли? Все мои сновидения начались снова сразу после того, как я покинул ту хижину, так что – я не могу вызвать в воображении сон о ней?

— Пожалуйста!

Я представил себе, как бы ощущалась ее кожа под моими руками и то, как она пахла на следующий день – как она была со мной всю ночь. Вспомнил звук ее учащенного дыхания и тихих стонов, когда я в первый раз вошел в ее тело. Я все еще мог почувствовать ее язык в своем рту после того, как утром она позаимствовала мою зубную щетку.

Я пытался наполнить свои мысли воспоминаниями о ее грустной улыбке, когда она взглянула на меня через плечо и поднялась по ступенькам в автобус. Она не хотела, чтобы я отвез ее к дому матери, и я в любом случае не смог бы надолго оставить свой пост, чтобы это сделать.

Она просто была девушкой, потерявшейся в пустыне.

Она не должна была ничего значить для меня.

Вернувшись в Чикаго, я попытался все забыть – особенно заблудившуюся девушку, которую уложил в свою постель и подпустил слишком близко к своему сердцу. Я занимал себя работой и проводил время со шлюхой, но все же понимал, что на самом деле потерял себя в том домике в пустыне – потерял себя в ее глазах и также между ее бедер. Эта потеря была тем, что толкнуло меня через край и привело на эту узкую кровать в крошечной камере, точно так же и Лиа очутилась в моей кровати в тесной хижине.

Я не мог больше удержаться и не спать, и, зная, что мои шансы на успех равны нулю, все же продолжал пытаться с этим бороться.

И проиграл.

Сны пришли снова.

И я проснулся от собственного крика.

* * *

— У тебя гости, Арден.

Слова пронеслись в моей голове, но я не нашел их очень интересными. Я был гораздо более сосредоточен на попытке удержать воспоминания о мягких, темных волосах в моих пальцах и то, как моя душа, казалось, расслабилась около Лиа, пока моя голова лежала на ее животе.

— Давай, Арден, у тебя назначена встреча.

Не помню когда точно, но в какой-то момент парочка охранников и начальник блока пришли и потащили меня в одну из приватных комнат для свиданий. Вокруг запястий защелкнули наручники, а потом другие их концы закрепили на подлокотниках стула. Я слегка приподнял руки, но они не могли сдвинуться далеко.

Я вжался в пол подушечками пальцев ног и попытался сдержать панику из-за лежащих на запястьях наручников, но это действие недостаточно меня отвлекло. Я отчаянно пытался думать о чем-нибудь другом, чтобы отвлечься от того, что меня обездвижили. Я представлял, что буду делать, если зачешется нос. Вспоминал последний футбольный матч, который я смотрел, и задавался вопросом, смогу ли посмотреть здесь какую-нибудь игру этого сезона. Мне было интересно, что делала прямо сейчас Лиа, и нравится ли О́дину с ней. Я был уверен, что так и есть, и утешался мыслью, что он хотел бы жить с Лиа.

Через несколько минут после того, как меня усадили в кресло, в комнату вошел Ринальдо Моретти с высоким, застенчивым парнем в костюме, следующим позади него. Взгляд моего босса был суровый и закрытый – почти нечитаемый, если не считать того, что я точно знал, о чем он думал. Я должен был прийти к нему, если дойду до края, а я этого не сделал.

Проблема была в том, что когда пересекаешь эту черту, то думаешь не совсем рационально. Это было своего рода объяснение.

У меня прихватило горло. Я не мог смотреть на него и вместо этого решил опустить глаза на стол. Мои легкие не получали достаточно воздуха, и я заставил себя дышать через нос. Сжал руки в кулаки, чтобы они не тряслись и не гремели цепями.

Ринальдо прочистил горло, и я взглянул вверх.

— Я сожалею, сэр, — сказал я вопреки обыкновению дрожащим голосом.

Ринальдо уставился на меня; в его лице читалась ярость, хотя он старался казаться безэмоциональным. В его глазах угадывалась жесткость, в предплечьях было определенное напряжение. Он откинулся на спинку металлического стула, и его пальцы сжались.

— Мы обсудим это в другой раз, — пообещал он. — Не сомневайся. А пока я здесь, чтобы познакомить тебя с твоим адвокатом.

— Майкл Бирд, — представился молодой человек. — Я специализируюсь на случаях, где подсудимый пострадал от ПТСР. Я так понимаю, вам поставили этот диагноз? Можете точно сказать, когда?